Versipellis

Первое, что увидел волк, заглянув в щель между листьев и сломанных веток, был розарий, небольшой, но ухоженный, где-то сбоку голубым пятном разлился бассейн и чуть-чуть была видна веранда. Арес, нагнувшись, делал маленькие шажки, чтобы изменить угол своего скромного обзора, но так и не мог заметить признаков пребывания в этом месте щенков. Иллюзий он не питал — понимал, что выводок не будет нежиться под сентябрьским теплым солнцем, посасывая мать в центре заднего двора, но он не чувствовал их и на нюх. Облик волка избавил бы от этой проблемы, но создал мы множество других, реши Себула заявиться сейчас домой. А человеческое тело давало, если не возможность отбрехаться, то хотя бы выиграть время. Он пошел дальше, вдоль изгороди, аккуратно ступая с пятки на носок, чтобы не издавать шума. В ещё нескольких местах он смог посмотреть на вид стены и угла дома, на какой-то куст и бассейн. Наконец узкий просвет открыл ему взор на значительную часть двора и веранды. Больше всего настораживали клетки вольеров, из которых вываливались погнившее сено — их решетки поблескивали неестественно ярко. А когда Арес понял, из чего они сделаны, то невольно отшатнулся от изгороди. Серебро. Он представил, как молодая волчица воет там от боли при родах и не может даже лечь удобно, потому что любое прикосновение приведет к моментальному ожогу, как слепые новорожденные кутята ползают в пожухлой траве и случайно задевают убийственный металл, не понимая, почему мир так жесток к ним в первые же минуты жизни, и как министр смотрит на всё это с лежака, раскатисто смеясь. Злость перекосила лицо. Виктория, его первая и единственная любовь, которую он привел к родителям вопреки вражде их стай, которую охранял от нападков родственников, а затем — военных на адаптации, будучи готовым страдать вместо нее и даже убить за неё, годами мучилась в этом месте. Отвратительные, чудовищные образы замелькала в его сознании. Альфа попытался вытеснить их, подумать о чем-то ином, но они словно прилипли к разуму, отравляя воспоминания, которые он лелеял всё время мучительной разлуки. Он помнил её рыжую гладкую шерсть, её молодое ловкое тело и завораживающую мелодию голоса. Когда он увидел запись, якобы снятую на камеру в этом дворе, когда узнал цвет волос девушки и сопоставил с рассказом Алекса, он заполучил цель, ради которой ему стоит жить дальше в этом новом опасном мире — бороться, не смотря ни на что.

Но где она сейчас? Где дети? Арес обходил изгородь всё дальше и дальше, изредка получая возможность подсмотреть, где, относительно дома, он находится. Но ни одного следа пребывая здесь и сейчас волков не было. Закрадывающаяся мысль о том, что министр "Новой политики" — не глупый человек и уже как сутки или более перевез Викторию со щенками в другое место, отзывалась пульсирующей болью на краю сознания. Когда впереди замаячил подъезд с шоссе оборотень не стал рисковать и начал уходить вглубь посадки. Прислонившись к дереву, он ещё раз окинул взглядом трехэтажный дом. Обычные кирпичные стены, крыша с недешевой черепицей под старину, дымоход и флагшток, с отсутствующим флагом. У каждого окна поблескивал закреплённый рубиновый минерал. Бесцельно водя взглядом по фасаду, альфа и не обратил внимание на то, как один из камней, тихо потрескавшись, лопнул, от переполнявшей его силы, как исчезло в глубине комнаты зеркало, ранее отражавшее его свет и как за стеклом всего на миг промелькнула женская фигура, ликующе сжимавшая кулаки.

В медсанчасти следственного изолятора…

Я смог прийти в себя, когда солнце уже покинуло зенит. К собственному удивлению, я не чувствовал боли, но только лишь благодаря нескольким лечебным минералам, закреплённым на на стойках, лучи которых были точно направлены в жизненно важные органы, и, вероятно, толстому слою пены, аккуратно обходящей гигантский по размерам шов под ключицей. От моих вен тянулись трубочки капельниц, а неизвестные мне датчики грозились отвалиться от иссушенной кожи. В светлом прохладном помещении я был один. У меня не было ни сил, ни желания двигаться. Врезавшись взглядом в потолок, я пытался вспомнить этот день, но лиловая дымка расползалось в моем сознании, путая детали и закрывая собой важные слова. За дверью послышались шаги, а когда она открылась, я вновь стал погружаться в омут пустого черного сна, сам того и не желая. Однако, тогда я успел различить голоса:

— Как стемнеет повезём.

