Вершина Великой революции. К 100-летию Октября

И все же именно Ленин – главный оппонент Георгия Валентиновича. И уж с ним-то Плеханов не церемонится. Не слишком выбирает слова – лишь бы побольнее ударить, лишь бы поосновательнее «припечатать». Но читаешь Георгия Валентиновича – и возникает ощущение: понимает он, что проигрывает Ленину в их историческом споре. Аргументы – грубые по форме, легковесные по содержанию. Жалко – в условиях энергичного революционного процесса 17-го года – выглядят (когда-то уместные – в ранних статьях) побасенки, ернические пассажи, все эти приводимые Плехановым комические литературные аналогии, заменяющие собой серьезный разговор на судьбоносные для страны темы. Сравните только «Апрельские тезисы» Ленина, с которыми можно спорить, но нельзя не воздать должное их энергии, их программности, и их критику Плехановым – одновременно вялую и грубую. Он будет называть ленинские тезисы «бредом», сравнивать их автора с гоголевским сумасшедшим Авксентием Ивановичем Поприщиным, с пациентами чеховской психиатрической «Палаты № 6». И якобы тезисы эти могли быть написаны только в такой обстановке, которую сумасшедший Авксентий Иванович характеризовал так: «Числа не помню. Месяца тоже не было. Было черт знает что такое» [108] . Какая утрата чувства меры! Какое падение публицистического таланта!

108

Плеханов Г. В. Год на родине. С. 21.

А когда начинает всерьез разбирать ленинскую стратегию и противопоставлять ей свою, то прибегает к своему старому методу: брать выработанные классиками социализма исходные «алгебраические» формулы и проставлять в них «арифметические» (конкретные) данные своей эпохи. Получается стройно и… безжизненно.

Ленин вовсе не против тех «формул», что разработали Маркс с Энгельсом. Они – добротный ориентир для начала анализа. Но не могут эти «формулы» учесть все богатство, все разнообразие, всю уникальность социальных процессов в разных странах, в разные эпохи. Своеобычные жизненные проблемы развития конкретных стран заставляют выходить (и подчас очень далеко) за рамки этих «формул» и в итоге создавать, с учетом новых реальностей, новые, усложненные исходные формулы. Развитие, писал Энгельс, есть способ существования марксистской теории.

Вот и столкнулись две разные методологии, и выросли на их основе две разные теории социально-революционного действия – плехановская и ленинская…

И специфика ленинского мышления вовсе не связана (как думает Плеханов) с идеей какого-то волюнтаристского «перескока» через намеченные «классическими» формулами необходимые этапы.

В чем сам Плеханов видел суть своих расхождений с Лениным?

Ленин в своих «Апрельских тезисах», подчеркивал Плеханов, призывает к «свержению капитала», к свержению буржуазного Временного правительства. Что, по мнению Плеханова, равносильно призыву к «введению» социализма. И Плеханов, дабы посрамить Ленина, начинает разжевывать хрестоматийные, хорошо известные каждому марксисту истины – что «социалистический строй предполагает по крайней мере два непременных условия: 1) высокую степень развития производительных сил (так называемой техники); 2) весьма высокий уровень сознательности в трудящемся населении страны». И пока этих условий нет, «толковать (подобно Ленину. – Г. В.) об организации социалистического общества в нынешней России значит вдаваться в несомненную и притом крайне вредную утопию» [109] , грозящую России большой бедой. Следовать марксизму, следовать логике объективных законов общественного развития – означает признать, что, поскольку Россия к «введению социализма» не готова, то ей, следовательно, предстоит пройти то, к чему она готова, – этап буржуазного развития. Через который-де и планирует «перепрыгнуть» Ленин.

109

Плеханов Г. В. Год на родине. Париж, 1921. Т. I. С. 129.

Это совершенно неверная трактовка расхождения Ленина и Плеханова.

Ну, прежде всего, Ленин и в ходе революционного процесса 1917 года, да и позднее, никогда не выдвигал задачу «введения социализма». В тех же «Апрельских тезисах» он, что называется «черным по белому», с не допускающей никакой двусмысленности, пишет: «Не „введение“ социализма» – «наша непосредственная задача». А что же? Всего лишь – «переход… к контролю со стороны С. Р. Д. (Совета рабочих депутатов. – Г. В.) за общественным производством и распределением продуктов» [110] . Что вовсе не является синонимом «социализма». Это, между прочим, понимал и Плеханов. «Контроль над производством и распределением продуктов, необходимый в социалистическом обществе, – пишет он, – в известной и даже значительной мере возможен также и при капитализме» [111] . Стало быть, не к «введению социализма» зовет Ленин, а к чему-то другому, что может быть как при социализме, так и при капитализме (не будучи ни тем и ни другим). Для Плеханова – это загадка! Но совершенно ясно, что призыва к «введению социализма» здесь у Ленина нет.

110

Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 31. С. 116.

111

Плеханов Г. В. Год на родине. Париж, 1921. Т. I. С. 27.

