Вершинины, старший и младший

И сразу же в палату вошла старенькая няня-санитарка. Она прошлепала разболтанными тапками к Стасю и подняла с одеяла бумажную птичку.

–  Ишь ты, что смастерил. Выходит, ожили пальчики-то. Чудотворец наш доктор. А там к тебе двое бесенят приходили, дак их, само собой, не пустили. Ох, тяжелый к тебе доступ, строже, чем к святым мощам. Однако передачу приняли. Я ее тебе на плитке варю.

Чего варю? Раков они тебе принесли, полную миску. Еще ворочаются. Потерпи маленько, подам. А самих не пустили - нельзя. Хоть парнишки вроде ничего. Один из них больно уж культурненький мальчик. «Нам, говорит, сведению ему надо интересную передать, он враз от нее поправится, и вы, говорит, этому научному опыту помогать должны, а не препятствовать». Все равно не пустили. А другой - тот все молчком к тебе пробивался. Дежурная с культурненьким этим разговаривает, а тот в проход теснится. Она его хвать за локоть, а он из кармана рака выдернул да показал ей. Живого-то рака! Она, конечно, обмерла, а он - по коридору. Вот они, которые молчком-то! Ну тут уж я его переняла, усовестила по загривку.

–  Так он тебе и дался!
– насмешливо донеслось из-под потолка.
– Грех врать, бабка!

Старушка села на койку и обморочно зашевелила вялыми губами.

–  Признайся, что не била, а только обозвала!

–  Каюсь, - прошептала ошеломленная нянька.
– Не поднялась у меня на тебя рука, ирод ты окаянный. Ты где спрятался, сатана лукавый?! А! На дереве! Оба голубчики. Ну, сейчас я доктору скажу, он вас оттедова сымет. Ужо будет вам за мой перепуг.

–  Бабушка, у нас халва есть!
– звонко сказал Лешка из липовых ветвей.

–  Какая такая халва?
– насторожилась старушка. В беседу снова вступил Михась:

–  Ореховая. Та самая, за которой ты, бабуля, в киоск бегаешь. В рабочее время. И в халате. Попадет тебе от доктора.

Нянечка задумалась.

–  Чего хотите-то, дьяволята, не пойму я вас?

Лешка растолковал:

–  Вы, бабушка, нам окно чуть побольше откройте и выйдите на пять… ну, на десять минут. Покараульте. Честное пионерское, мы будем тихо. Халву положим Стаське в тумбочку.

…Десять минут старушка честно просидела в коридорчике около дверей, сокрушаясь о своих обильных прегрешениях.

А в палате шел странный, шепотный, отрывочный, но всем троим понятный разговор.

–  …Напротив лесозавода вышку для ныряния ставят, во!

–  «Человека-амфибию» не читал? Держи.

–  На батьку твоего Антон документы нашел, пенсию будете получать как за погибшего подпольщика.

–  То д-добре.

–  У вас сейчас две комнаты будут. Шпилевских выперли. А в подвале у них золотых часов было с тонну и каких-то каратов на миллион. Митя говорил, можно целый стадион построить.

–  Лу-лучше бы лодок наделать, с парусом.

–  О лодке Лешке не поминай, он с лодки бандюгу пришил.

–  К-как?

–  Да ерунда все это… Слушай, Стась, я ведь уеду послезавтра. Тебе куда написать - в больницу или домой?

–  Домой. Я скоро вы-выберусь. А мы еще… сустренемся?

–  Ну… не знаю. Наверное.

–  Сустренетесь. Он тут влюбился в одну… доярку. Жениться приедет.

Не сдержал Лешка честного слова насчет тишины. На грохот опрокинутой тумбочки в палату вкатилась перепуганная нянечка и увидела свалку. «Культурненький» сидел верхом на своем приятеле и аккуратно клал тумаки на его шею, причем тот не сопротивлялся, а только дурашливо верещал, что больше не будет.

Старушка знала верное средство разнимать дерущихся котов. Их надо облить. Чем? В страхе, что шум услышит врач и ее больничная карьера будет погублена, она схватила первое попавшееся под руку. Мальчишки вовремя заметили в ее руке диковинный плоский сосуд с длинным горлом. Еще не догадываясь о его содержимом, они устрашились невиданной формы посудины и кинулись к спасительному окну.

