Весь мир: Записки велосипедиста

Я проезжаю по старой части города. Мотель, некогда стоявший на основном, градообразующем шоссе, демонстрирует высокоморальный девиз: «Иисус никогда не ошибается». Соответственно, мы сами виноваты во всех наших бедах.

Интересно, не этот ли «приграничный» пуританский фундаментализм, в сочетании с вошедшей в поговорку практичностью, делает минималистические здания вроде этого такими привычными, непримечательными и желанными в здешних краях?

Они замечательно спартанские с виду и исключительно функциональны, их строгий аскетизм прекрасно укладывается в афоризм архитектора XIX века Луиса Салливена: «Форму в архитектуре определяет функция». По его словам, «это закон, проницающий все вещи — органические и неорганические, физические и метафизические». Отсюда следует, что закон этот влияет не только на стиль или эстетические принципы, он лежит и в основе морального кодекса. Им руководствуется сам Господь, этот первый из архитекторов. Скромное строение мотеля — и великое множество других вокруг него! — до последней точки следует этой заповеди. Подобные постройки уверенно берут первый приз: рядом с ними все работы модернистов XX века по всему земному шару определенно кажутся порождениями барокко и потому не столь высокоморальны.

На парковке торгового центра продаются арбузы, а в нескольких метрах оттуда вставленные между ячейками ограды разноцветные пластиковые стаканчики изображают национальный флаг США.

Дальше по шоссе располагается заброшенный кинотеатр для автомобилистов и церковь в металлическом ангаре, чья вывеска призывает «БЫТЬ В МЕСТЕ».

Колумбус, штат Огайо

Я проезжаю по пригородному парку, что приводит меня на задворки громадного комплекса, в который входит шоппинг-центр и модель целой улицы, заполненной ресторанами и мотелями. Сгущаются сумерки, начинают мерцать неоновые лампы на столбах, оранжевое с химическим оттенком зарево освещает парковку. Выверенные, абсолютно гладкие лужайки обретают в этом освещении необычный цвет. Езда по этим индустриальным зонам — что-то нереальное, потустороннее. Мне вспоминается виденный когда-то фильм, в котором живописные искусственные пейзажи и плавные закругления дорог, отороченных белым бордюрным камнем, скрывают жестокие, извращенные преступления, а в вездесущих типовых зданиях проводятся секретные исследования. Никто не заметил бы в такой обстановке ничего необычного. Здесь ничто не кажется подозрительным или неуместным. Самые дикие выходки сходят за норму. За аккуратной рощицей я замечаю проблески федеральной автострады, ведущей в Кливленд и Цинциннати. Шум проносящихся по ней легковушек и фургонов похож на индустриальный саундтрек, на далекий грохот волновой машины, на чей-то разговор шепотом, который доносится из-за плотной листвы.

Этот идеальный пейзаж знаком каждому, он давно стал привычным, но глубинные корни этого явления — социальные и обусловленные нашим восприятием — давно стерлись из памяти. Безупречные зеленые газоны, заполняющие разделители у поворотов. Ровная цепочка подстриженных лиственных деревьев, высаженная, чтобы смягчить острые углы исследовательского центра с зеркальными стенами. Среди ветвей размещены камеры слежения, а неброские таблички предупреждают о присутствии сторожевых собак: единственное, что выдает серьезность и важность всего, что бы ни происходило внутри. Весь этот декор и продуманные стерильные пейзажи взывают к воспоминаниям о реальной природе, они лишь визуальные «описания» некоего определенного места, но их собственная реальность спорна. Вылепленные кем-то лужайки и кусты — аллюзии, которые «указывают» на изначальную пасторальную сцену. Присутствуют все элементы, необходимые для воссоздания «миленького пейзажа», но все они сведены к знакам и символам. Они прекрасно имитируют планету с хорошо развитой культурой, откуда все они родом.

Подозреваю, тот же импульс, который изгнал из меню ресторанов бутылки пива и бокалы вина, который заставляет местных жителей видеть в радикальном примитивизме «спартанской» архитектуры житейскую мудрость, поработал и над окружающими меня пейзажами. Упертый религиозный фундаментализм, питающий немалую часть Соединенных Штатов, содействует появлению мест, которые при поверхностном взгляде на них не выдают какой бы то ни было религиозной подоплеки. Но она там есть — мощная невидимая основа, заложенная в созданные человеком индустриальные парки и диковатые ландшафты, вызывающие приступы ностальгии по пейзажам, никогда не существовавшим в реальности.

Персонаж мыльной оперы вещает с полки бара: «Ты убила его, ты задушила его своими пончиками!» В другой сцене женщина сидит в обществе мужчины и старушки, задаваясь вопросом, а жива ли она сама. Мужчина успокаивает ее: «Нет, ты жива!», а старушка тут же протягивает ей поднос, полный пончиков.

Перерыв на рекламу. Парочка на свидании, и наложенный на музыку женский голос произносит от лица девушки внутренний монолог, превозносящий достоинства замечательного парня, которого ей порекомендовала подруга: «Он такой милый, его IQ выше, чем баланс моего банковского счета… но она не говорила, что у него… синдром Туретта [8] ».

8

Наследственное расстройство, сочетающее непроизвольные подергивания мышц с импульсивным влечением к нецензурной брани.

