Вертолет до Акапулько

Вероятно, еще до конца тренинга я разбил бы соседу голову его же ноутбуком.

Ситуацию спас лесопарк, на краю которого притулилась эта сомнительная гостиница.

К удивлению, там было не так грязно, как на улицах.

Я бродил в одиночестве, любовался безмолвными ветреницами, слушал перестук веток, вдыхал весенние ароматы. Сквозь цветочные запахи пробивалась струйка грибов, но то была иллюзия: для них еще не настало время.

Параллельно с нашим тренингом, в соседнем конференц-зале, проходил региональный сэйлс-митинг какой-то фармацевтической компании.

По утрам в ресторане, где завтрак входил в стоимость проживания, перемешивались две разношерстные компании.

Среди нас, айтишников, преобладали мужчины; медицинские представители почти поголовно были женщинами.

Ирина – на вид моя ровесница – не выделялась чем-то особенным.

Но, тихо переговариваясь с коллегами за едой, она так стреляла глазами из-под узких очков, что не заметить ее было невозможно.

На третий день мы познакомились: я возвращался из леса, она курила у входа в гостиницу.

Я сразу почувствовал взаимное расположение. Дальнейшее было однозначным для взрослых людей.

Проклятый шахматист лежал на кровати, как приклеенный; жилых кварталов с квартирами на час в ближних пределах не имелось.

Сегодня – на четвертый день тренинга – Ирина подошла в обеденную паузу и сообщила, что ее соседки не будет до утра и мы сможем познакомиться поближе.

Я купил в ресторане бутылку коньяка на вынос, вечером пришел сюда.

Мы уединились, все шло по плану.

В самый последний момент Ирине захотелось покурить.

Я не возражал; каждый имел право на свои привычки.

Тем более, что появилась возможность заняться гигиеной; в своем номере соседство пешечника лишило меня удовольствия даже от этого приятного процесса.

Я мылся без спешки, но когда вышел из душа, ее еще не было.

Стояла тишина, еще более тихая из-за чьих-то отвратительно молодых голосов, булькающих в коридоре.

Под окном горели нервные оранжевые фонари, их свет отражался от потолка, дрожал в бутылке, стоящей на столике между кроватей.

Осень подступила всерьез; стемнело рано, ночь была прохладной.

В этом постоялом дворе халатов не выдавали. Я завернулся в простыню, потом накинул одеяло.

Некстати вспомнились теплая порностудия и ее хозяйка в красно-черной рубашке.

Я поежился, вытащил пробку, плеснул немного в стакан, выпил одним глотком.

Гостиничный коньяк был дрянным.

Ирина задерживалась.

Согреться никак не удавалось.

Вторая порция показалась уже не такой противной, как первая: видимо, дешевый алкоголь быстро сместил восприятие.

По столу запрыгал сонной лягушкой, потом заверещал мобильный телефон.

У меня на звонок был поставлен «Призрак оперы», тут раздался зашитый рингтон. Да и вообще, свой мобильный я оставил у себя, не желая ни с кем разговаривать.

Иринин, я, конечно, не собирался брать, но машинально взглянул на дисплей.

Там значилось имя «Боря».

Поскакав и поквакав, телефон угомонился.

Я налил себе еще.

Снова зазвенело; теперь звонил некий Коля.

Судя по всему, у Ирины имелся богатый спектр знакомств.

Она приехала из Саратова, но абоненты могли оказаться кем-то из малочисленных коллег по митингу.

Решив не мелочиться, я налил полный стакан и освоил одним махом.

Стало почти хорошо.

Ненужные воспоминания о Нателле ушли на третий план.

На второй отошла Ирина – которая, вероятно, была перехвачена Борями и Колями на междусобойное увеселение.

На первом осталась лишь темная, спокойная пустота.

В моем номере, вероятно, уже было приемлемо.

Черно-белый коногон – как и все чрезмерно порядочные люди – ложился с курами. В моем номере ждал покой.

Но вернуться туда я не мог.

Замки в чертовой гостинице были устроены так, что запертая снаружи, дверь не открывалась изнутри.

Сам я этого не проверял, однако слышал за обедом.

Вероятно задумка отсекала форточных воров, которые не смогли бы выйти в коридор с баулами и чемоданами.

Я оказался запертым тут невесть до какого времени.

Ждать Ирину для продолжения уже не осталось смысла.

Подумав, я опрокинул последнюю порцию коньяка и перебросил тяжелеющее тело на кровать.

Телефон оживал еще несколько раз, раскидывал себя недобрые отсветы.

Но это было уже во сне и меня не волновало.

3

– …Пё-сик, пё-сик, бе-лый херик…

Я вздрогнул и открыл глаза.

Ирина сидела на краю кровати.

– Это… что? – спросил я, еле слыша свой голос.

– Это стихи. Только что сочинила.

– Так не в рифму же!

– Зато здорово.

Я все-таки попытался поймать губами коричневый Иринин сосок, показавшийся в вырезе ночной рубашки.

Она отпрянула, поднялась.

– Вова, не надо! Времени нет!

– Но…

– Потом, потом! Вставай давай! Вставай, иди к себе. Резеда вот-вот вернется.

– Какая, к черту, резеда? – возмутился я. – Все цветы давно завяли!

– Резеда – моя соседка из Казани. Иди, иди. Встретимся внизу на завтраке. Там и поговорим.

Ко мне вернулась чувство реальности.

Я вскочил, торопливо оделся и поспешил восвояси.

Перед грядущим днем следовало хотя бы побриться.

4

– Ты что, вернулась только сейчас?

Ресторан был полон утренним гомоном; мы сидели вдвоем за маленьким столиком в углу.

На нас никто не обращал внимания, здесь все оставались чужими друг другу.

Кофе был таким же отвратительным, как и коньяк – хотя, возможно, так лишь казалось.

– Нет, часа в три.

Ирина покачала головой.