— Как лечащий врач, я против.

— Фельдшер. И как только ты сдашь смену, никто уже и знать не будет о том, что был такой оборотень — Алекс четвертой ступени.

Как стемнеет…

Несколькими часами позже…

Миранда не отводила взгляда. Она не боялась какого-то агента, будь он хоть доверху напичкан амулетами. Волчица выставила вперёд руку, отодвигая от себя человека. Она уже учуяла всё, что ей было необходимо: сильный запах сырости от старых каменных стен, почти выветрившийся — горелой плоти, и осевший на форму резкий смрад лекарств. Лидер группы и не понимал, что весь его дальнейший блеф заранее раскрыт, но престарелая волчица будет очень великодушна и даст ему возможность играть по сценарию. Какое-то время.

— Хорошо-хорошо, отвечу, — улыбнулась она, подставляя себе стул. — Сын приезжает не часто, обычно через неделю после полнолуния.

— Где он проводит эту ночь? — чуть расслабившись, спросил человек, усаживаясь обратно.

— Уж простите за отступление, но у вас и вправду очень плохое досье, — театрально фыркнула Миранда. — Он педагог и приезжает в интернат к детям: учит четвертое поколение правильно воплощаться в волков. Родители ж не могут.

На последней фразе она прикусила язык, но агенты больше никак на её замечания не реагировали. Следующие несколько вопросов целиком подтвердили догадку волчицы — её подозревают в сговоре по, как они выразились "стайно-родовому признаку". Но придраться к ней было действительно пока не за что, а в лоб выдвигать придуманные обвинения, видимо, было для них рано и нецелесообразно, как решила Миранда. Когда, несколько расстроенные и озадаченные, федеральные агенты покинули её квартиру с десятком камней кварца, перенявших на себя информацию с её контрольных амулетов, старушка с немыслимой прыткостью бросилась на последний этаж, протиснулась сквозь решетку и открыла люк, ведущий на крышу через каморку для починки лифта. Там, несколько обескураженный её появлением, сидел большой черный волк.

— Что ж, сынок, у нас так не принято, но ты мне должен, — ничуть не запыхавшись, сказала она. — С крыши покажу, пойдём.

Вендиго послушно обратился в человека — широкоплечего мужчину средних лет с опрятной бородкой. Они вместе вышли и оборотень проследил за, выезжающей со двора, машиной.

— Понял, мам. Бегу.

Глава 5. Новые планы и старые преграды

Когда кристалл лопнул, Виктория не могла сдержать своей радости и запрыгала на месте, сжимая кулачки. Рубины, выставленные по периметру дома, за все года ее нахождения здесь, убирались лишь несколько раз: чтобы она могла дважды родить на улице, не смущая воем хозяина особняка, и чтобы сняться в постановочном ролике при участии пластиковых пупсов ровно сутки назад. Она не знала, где находятся её щенки — лишь во сне оборотень слышала, чувствовала, как они воют и скулят, зовя её, моля о помощи. Но ниточки их силы, что окутывали ее сердце в эти мгновения, рвались, стоило ей только открыть глаза. Возможно, они были мертвы, как и прошлый выводок. Будь у неё силы к воплощению на тот момент, когда она узнала об этом, то не побрезговала бы загрысть Себулу с костями. Но её энергии, круглые сутки перекачиваемой в амулеты, хватило лишь на то, чтобы проломить хрупким человеческим телом дверь, упёршись в сеть лучей минералов в метре от душегуба. Виктория мучала себя, рвала на куски, но заставляла верить в то, что она сможет сбежать только одна. Она спрятала зеркало под матрас, с тоскливым удовольствием взглянула на последний лопнувший рубин за окном и приказала себе, как приказывала каждый день, с момента родов: "Забудь о них! Не думай, не чувствуй, не слышь их!".

На территории следственного изолятора, несколькими часами позже…

— Ты смотри, куда прешь! Он сейчас выпадет.

— А что, на своих четверых зайти не может? Я нанимался таскать волчью тушу?

