Весь Карл Май в одном томе

— Что ж, по-вашему все складно выходит, комар носа не подточит. Ну, а мы-то куда теперь двинемся — к заливу или в Омбулу?

— К заливу. У меня есть на то веские причины.

— Это какие ж?

— Во-первых, мы окажемся в более выгодном положении, чем Абуль-моут, который думает, что мы отправились за ним прямо в Омбулу. Там он будет готов к новой схватке с нами, а мы подстережем его на обратном пути, в месте, которое сами выберем, и захватим врасплох. И кроме того, разобравшись вначале с фельдфебелем, мы обезопасим себе тыл, если же мы сначала пойдем в Омбулу, то рискуем оказаться между двух огней.

— Но этот Абу все равно, как пить дать, будет разыскивать фельдфебеля. Он ведь должен предупредить его о нас, чтобы спасти свои стада и остальное имущество.

— Об этом я уже думал. Мы попытается опередить его. Поэтому я, не дожидаясь нукверов, поплыву на дахабии вперед. Пятисот солдат будет вполне достаточно, чтобы справиться с отрядом фельдфебеля. Но для начала нам необходимо закончить переговоры с нуэрами. Сейчас я поговорю с их вождем.

Вождь нуэров восседал на палубе сандала, окруженный неграми, которые сидели и лежали вокруг него и что-то оживленно обсуждали, сопровождая свою речь бурной жестикуляцией. Предметом их беседы было, очевидно, то незавидное положение, в которое поставил их вероломный Абуль-моут. Шварц подошел к борту дахабии и окликнул главаря. Тот встал и сделал несколько шагов вперед.

— Я хочу с тобой поговорить, — сказал Шварц.

— Так говори! — отвечал нуэр.

— Ну, на таком расстоянии разговора не получится. Ты должен прийти на мой корабль.

— Почему бы тебе не прийти на мой?

— Насколько я понимаю, существует обычай, при котором первый шаг делает побежденный к победителю.

— Я еще не побежден!

— Да, потому что мы вас пощадили. Но мы можем и передумать, если ты откажешься выполнять мои требования.

— Как ты можешь требовать, чтобы я пошел к тебе и таким образом добровольно отдал себя в твои руки?

— А этого я и не прошу. Я только хочу с тобой поговорить, убивать вас я не собираюсь. Здесь ты будешь в полной безопасности, тебя никто не тронет и даже не станет задерживать.

— Ты говоришь правду?

— Да.

— И я смогу вернуться к своим людям, даже если не соглашусь пойти с тобой на мировую?

— Конечно, я обещаю тебе это.

— Поклянись мне именем Пророка!

— Изволь! Повторяю тебе, и пусть Мохаммед будет свидетелем моих слов: ты сможешь отправиться восвояси, когда тебе заблагорассудится.

— Тогда я иду на твой корабль!

— Тоже неплохо! — рассмеялся Пфотенхауер. — Этот естествоиспытатель Шварц уж клянется стариком Мохаммедом. Чего только не приключается с сорвиголовами, которые любят совать нос в дела чужих народов. Какие условия вы думаете ему поставить?

— Сдаться. Это единственное, на чем я буду настаивать, а потом может идти на все четыре стороны.

— Что-то уж чересчур мягко!

— Да нет. От этих нуэров нельзя требовать, чтобы они понимали, как ужасно и отвратительно ремесло, которым они занимаются. И даже если бы они отдавали себе в этом отчет, как я должен был их наказать? Перестрелять, что ли, всех до единого?

— Ну, зачем уж так взять и всех перестрелять.

— Или посадить в каторжную тюрьму?

— Это, может, им бы и не повредило, если бы здесь такая была!

— Да к тому же, у меня вообще нет полномочий их судить.

— Да, это точно. Кстати говоря, мне сдается, на них даже власть мидура не распространяется.

— Вот именно! А совершать самосуд у меня нет никакого желания. Кроме того, мне просто некуда девать такое количество пленных. Не хватало нам только таскать их за собой, чтобы они нам всюду мешали да еще при первом же удобном случае подняли восстание. Нет, я отпущу их на свободу.

В это время на маленькой лодке подъехал вождь. Он был очень хорошо сложен, если не принимать во внимание узкой грудной клетки — отличительной черты всех народов, которые живут в речных низинах и болотистых местностях с влажным климатом, вызывающим у людей лихорадку. Лоб вождя пересекали три параллельных шрама. Эти порезы, которые считаются у нуэров украшением мужчины, родители наносят своим младенцам сразу после их рождения. У них также есть труднообъяснимый обычай вырывать детям нижние передние зубы, вследствие чего выговор нуэров приобретает своеобразный шепелявый оттенок, который очень трудно воспроизвести.

Повинуясь приглашающему жесту Шварца, вождь нуэров сел, выпил традиционный кофе и благосклонно принял от чернокожего слуги уже зажженную трубку. Сделав первые две или три затяжки, он издал удовлетворенное и одновременно восторженное хрюканье. Запах и вкус табака, которым угостил его Шварц, привели нуэра в настоящий экстаз: ведь до сих пор ему не приходилось курить ничего, кроме скверной табачной трухи, смешанной с листьями разных растений. Шварц счел, что настало время приступить к разговору, и начал:

— Ты сказал, что не считаешь себя побежденным. Может быть, ты все же надеешься ускользнуть от нас?

— Нет, — с наивной откровенностью признался негр.

— Что же ты думаешь делать?

— Сражаться, пока последний воин не упадет мертвым.

— И чего ты хочешь этим добиться?

— Мы убили бы многих из вас.

— Но не получили бы от этого никакой выгоды!

— Но у нас ведь нет другого выхода!

— Есть.

От удивления вождь так широко раскрыл рот, что чуть не уронил трубку. Он подхватил ее, сделал несколько быстрых затяжек, и затем спросил:

— Ты действительно не собираешься продолжать сражение с нами?

— Нет.

— Но мы не позволим убить себя без сопротивления!

— А я и не думал, что вы на это способны. Я знаю, что все войны в этих местах заканчиваются одинаково: победители или убивают побежденных, или делают их рабами. Но я не признаю ни того, ни другого. Я христианин.

— Христианин? — переспросил нуэр и задумался, старясь вспомнить, что означает это слово. Наконец, в его мозгу мелькнула какая-то смутная догадка, и он сказал: — Кажется, христианами называются люди, которые едят свинину?

— Да. Но это не главное, что отличает христиан от последователей Пророка. Наша религия повелевает нам любить вместо того, чтобы ненавидеть, и делать добро даже нашим врагам.

Эта христианская заповедь очень понравилась нуэру, и он спросил:

— И вы действительно повинуетесь этой религии?

— Да.

— Но ты ведь знаешь, что мы твои враги?

— Конечно!

— Тогда ты должен сделать нам какое-нибудь добро.

— Я тоже так считаю, — согласился Шварц, про себя улыбаясь той смеси простодушия и хитрости, которую обнаруживал его собеседник.