Альтернатива: Новый Орлеан

Я множество раз катался на велосипеде по Новому Орлеану, прежде чем его посетил ураган Катрина. Город довольно плоский, так что нагрузка на колени невелика. В один из визитов сюда я обнаружил велосипедную дорожку, проложенную вдоль вершин нескольких земляных дамб. Очень приятный маршрут: с одной стороны шумит река, а с другой раскинулся город.

Здесь почти нет тех федеральных дорог, которые так часто разделяют и связывают города. В сущности, автострада здесь одна — I-10. Покоящаяся на массивных бетонных лапах-подпорках, гигантской сороконожкой она вьется через город, изо всех сил стараясь держаться подальше от пестроты жизни, копошащейся внизу. Новый Орлеан был — и, как я понимаю, по-прежнему остается — одним из очень немногих крупных городов США, имеющих собственный характер и личность, со своей кухней, культурой, диалектом и музыкой. Он не перестает вдохновлять, хотя расцветал вопреки многолетнему пренебрежению к себе, не говоря уже обо всех злоупотреблениях, открывшихся миру вслед за атакой урагана.

Я проезжаю по Мэгазин-стрит, а затем по Сент-Чарлз, где деревья кажутся оплетенными испанским мхом, который оказывается не чем иным, как гирляндами, оставшимися после Марди-Гра [9] : квартал за кварталом они свисают с ветвей, даже если сейчас совсем не праздничный сезон.

Этот город открыт нараспашку — люди смотрят на тебя, говорят с тобой, они невероятно дружелюбны. В смысле общения людей на улице Новый Орлеан немного напоминает Бразилию с ее африканскими корнями — куда больше, в любом случае, чем Денвер или Сан-Диего, где люди отводят глаза или смотрят с подозрением, стоит с ними поздороваться. И, пусть это прозвучит странно в отношении города на глубоком юге, в определенном смысле здесь почти нет расизма. Ну, то есть расизм-то есть, куда без него, но здесь чернокожие с большей охотой занимаются собственным бизнесом, культурными проектами и предпринимательством (подмешанным к обычной финансовой гегемонии белых), чем во многих других городах Америки. Я ощущаю здесь меньше гнева, страха и подозрений, часто пронизывающих американские города. Хотя я вполне отдаю себе отчет, что для многих его жителей Новый Орлеан при этом — город отчаянной, безысходной нищеты. Безнадежность и насилие живут здесь припеваючи.

9

Традиционный карнавал, который проводится накануне Великого поста.

Мне хотелось бы верить, что позитивные черты этого города унаследованы от его афро-американских корней, но я вновь вспоминаю свое детство в Балтиморе (где население по большей части чернокожее) или, немного позднее, в Вашингтоне, округ Колумбия (известном как «Шоколадный город»), где 70 процентов жителей были афроамериканцами. Все центральные кварталы этих городов, за пределами правительственных зданий и белых анклавов, — депрессивные, жалкие и опасные. Должно быть, в Новом Орлеане сработали какие-то дополнительные факторы, которые не позволили городу отправиться по той же дорожке. Быть может, свойственное французским римо-католикам отношение к греху и удовольствиям, подмешанное в общий котел, помогает сделать африканскую чувственность более приемлемой? Моя догадка основана на сходстве Нового Орлеана с такими латиноамериканскими городами, как Гавана, Лима, Картахена и Сальвадор, где смешение Африки и римского католицизма также произвело на свет замечательную культуру и великолепную музыку.

Кроме всего прочего, среди простых людей, выполняющих здесь свою работу, я не чувствую обычного отчуждения. Возможно, это происходит из-за того, что владельцы бизнеса — местные, а может быть, люди просто иначе относятся друг к другу. Как бы там ни было, Новый Орлеан — один из немногих городов в Штатах, где люди по-настоящему радуются жизни, пусть она совсем не легкая, — да и та теперь разрушена ураганом и отсутствием поддержки. Печально, что один из нескольких крупных городов в США, обладающий уникальным характером, оказался брошен в минуту опасности, оставлен на волю безжалостной стихии.

Уже многие годы поездки по «мертвым зонам» больших городов, по опустевшим районам или по центральным улицам, грозящим вот-вот обратиться в руины, рождают во мне странное ощущение сюрреализма. Подобные пейзажи воплощают нечто непредставимое, обращают в реальность самые жуткие фантазии — но обладают при этом загадочной притягательностью. Впрочем, вся новизна со временем выветрилась, и теперь меня куда больше привлекают маршруты, которые приведут меня на удобные дорожки в парках, расположенных у рек и озер. Мне надоело катить по обочине скоростной трассы, вдыхая выхлопные газы и поминутно рискуя жизнью.

Возрождение Питтсбурга

Я встречаюсь со своим другом Джоном Черноффом — учителем, писателем и барабанщиком — в «Фабрике матрасов», арт-заведении в северной части города. Он рассказывает мне о городских финансах и о тех переменах, через которые город прошел в последнее время. Кое-кто из старожилов еще помнит Питтсбург промышленным и задымленным. Из-за фабричных выбросов, угольной пыли и дыма топившихся углем котельных небо и в полдень нередко оставалось темным. Черные облака висели над городом едва ли не круглый год. Сложно представить себе, что подобный апокалипсический пейзаж действительно существовал, но так оно и было. В Китае, вероятно, и сейчас немало городов выглядят примерно так же.