Вертоград

– А Лазуткину как вы допрашивали? – спросила ее Черноярова.

– Я не знаю, как это делать. В смысле не понимаю, что требуется. Вот выйдет Николай Ильич, съест тортик и расскажет, что нужно.

– А где ваш тортик? – спросил Неробов.

– В магазине. Я просто подумала, что тортик нужно съесть, когда вернется Инна Николаевна.

Вместе со Неробовым следователь Александрова провела свой первый в жизни допрос. Никакая логика тут не прокатывала, и если даже дело удалось бы довести до суда, то максимум, что ждало бы Лазуткину, это год условно.

Неробов, который и распутал это дело, в подобной славе не нуждался, узнай товарищи, что он копался в женском белье и по величине чашечки бюстгалтера установил воровку, над ним бы смеялись до конца жизни.

А так триумф Аллы Александровой не нарушал гармонии следственного управления.

Следователь Гришина освободилась к обеду. Она работала в гостинице.

– Инна, расскажи мне, как было, – попросил Неробов.

– Я давала подписку, Николай Ильич. Делу присвоен особый статус. Подозреваемую задержали, ты с ней связан, поэтому тебя исключили из следственной группы.

– Не надо, я и так узнаю.

– Ты этого не говорил. Не хватало еще, чтобы Геннадий Евгеньевич тебя за соучастие привлек. На телефоне Полевой вызов на твой номер. Понимаешь, что это значит? И по геолокации ты неподалеку был, значит, имел возможность добраться до места убийства. Ты лучше скажи, как тебя угораздило?

– Лучше скажи, откуда взялись новые опера, которых поставили в оцепление? – в тон ей спросил Неробов. – Вроде я всех знаю, а тут совершенно новые лица.

– Да, борзые ребята. Они прибыли из области с полковником Маковцевым. Спроси у Жулы, может, что скажет.

Майор Журавлев, Жула, находился в допросной. Неробов прислушался к доносящимся оттуда крикам: «Сволочь, садист», и решил не вмешиваться. Грубость Журавлева шокировала непосвященных. Только Дубровин способен был его сдержать, но теперь он находился в вечном отгуле.

Неробов постучал в дверь.

– А чего ты тут забыл? – раздался окрик Журавлева.

– Мы работаем с Александровой. – В обязанности Николая Ильича входило работа с новичками.

Такой разгул страстей – явный признак того, что Журавлев опять напортачил. Он допрашивал кого-то из иммигрантов-молдаван, а может это связано с исправительной колонией – тех и других он курирует. У него два дела в производстве, а у других – по десятку.

Получив указания, Алла Александрова собиралась в гостиницу опрашивать персонал. Она составила список горничных, чтобы никого не пропустить.

– Ты у старшей возьми расписание смен. Собери тех, кто работал накануне, расспрашивай, не заметили ли чего необычного. Убийство без подготовки не провернуть. А в том, что не взятку ему давали, а шли убивать – это факт.

В сообразительности Алле не откажешь. Кадры подбирал сам полковник Дубровин, царствие ему небесное.

Неробов размышлял над мотивацией преступления. Провернуть такое хлопотное дело можно только, если стоит вопрос жизни и смерти. Или по заказу. Надо проверить, с кем Дубровин пересекался последнее время. И рапорт по этим мыслям написать, пусть читают.

– Вас спрашивала Кукшина, уже два раза заходила, – лепечет стажерка Черноярова.

У нее только одно дело, расследование пьяного убийства, которое раскрывается на раз-два по горячим следам, но она не торопится, а ждет, когда Неробов освободится.

– Наташа, я буду немного занят, но обещаю, что вашим делом мы обязательно займемся. А пока съездите в офис мобильного оператора на Горького, там работает мой сын, надо передать ему видеозапись. Сделаете?

– Обязательно. Сразу и поеду.

Черноярова отбывает, и тут же появляется секретарша Дубровина, видно, стажерка к ней перед уходом заскочила и передала, что шеф на месте.

Светлые волосы Кукшиной свисают низкой челкой. Она улыбается Неробову. Он отворачивается. С чего это ему улыбаться?

– Николай… Ильич? – позвала она.

– Что вы хотели мне сообщить, Вероника?

– У меня приватный разговор.

Николай Ильич чувствовал себя неловко от женщины, не спускавшей с него глаз, ее взгляд вызывал мурашки по всему телу. У них была короткая интрижка, но всё осталось в прошлом.

– У меня тоже. Пустите меня в кабинет к шефу.

Ему нужно проникнуть в святилище Дубровина, чтобы посмотреть список дел, которыми тот занимался перед смертью. На столе сводка Люси Гореловой по преступности несовершеннолетних, сводка по нераскрытым кражам, справка по этнической преступности: армяне торговали, молдаване стоили дома и копали колодцы, поэтому и конфликты в сфере этой деятельности. Отдельно сведения по задержанным, обоих отпустили. Распечатка по ранее судимому Бурденкову, которому предъявили скупку краденого, он был признан перспективным агентом и оставлен на свободе.

Чего-то не хватает.

Кукшина увлекает его за собой и по секрету рассказывает, что Журавлев только что заходил в кабинет полковника, мол ему приказал Башаров. Он и сообщил, что Павел Александрович убит. Но когда Вероника заглянула через щелку посмотреть, что он делает, то увидела, что Журавлев примеряет китель Дубровина, который хранился у него в шкафу.

– И что это значит? – подивился Неробов.

– Ничего. Померил, потом повесил обратно в шкаф и вышел.

Неробов стоял так близко от этой женщины, что и без прикосновения ощущал все её тайны: секретные звонки, тревожные сообщения, обещания – это, нежно улыбаясь, он впитывал вместе с её дыханием. Вероника уловила его сладостный порыв и затихла, тихо млея от истомы, охватившей её тело.

Всё это происходило, когда распускались тополя.

Но гармония длилась недолго.

– Какая связь между смертью Дубровина и тем, что кто-то мерил его китель. Чего ты хотела? – они переходили на «ты», когда были наедине.

– Узнать, вкусные ли были конфеты. Те, которые подарили на юбилей.

Букет из восковидных розочек на 60-летие вызвал у Неробова изумление, потому что ему ни разу не дарили мыла. Сколько ни пытался, он так и не мог намылить им даже руки, после чего отправил букет на помойку. Откуда ему знать, что это конфеты.

Вот и секретарша Вероника ему улыбается. У нее шефа убили, а она раздумывает, какой чай сегодня заваривать.

– Давай выпьем кофе на набережной, – предложил он. – Я угощаю.

По случаю хорошей погоды в обеденный перерыв все столики были заняты, и они держались за руки, чтобы не потерять друг друга в толпе. Их охватили посторонние запахи всех видов и оглушили разговоры, в которых их собственная беседа сразу потерялась. В груди Неробова гудело, словно он проглотил старинный пароходный гудок. Где-то простудился, решил он.