Я почувствовал, как мне вновь водрузили на носилки и понесли. Приятный запах травы ударил в нос, давая силы вынырнуть из беспамятства. Я смотрел на закат. Потом его сменила высокая крыша кузова и, направленный на меня, луч. Второй и третий. Маг не стеснялся в выражениях, перекладывая мои обессиленные руки и ноги, словно у тряпичной куклы, под места воздействия минералов, стянул ремнями. А потом загудел мотор. Мы выехали за территорию следственного изолятора, на ухабах меня трясло и лучи то и дело съезжали на здоровые участки тела, продвигая на них волдыри. Когда началась ровная трасса, я прикрыл глаза. Где же ты, альфа, что обещал этого так не оставить? Начал свою игру? Передумал? Ах, на что я надеялся? Никто не будет рисковать собой ради другого, никому не нужна чужая боль. Нет больше того мира, где волчья честь была законом. Он растворился под силой амулетов… Зачем я порушил свою жизнь? И из-за чего? Из праздного интереса, самонадеянности, инстинкта, которому нет места в этом новом мире? Как глупо. Даже братец Вендиго, за которого мама тряслась больше месяца, но сумела найти тех, кто помог подделать документы и спасти его, со всей его дикостью не оказался бы в такой ситуации. Наверное, жить в комнате метр на метр более позитивная перспектива, нежели чем подохнуть в пыточной службы контроля или стать очередной игрушкой для извращений министра. Я повторял эту мысль снова и снова, пока мой разум не помутился, расселился, погрузился в омут болезненного сна.

В историческом центре города…

Посматривая на двор сквозь мутное стекло старого лифта, Арес невольно задумался над тем, насколько же хитёр был дядя Арман. В стае его имя было непринято произносить и сам альфа узнал о судьбе волка, покинувшего леса ещё до его рождения, совершенно случайно. Хотя он и был предателем, переехавшим в город, как только учуял враждебные людские настроения, сумевшим скрыть свою натуру, и жить без всяких запретов и контроля, но именно сейчас он мог бы помочь. Оборотень сам не знал, почему вспомнил о, неизвестном ему лично, родственнике, как смог откопать в телефонной книге, которую пополняли и переписывали все члены стаи, его номер, и что он надеяться от него услышать, назначив встречу. Но Арман, к его удивлению, встретил племянника с распростертыми объятиями: заобнимал, похвалил рост и мускулатуру, усадил в кресле прилично обставленной гостиной и водрузил на стол тарелки с мясной нарезкой. Арес не успел и слова вставить, когда дядя принялся во всех красках описывать, как ухаживал за его беременной матерью, как охотился наравне с отцом и сразу предсказывал, что родится альфа. Впрочем, тему своего гнусного побега он пропустил, перекинувшись на вопрос "достойнейшей профессии достойнейшего волка", осыпая жизненный путь гостя комплиментами.

— Дядя, мне нужна ваша помощь. Как старейшины, — сказал наконец Арес, упершись взглядом в пол.

Волк помрачнел, разгладил полы халата и с подозрением посмотрел в сторону двери. Он стоял так и молчал, прислушиваясь, ожидая, нервно растирая ладонь. И только оборотень собирался повторить свои слова, из расчета на плохой слух хозяина дома, как тот зашипел сквозь зубы:

— Решил звёздочек заработать? Легче пути не нашлось? Я тут ему распинаюсь, ветчину, вот, к его приходу нашинковал, а он решил меня сдать властям!

Альфа, удивлённо раскрыв глаза, не нашелся, что на это ответить. Конечно, он слышал, как закладывают своих немногочисленных знакомых нелегалов волки, растерявшие в погоне за повышением по службе всякую честь. Но чтобы он сам…

— Дядя, да я не…

Арман тяжёлыми шагами прошел в прихожую, достал из шкафа ружье и посмотрел в глазок. Никого там не увидев, он вернулся за стол, не выпуская из рук оружия, и строго сказал:

— Не посмотрю, что родная кровь. Только попробуй, Арес.

"Да, это будет сложный разговор" — вздохнул он. Часовая стрелка с тихим щелчком перекинулась на отметку в шесть вечера.

Когда перекидывание обвинениями с одной стороны и неловкими оправданиями — с другой, было окончено, оборотни уже были изрядно утомлены. А рассказ Ареса, который планировался на час раньше, и вовсе погрузил трёшку в историческом центре города в нервное молчание. Арман постукивал пальцами по столу, а Арес, дорвавшись до какого-то подобия мяса, доедал нарезку.

— А вот скажи, племянничек, зачем тебе этот Алекс сдался? — протянул старейшина, переводя взгляд со стены на сумку, одиноко стоявшую у входной двери.