И позднее, через несколько месяцев после победы Октября, в феврале 1918 года, когда многое стало яснее, Ленин тем не менее говорил: «Дать характеристику социализма мы не можем; каков социализм будет, когда достигнет готовых форм, – мы этого не знаем, мы этого сказать не можем», «потому что нет еще для характеристики социализма материалов. Кирпичи еще не созданы, из которых социализм сложится» [112] . И это вполне совпадает с тем, что говорил Плеханов: «Русская история еще не смолола той муки, из которой со временем будет испечен пшеничный пирог социализма» [113] .

112

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 65–66.

113

Плеханов Г. В. Год на родине. Париж, 1921. Т. I. С. 218.

Тогда, пытаясь все-таки доказать, что Ленин в «Апрельских тезисах» зовет именно к немедленному социализму, Плеханов заходит с другого конца. Он обращает внимание читателя на «первый тезис» – «он совсем недвусмысленно требует „полного разрыва на деле со всеми интересами капитала“» [114] . Да, такое требование в «Апрельских тезисах» действительно есть. Но посмотрите, как его интерпретирует Плеханов: «Кто вполне разрывает на деле со всеми интересами капитала, тот совершает социалистическую революцию» [115] .

114

Там же. С. 27.

115

Там же.

Вот тут мы и подходим к тому, в чем мы видим главное отличие плехановской методологии от ленинской, к тому, что мы считаем самым существенным недостатком плехановской теории.

Плеханов полагает, что содержание выбора, перед которым стоит Россия в 1917 году (как, впрочем, и вся мировая история), это: капитализм или социализм? И если вы «разрываете с интересами капитала» – значит, вы вступаете в пространство социализма. Еще раз: «Капитализм или социализм? Третьего не дано!».

А вот согласно Ленину – дано! Дано – и третье, и четвертое, и пятое, и десятое… И «разрыв с интересами капитала» вовсе не означает обязательного вступления в мир социализма. Могут быть и другие, весьма сложные социальные образования некапиталистического и несоциалистического типа. И вообще альтернатива, стоящая перед Россией, отнюдь не заключается в выборе «капитализм или социализм». «Капитализм» для России был бы большой бедой – и для трудящихся классов, и для общества, для страны в целом. Ведь именно возникшие русские монополии, их эгоистические, корыстные интересы толкнули страну на гибельный для нее путь – в мировую войну, чуждую интересам подавляющей части российского общества. Именно капитализм, пренебрегающий общественными интересами, в союзе с классом помещиков и коррумпированной бюрократией вел страну к национальной катастрофе. Утверждение капитализма было бы большим бедствием для России.

Ситуация, в которой оказалась Россия в 1917 году, выглядела следующим образом: капитализм – реакционен, социализм – невозможен. А что вместо? Уже сама эта постановка вопроса отличала ленинскую позицию от плехановской. Она толкала к поиску новых, своеобразных путей реформирования общества, обусловливала новый виток развития теории.

Ленин видит задачу не в том, чтобы реализовать одну из моделей социального устройства («капитализм», «социализм»), затвержденных в марксистском учебнике Каутского (в соответствии с идеями Маркса и Энгельса), а в том, чтобы найти путь к такому социальному устройству, в котором бы наиболее полным образом, в соответствии с возможностями данной исторической эпохи, удовлетворялись интересы широких слоев трудящихся, интересы эксплуатируемых и угнетаемых классов. И из этого, из требований живой жизни, из конкретики социально-классовой борьбы своего времени, а не из общих схем Маркса – Энгельса – Каутского следует формулировать революционные задачи и лозунги социально-преобразовательной деятельности.

При этом Ленин вовсе не отбрасывает те общие формационные схемы, начертанные классиками марксизма. Они ценны – как предельно широкие, социально-философские абстракции, как выражение наиболее общих тенденций развития всемирной истории. Да, человечество, да, всемирная история стоит перед этой альтернативой: капитализм или социализм. И для человечества, для трудящихся масс выбор, в общем-то, ясен: социализм! Но…

Но в разных странах, в разных регионах мира, различающихся (подчас – очень существенно) своей экономической, политической, социальной и культурной спецификой, своим местом в мировой системе отношений, движение к социальным идеалам и социальные формы, в которых происходит это движение, с необходимостью принимают весьма и весьма специфические формы, не сводящиеся к «классическим» схемам.

Наиболее полное, классически изложенное представление о такого рода методологии социально-преобразовательной деятельности дано в одной из последних ленинских работ – «О нашей революции», где Ленин противопоставляет свою теорию и свою методологию методологии и теории меньшевистски-плехановского типа.

Вот основные черты ленинской методологии.

1. «Они (Плеханов и меньшевики. – Г. В.) все называют себя марксистами, но понимают марксизм до невозможной степени педантски». «Например, до бесконечия шаблонным является у них довод, который они выучили наизусть во время развития западноевропейской социал-демократии и который состоит в том, что мы не доросли до социализма, что у нас нет… объективных экономических предпосылок для социализма. И никому не приходит в голову спросить себя: а не мог ли народ, встретивший революционную ситуацию, такую, которая сложилась в первую империалистскую войну, не мог ли он, под влиянием безвыходности своего положения, броситься на такую борьбу, которая хоть какие-либо шансы открывала ему на завоевание для себя не совсем обычных условий для дальнейшего роста цивилизации?»

Конец ознакомительного фрагмента.