Весь Карл Май в одном томе

— Да, но через полчаса снова будь здесь. Ты можешь одолжить себе лошадь?

— Да, хозяин мне сейчас даст ее.

— Поговори с ним; я заплачу.

— Ты можешь взять мою, она стоит снаружи, — вмешался его свояк.

— Нет, она тебе самому нужна; тебе далеко возвращаться.

— В общем-то да. К тому же я не знаю, выдержит ли моя лошадь такую поездку, она ведь очень стара. Эти мерзавцы увели хорошую лошадь. Теперь я ее никогда не увижу, а другую купить у меня денег нет, хоть она мне очень нужна.

— А сколько она стоила? — спросил я его.

— Для своих — сто пятьдесят пиастров.

— Я хочу купить ее у тебя.

— Купить? — удивленно спросил он. — Эфенди, ты это серьезно?

— А почему нет?

— У меня же нет лошади.

— Ну и что? Я раздобуду ее.

— Где?

— У воров. Если я их настигну, то отберу твою лошадь.

— А если нет?

— Это мои трудности. Короче говоря, если ты согласен на эту сделку, я покупаю у тебя лошадь.

— С превеликой радостью. Ведь лошадь я и так никогда не увижу. Но, эфенди, не обмани меня! Ты заплатишь за лошадь, когда добудешь ее.

— О нет! Кто знает, сколько я буду гоняться за этими негодяями и когда их настигну! Как я потом передам тебе деньги? Я вручу тебе двести пиастров сейчас же.

— Полторы сотни я сказал.

— Нет, двести.

— Ты меня неправильно понял.

— Это моя беда. Я думал про двести пиастров и заявил тебе, что куплю лошадь за эту цену. Согласен?

— Слишком дорого.

— И еще я добавлю тебе пятьдесят пиастров на детей. Итого ты получишь двести пятьдесят.

В общей сложности получалось не больше полусотни марок за лучшую лошадь, которой владел этот человек. Но в тех краях за лошадей обычной породы выплачивают совсем иные деньги, чем у нас. В сельской местности лошади есть даже у бедняков, ведь пастбища стоят дешево и часто за выпас даже не надо платить. Но раз уж у корзинщика не было никакой лошади, значит, он жил в страшной нищете.

Итак, за лошадь я уплатил небольшую сумму, зато как я обрадовал этого храброго человека! Кража очень его огорчила; теперь же я возместил ее сторицей. Да и себя не оставил в убытке, ведь заплатил я за лошадь деньгами тех, кто ее и украл. Впору было пожалеть, что я не прихватил с собой кошелек аладжи. Его содержимое я мог раздать этим бедным и храбрым людям.

Мы позавтракали и начали собираться. Я снова задумался, что делать с ногой. Что мне надеть? Пока я ломал голову, пришел врач.

— Эфенди, — сказал он, — я пришел, дабы нанести тебе утренний визит и полюбопытствовать, как ты отдохнул.

Одет он был так же, как вчера вечером; в руке он держал какой-то сверток.

— Благодарю тебя, — ответил я. — Мой сон был сладок, и желаю, чтобы у тебя он выдался таким же.

— Аллах не исполнил твое желание, ибо я не спал всю ночь. Моя голова была переполнена сернокислой известью, и из-за этого я не мог заснуть. А стоило мне слегка вздремнуть, мне снился океан, полный гипса и воды, небо казалось чистым ситцем; оно погружалось в гипс, а потом неудержимо скручивалось вокруг меня. Этот ужасный полог обвивал меня, пока я не задохнулся. Я заорал от страха — и проснулся. Оказалось, что я так отбивался от стянувших меня пут, что сполз с подушек, на которых спал, и укатился на середину комнаты.

— Теперь ты ощутил, каково было твоей вчерашней модели?

— Ему это не понравилось, и все-таки он уже целый час лежит у меня. Он сломал себе левое бедро и два пальца на правой руке. Я отлично его перевязал; теперь он курит чубук и пьет апельсиновый лимонад.

— Он сам к тебе пришел?

— Нет, я велел доставить его.

— А как дела с твоим гипсовым кафтаном?

