Весь Кир Булычев в одном томе

Теодор рассматривал ее, ничему не удивляясь. Беседка была открытой, отделенной от зарослей лишь подгнившими перилами, крыша протекала, вода, просачиваясь сквозь нее, собиралась в крупные капли, которые звонко и ритмично молотили по доскам пола.

— Что с Андрюшей? — спросила наконец Лидочка.

— Он передает тебе привет, — сказал пан Теодор. — Он здоров.

— Я хочу к нему! Мне все это надоело.

— Там, где он находится, женщинам лучше не появляться.

— Там опасно? Андрею грозит опасность?

— Там трудно.

— Скажите, где он. Я поеду к нему.

— Нет.

— Я вас ненавижу.

— Мы с тобой иногда должны подчиняться обстоятельствам.

— Так пройдет вся жизнь. Я не могу больше ждать!

— Если окажется, что он не сможет к тебе вскорости возвратиться, — сказал Теодор, — ты отправишься в будущее. Но сегодня я еще не могу сказать тебе наверняка…

— Он в лагере? Его арестовали?

— Может быть, ему придется оказаться и в лагере.

— За что? За что мы должны все это терпеть?

— У вас есть свобода выбора. А у них… — пан Теодор широким жестом показал на освещенные окна дома Трубецких, — выбора нет никакого. Они лишь подчиняются и погибают.

— Или убивают других, — ответила Лидочка.

— Чтобы в свою очередь погибнуть.

— Андрюша там мерзнет. — Лидочка вдруг смирилась с запретом, наложенным на ее мечты Теодором. Она поняла, что не переубедит и не разжалобит его. Теодор выполнял свой долг.

Жестом старого человека пан Теодор расстегнул плащ, вытащил большой светлый платок, вытер плешивую голову и пригладил кустистые черные брови.

— Я приехал сюда не из-за Андрея, — признался он. — Про Андрея я мог бы рассказать и в Москве. Ты не чувствуешь неладного?

— Здесь все неладно. Мне страшно.

— Вот видишь! — Пан Теодор был доволен, как врач, поставивший роковой, но точный диагноз. — Ты интуитивна. Не далее как вчера я встречался с другими хранителями времени. Мы пришли к общему мнению, что ближайшее десятилетие грозит России и всей Европе неисчислимыми бедствиями.

Лидочка смотрела на старика, не понимая. Какие бедствия для Европы, когда здесь убили Полину и пропал Александрийский?

— Напряжение временно€го поля превысило все известные нам величины, — сообщил пан Теодор скучным голосом.

— Вы знаете, что убили Полину? — спросила Лидочка. Она отчаянно всматривалась в лицо Теодора, надеясь увидеть в нем признание того, что он знает больше, чем хочет показать.

Но пан Теодор даже не удивился.

— Полина? Да, она погибла. Ее убили.

Он не смеет признаться, что ему тоже холодно, подумала Лида. Он же очень старый человек. Он приехал сюда из Москвы, а от Калужского шоссе, вернее всего, шел пешком по грязи. Но он исполняет свой долг.

— Вы пришли не ко мне? — догадалась Лидочка.

— Нет. Но я боялся, что ты можешь угодить в альтернативный мир.

— Этого не случилось?

— Нет, в альтернативном мире другие жертвы и другие преступники.

— Мне лучше не спрашивать? Вы все равно не ответите?

— Я спешу. Когда-нибудь я расскажу тебе обо всем. Ты помнишь о том, что история имеет варианты? Существует магистральная линия развития любой цивилизации, и, пока она движется по этому пути, ее выживание и прогресс весьма вероятны. Но порой этот поезд ошибается на стрелке и попадает в тупиковый путь. И тогда мир может погибнуть.

— А как вы догадываетесь, какой из путей настоящий?

— Это вычисляется. И даже заранее. По нарастанию напряжения временного поля. Мы ни разу не ошибались. Не ошиблись и сегодня.

— А где гарантия того, что мы сейчас не на ошибочном пути?

— С чего ты решила?

— Вокруг меня погибали и погибают миллионы людей. А вдруг в другом мире, на другом пути они останутся живы?

— Не судите о мире по своему шестку, — сказал Теодор. — И ты, и я — маковые росинки. Речь идет только о судьбе Земли в целом. И Земля, несмотря на все страдания, должна выжить.

— Зачем нам все это знать?

— Вселенная во всех ее вариантах и отклонениях остается тем не менее единым организмом, масштабов и смысла которого нам не дано осознать. Поэтому нам, хранителям времени, остается лишь прослеживать основные ложные ветви и следить за тем, чтобы никто из наших людей не сгинул в тупиковом мире…

— Но это для нас с вами он ложный! А для них настоящий.

— Разумеется, — сразу согласился пан Теодор.

— Вы не знаете будущего?

— Нельзя увидеть то, что еще не случилось.

— Тем более вам не дано заранее определить, какой путь полезен, а какой вреден. Иначе получается суд, который заранее знает, что подсудимый виноват, и заранее вынес приговор.

— Есть объективные признаки ложного пути.

— Вы меня не убедили.

— Что ж. — Дождевая капля повисла на кончике носа пана Теодора. Он смахнул ее. — Надо кому-то верить. Нельзя прожить, никому не веря.

Лида вздрогнула от неожиданного всплеска воды в пруду. Теодор даже не посмотрел в ту сторону. Плащ его совсем промок, рука, сжимавшая край плаща, была мокрой и костяной, неживой.

— А почему появляется… альтернатива? — спросила Лидочка.

— Далеко не каждое событие рождает альтернативу, — ответил Теодор. — История гасит случайные очаги. У нее есть свои бактериофаги, которые убивают опасные девиации. Но порой ничто не может остановить раздвоения.

— И вы это чувствуете?

— Я думаю, что и ты чувствуешь.

— Значит, это Матвей, — уверенно произнесла Лидочка. — Матвей изобретает сверхбомбу.

— Мне пора уходить, — сказал Теодор. — Будь осторожна. Завтра станет ясно… И не простудись. Ты совсем больная.

— Вы сами простужены.

— Это будет тысячный в моей жизни насморк.

— Когда я вас увижу?

— Через день, через год, через сто лет… — Улыбаясь, Теодор сверкнул очень белыми зубами.

Он не шутил. И Лидочка с содроганием ощутила холодное прикосновение вечности.

Теодор ушел.

Незаметно, бесшумно. Лидочка растерянно обернулась — черная блестящая фигура командора замерла в десяти шагах, почти скрытая мокрыми ветками лещины.

Теодор достал из глубокого кармана небольшой плоский серебряный предмет. Лидочка знала, что это портсигар, прибор, позволяющий передвигаться во времени и проникать в альтернативные миры.