Весь Карл Май в одном томе

Он опустил голову и промолвил, что я узнал это от конакджи, а я не стал оспаривать его мнение.

— Говори же, отвечай! — продолжал я. — Лишь от тебя зависит, будет ли тебе так же худо, как остальным. Твоя судьба сейчас в твоих собственных руках.

После некоторого раздумья и внутренней борьбы он сказал:

— Не можешь же ты поверить, что план убить вас придуман мной. Эти люди давно уже его оставили.

— Разумеется, я знаю это. Но ты, наживы ради, тоже решил разделить их компанию. Не станешь ведь ты это отрицать?

— А, может, конакджи замышлял против тебя куда худшие вещи, чем я?

— У меня нет привычки, вынося приговор, считаться с мнением других людей. У меня есть свои глаза и уши. И они говорят мне, что ты, хоть и не зачинщик этого покушения на меня, но ведь тоже из этой же тепленькой компании. Впрочем, мне некогда заниматься тобой. Положи нож на землю! Хаджи свяжет тебя.

— О, нет, нет! — вскрикнул он боязливо. — Я сделаю все ради тебя, только не вешай меня.

— Уж не знаю, что ты ради меня сделаешь. По мне, так вообще нет никакого прока сохранять тебе жизнь!

Холодный тон, которым я произнес эти слова, лишь усилил его страх, а когда Халеф достал нож из-за разодранного в клочья пояса, он воскликнул:

— Я могу вам и впрямь помочь, эфенди, я могу!

— Как это?

— Я расскажу тебе все, что знаю.

— В этом нет надобности. Меня подробно об этом известили. Я не буду с вами долго разбираться. Оба аладжи и Суэф тоже находятся в наших руках. Вот уж не понимаю, почему именно к тебе я должен проявить снисхождение. Ведь пожелал же ты, чтобы медведь всех нас сожрал.

— Какой плохой человек, этот конакджи! Он все выдал, каждое слово! А без него ты не нашел бы дорогу сюда и не напал бы на нас. И все же мой совет тебе пригодится.

— Какой совет?

Он вновь задумчиво потупил глаза. В его чертах отражалась борьба между страхом и коварством. Если он и впрямь решил угодить мне, то ему надо предать углежога, своего родича. Может быть, он придумывал какую-то увертку, чтобы выпутаться из своего теперешнего стесненного положения. Через некоторое время он очень доверительно посмотрел на меня и промолвил:

— Твоя жизнь находится в крайней опасности, а ты не подозреваешь об этом, эфенди. Беда, грозившая тебе, пустяк по сравнению с тем, что тебя ожидает.

— Ах! Как так?

— Ты и впрямь сохранишь мне жизнь, если я скажу тебе об этом?

— Да, но я не верю, что ты скажешь нечто новенькое.

— О нет! Я уверен, что ты не догадываешься об опасности, грозящей тебе. А ведь именно конакджи заведет тебя на смерть.

— Ты решил ему отомстить, оболгав его?

— Нет. Он не знает, что я знаю, и остальные тоже не знают. Они лишь догадываются, что еще кто-то стремится отнять у вас жизнь. Только Мубарек знал об этом, но он теперь мертв.

— Так говори же и побыстрее, ведь у меня нет времени.

— Чтобы спасти свою жизнь, надо бы всегда располагать временем, эфенди. Не правда ли, ты ищешь Жута?

Я кивнул.

— Ты его самый заклятый враг. Старый Мубарек посылал к нему гонца, чтобы предостеречь о твоем появлении. Он также поведал, что вы его преследуете, но он, увлекая вас за собой, заманит вас прямо в руки Жута. А вот остальные, с которыми вы здесь справились, рассчитывали, что вы станете их добычей. Они устроили вам засаду, но вы ее счастливо избежали. Тем временем Жут отправился в путь; он пустился наперерез вам. Он уже поблизости, и вы погибли, если мы с моим шурином, углежогом, не спасем вас.

— Но ведь твой шурин тоже стремится отнять мою жизнь!

— До этой минуты стремился, ведь он тоже сторонник Жута. Но если я скажу ему, что вы спасли мою жизнь, хотя я был в ваших руках, то вражда его превратится в дружбу, и он приложит все силы, чтобы вас спасти. Я сам проведу вас в горы той дорогой, где вы уж наверняка избежите опасности.

Этот человек, столь же трусливый, сколь и коварный, придумал премилый план. Он задумал завлечь меня к углежогу, а там мы наверняка погибли бы, если бы доверились ему. Я сделал вид, будто и впрямь ему верю, а потом произнес:

— Так ты знаешь Жута?

— Конечно; он часто бывал у меня.

— А ты у него?

— Несколько раз.

— Где же он живет?

— Наверху, в Оросси. Он — вождь миридитов, и власть его велика.

— В Оросси? Мне говорили, что он живет в Каранирван-хане.

Юнак заметно испугался, едва я произнес это название, но затем покачал головой и ответил, улыбаясь:

— Тебе сказали, чтобы сбить тебя с толку.

— Но ведь есть место с таким названием?

— Я не помню такого, хоть знаю все здесь вдоль и поперек. Поверь мне, я говорил с тобой честно и откровенно.

— В самом деле? Посмотрим! Далеко отсюда до твоего шурина?

— Верхом всего четверть часа. Ты прибудешь в просторную, круглую долину, которую называют долиной Развалин. Если, въехав туда, ты повернешь направо, то вскоре увидишь дымок, что курится над костром, где он выжигает уголь.

— И ты проведешь нас к нему?

— Да, и ты узнаешь о нем куда больше, чем я сумею тебе рассказать. Ваша жизнь зависит от того, поверишь ты мне или нет. Ладно, делай, что хочешь!

Халеф закусил нижнюю губу. Он с трудом сдерживал ярость, видя, что его считают таким легковерным. Я же, очень дружелюбно глядя на этого мошенника, доверительно кивал ему и отвечал:

— Вполне вероятно, что ты говоришь нам правду. Но ведь мне надо убедиться, честен ли ты?

— Убедись, эфенди! — воскликнул он радостно. — Ты увидишь, тебя я не обману.

— Ладно, подарю тебе жизнь. Но все равно мы тебя свяжем на какое-то время.

— Для чего?

— Чтобы остальные не заподозрили, что ты нам признался. Пусть они думают, что тебя ждет та же участь, что их.

— Но ты дашь мне слово, что развяжешь потом меня?

— Обещаю тебе, что очень скоро ты снова будешь свободен и тебе нечего опасаться нас.

— Так связывайте меня!

Он протянул руки. Халеф снял его пояс и связал ему руки за спиной.

— Теперь подожди-ка здесь с этими двумя, — сказал я хаджи. — Я пойду, чтобы позвать спутников.

Баруд эль-Амасат все еще лежал без сознания. Удар Халефа был очень сильным.

Я вернулся тем же путем, каким мы шли сюда. Повода обследовать местность не было. Допрос Юнака не принес желанного успеха, ведь я намеревался узнать что-то наверняка о Жуте и Каранирван-хане. Правда, я мог отхлестать его плеткой, чтобы выбить признание, но мне этого не хотелось. Я надеялся, что и так добьюсь своего.