— Он уже висит на железном шесте возле моей двери, и перед домом толпится множество людей. Я поставил туда юношу, который истолковывает публике смысл сего кафтана. Любой из зевак может бесплатно посетить мой дом и осмотреть повязки, надетые на пальцы и бедро моей модели. Пройдет несколько дней, и я стану знаменитым человеком; благодарить за это я могу лишь тебя. А как дела с твоей ногой?

— Прекрасно!

— Тогда я, как твой лейб-медик, рекомендую тебе полнейший покой. Там на дворе седлают лошадей. Ты разве собираешься куда-то уезжать?

— Конечно, собираюсь.

— Гм! Это же неосторожно.

— Я знаю, что могу рискнуть.

— Да, ты еще вчера вечером был готов поутру отправиться в путь. Но что ты наденешь на ногу?

— Я как раз думал об этом.

— И я всю ночь думал об этом. Мне пришла в голову хорошая идея. Живет у меня за городом один богатый пациент, которого мучит подагра. Его ноги опухли; пальцы щиплет. Для него я заказал в городе пару красивых, мягких сапог — как раз такие носят больные подагрой. Я собирался отослать их ему, но я ведь могу заказать еще пару сапог. Раз ты не захотел принять от меня в дар ни скелет, ни глистов, то я надеюсь, что хоть теперь ты не вгонишь меня в краску и позволишь вручить эти сапоги в знак моего уважения и благодарности тебе.

Он развернул сверток и показал сапоги. Они были сделаны из плотной ткани, обшиты кожей и снабжены высокой подошвой.

— Порадуй меня, эфенди! Примерь-ка на левую ногу, — сказал он.

Я охотно исполнил его желание. Сапог подошел мне, и я пояснил, что приму подарок. С несказанной радостью он принялся благодарить меня. Когда я пытался пояснить, что сам стал теперь его должником, он поспешил к двери и, прежде чем та захлопнулась, успел пожелать мне счастливого путешествия.

Когда корзинщик вернулся и пришло время отправиться в путь, я попросил у хозяина гостиницы счет.

— Ничего не нужно платить, эфенди, — коротко ответил он.

— Мы же обязаны заплатить!

— Уже уплатили.

— Кто?

— Хаким. Ты обучил его чему-то, что принесет ему много денег. Он велел покорнейше раскланяться тебе и пожелать счастливого возвращения в свое отечество.

— Сиди, — шепнул Халеф, — не возражай, а лучше согласись! Этот хаким умнее и порядочнее, чем я о нем сперва подумал. Он знает толк в гостеприимстве. За это пусть в Книге жизни ему будет обещана легкая смерть.

Я с трудом вышел во двор и взобрался на лошадь. Зато в седле было очень удобно. На рысях мы выехали в город, снова так и не заплатив за ночлег.

На одной из узких улочек, по которой мы проезжали, я увидел толпу людей. У дома, где они собрались, висел какой-то белый предмет. Когда мы приблизились, я узнал кафтан; на его воротник была нахлобучена феска с развевавшимися ленточками от сигар. Стало быть, хаким не шутил. Он и впрямь вывесил кафтан — вот чудный пример турецкой рекламы.

На мой взгляд, ничего смешного здесь не было. И у людей в толпе, сквозь которую мы пробивались, тоже были очень серьезные лица. Я остановился и отослал корзинщика узнать, дома ли хозяин. Он вернулся с отрицательным ответом; ну а госпоже докторше мы никак не смели нанести прощальный визит.

Оставив позади себя узкие улочки с их невзрачными базарами, мы повернули на дорогу, ведущую в Скопье. Расстояние до него было почти таким же, как от Остромджи до Радовиша. Но мы проделали по этой дороге лишь небольшую часть пути. Пока мы двигались по ней, мы мчались галопом. Потом проводник свернул направо, и мы поехали вдоль двух поросших лесом холмов; по долине, разделявшей их, протекал ручей.

Долина довольно круто взбегала вверх; затем мы увидели перед собой гладкий гребень горы, где не росло ни деревца; туда мы и поскакали на рысях.