А на узкой больничной койке остался лежать больной Стась. Если только есть смысл называть больным человека, который неудержимо хохочет, задирая при этом ноги.

9

Лешка сидел на подоконнике, наблюдал, как Соня упаковывает Митин чемодан, и тихонько насвистывал. Одновременно он размышлял о многих вещах. Например, о том, обязательно ли надо спешить стать взрослым? Некоторые события убеждают, что торопиться с этим не надо. Взрослые явно перестают видеть то, что совершенно очевидно для тринадцатилетних людей. Зачем же мчаться навстречу глупости?

Вот, скажем, Софья Борисовна. Одной рукой она заталкивает в карман чемодана Митину бритву, а другой вытирает слезы. Чего ревет? Боится, что Митя сюда не вернется? Ну и зря. Лешке абсолютно ясно, что они поженятся. Достаточно было увидеть, как Дмитрий вчера по-хозяйски выбирал место для полки со своими книжками. Или как помогал Соне мыть посуду. Лешка вспомнил, что точно такое важно сосредоточенное выражение лица бывало у его отца, когда он помогал маме в домашних делах.

Конечно, Митя вернется из отпуска только сюда. А Соня ничего не видит, хоть и глядит на Митю во все глаза. Наверное, ждет обещания на словах. Глупо! Зачем слова, когда и так все понятно.

Вот у них с Пашей все по-другому. Они ни слова не сказали друг другу. Когда Лешка дотронулся до Пашиного плеча, она даже головы не повернула, а только склонила ее вбок и чуть прижала его руку маленьким розовым ухом. И снова занялась своим делом. А чего еще надо? Лешке - ничего не надо.

Соня перестала хлюпать носом, мощно уперлась коленом в крышку чемодана и застегнула его.

–  А ты свой уложил? И не свисти, пожалуйста, на дорогу - плохая примета.

–  Вот еще, - фыркнул Лешка.
– Комсомольский руководитель, а в приметы веришь.

–  Как ты сказал?
– вдруг радостно спросила Соня.

–  Чего - как? Я говорю, неприлично тебе верить в бабушкины сказки.

Соня бурно стиснула Лешку в объятиях и запечатлела звучный поцелуй на его щеке.

–  Спасибо, малыш!
– снова хлюпнула она носом.
– За то, что сказал мне «ты». Вроде как своей…

Лешка вытер щеку. Безнадежны эти взрослые. Что он - «выкать» ей должен, если она ему без пяти минут сестра?

–  Ну, так я и тебе скажу кое-что хорошее, - вспомнила Соня.
– Я тебе письмо из района привезла от Паши Мойсенович. Она говорила, что ты забыл какие-то тетради.

Лешка удрал на кухню с тугим бумажным свертком. В нем под газетной оберткой лежала записка.

«Добрый день, Леша, извини, если с ошибками. Посылаю свои тетради с лагерной школы, ты их спрашивал, а потом забыл. Варька говорит спасибо за самолеты, что научил его делать, и посылает два креста, только зачем они тебе, если фашистские. Ну тебе лучше знать, ты умный. Ваня уже работает в колхозе, скоро мы к нему переедем, и, если захочешь написать, адрес: колхоз «Партизанская слава». Ну и все пока. Оставайся здоровый. Твоя знакомая пионерка Прасковья Мойсенович».

–  …Все правильно, - бормотал Лешка, запихивая тетради в свой обшарпанный чемоданчик.
– Зачем разные там слова? «Оставайся здоровый», и все… Хотя, конечно, не лопнула бы, если написала, что будет немножко ждать… или что-нибудь такое.

Он тихонько вздохнул и по примеру Сони нажал на крышку коленом. Чемодан не закрывался. Слишком много собралось имущества: тетради, гильзы, партизанский кисет, ржавый рубчатый чехол от гранаты…

–  И еще место понадобится. Сложная у тебя проблема!
– сочувственно произнес за его спиной знакомый голос.