Весь Роберт Маккаммон в одном томе. Компиляция

Алекша разжала пальцы и глядела, как из него вырывается струя семени. Он вновь непроизвольно вздрогнул, и вслед за этим последовала еще одна горячая белая струя. Она улыбнулась, гордясь своей властью над юной плотью, и затем снова склонилась к нему, принимаясь водить языком по животу и груди. При каждом ее новом прикосновении по его коже пробегали мурашки. Силы постепенно возвращались к Михаилу, и, придя в себя, он понял, что ему еще только предстоит познать то, о чем монахи даже мечтать не могут.

Их губы встретились и слились в долгом поцелуе. Алекша слегка покусывала его язык; она положила его ладони себе на грудь, а потом села ему на бедра так, что он вошел в нее. Они стали единым существом, и пульс продолжал биться среди жаркой влаги. Алекша медленно задвигала бедрами, и ее движения все убыстрялись. Она смотрела ему в глаза, на ее лице и груди блестели капельки пота. Михаил оказался способным учеником; он пытался войти в нее поглубже. Алекша откинула голову назад, ее длинные золотистые волосы рассыпались по плечам, и из груди ее вырвался крик сладострастия.

Вдруг она задрожала всем телом и, закрыв глаза, тихо застонала. Она подставила свою грудь под его поцелуи; ее бедра двигались в четком ритме, описывая круговые движения, и Михаил снова оказался во власти неуправляемой судороги. Мускулы его напряглись, кровь застучала в висках, и поток семени излился в теплую, влажную глубину ее тела. Он чувствовал себя опустошенным. В этот миг он бы, наверное, не заметил, если бы высокий купол голубого неба вдруг раскололся и обрушился на землю. Невидимое течение подхватило и увлекло его за собой, и вместе с ним он унесся в неведомую страну. Ему было там хорошо, очень хорошо, и он обязательно постарается вернуться туда снова, сразу же, как только обретет силы.

Силы вернулись к нему быстрее, чем он предполагал. Прижавшись друг к другу, они с Алекшей катались по мягкому ковру устилающего землю мха, покидая тень, оказываясь под палящими лучами солнца. Теперь уже внизу была Алекша; подняв ноги и закинув их ему на бедра, она смеялась над тем, с каким рвением он старался поглубже войти в нее. Это было несравненно лучше, чем купание; он никак не мог достать до дна этого пруда. Солнце палило, и под его жаркими лучами их тела стали скользкими от пота. От былого стыда и нерешительности, еще совсем недавно одолевавших Михаила, не осталось и следа. Ее бедра были крепко прижаты к его бокам, его язык был у нее во рту; Михаил прогибался, глубоко входя в нее.

Все произошло очень неожиданно, в то самое время, когда тела их напряженно двигались друг другу в такт. Живот, бедра и руки Алекши начали стремительно покрываться светлой волчьей шерстью. У нее перехватило дыхание, она закатила глаза от удовольствия, и Михаил почувствовал ее дикий, ни с чем не сравнимый аромат. Этот неповторимый запах разбудил в нем волка, и в тот же миг его спина стала зарастать густой черной шерстью. Снова содрогнувшись, Алекша отдалась во власть превращения, ее плотно стиснутые зубы удлинялись, превращаясь в клыки, а прекрасное лицо оставалось красивым, но по-волчьи. Михаил, не переставая обнимать ее, тоже продолжал превращаться; и волчья шерсть покрывала его плечи, руки, спину и ноги. Тела их, охваченные пламенем страсти, вздрагивали от боли, извивались, и вот черный волк наседал сзади на светлую волчицу. Михаил вздрогнул за какой-то миг до того, как завершилось превращение, струя его семени излилась внутрь Алекши. Чувства переполняли его, и тогда он поднял голову и завыл. Алекша присоединилась к его пению, их голоса сливались, звучали в унисон, расходились и соединялись вновь. Это был тоже способ заниматься любовью.

Наконец Михаил вышел из нее. Душа просила еще, но тело оказалось исчерпанным до капли. Алекша каталась в траве, а затем, подпрыгнув, начала кружить на одном месте, пытаясь поймать зубами собственный хвост. Михаил тоже хотел было побегать вместе с ней, но лапы его не слушались, и он лежал на солнце, высунув язык и тяжело дыша. Алекша, очутившись рядом, перевернула его на спину и принялась лизать живот. Михаилу было приятно такое проявление внимания; тяжелые веки сонно опускались, и ему казалось, что этот день безвозвратно уйдет от него и больше никогда не повторится.

На заходе солнца, окрасившем багрянцем небосвод, Алекша учуяла запах зайца, едва доносимый из-за деревьев легким вечерним ветерком. Они вместе бросились в погоню, обгоняя друг друга, соревнуясь, кто быстрее выследит и нагонит добычу. Они бежали наперегонки, то и дело перескакивая друг через друга, и на всей земле не было влюбленных счастливее.

Глава 43

Это была золотая пора. Наступила осень, ей на смену пришла зима, и все это время продолжались уединенные встречи Михаила и Алекши, покуда наконец не стало заметно, что у нее снова начинает расти живот. По мере того как дни становились короче, а морозы крепчали, Виктор уделял все больше внимания и времени занятиям с Михаилом; дела с учебой заметно продвинулись, и теперь в число изучаемых предметов входила и высшая математика, теория цивилизации, философия и религия. Именно тогда, сам того не ожидая, Михаил с изумлением заметил, что его разум стремится к новым знаниям так же страстно, как страстно его тело желает Алекшу. Теперь перед ним оказались открыты две двери: одна вела к познанию тайн секса, а другая — к познанию законов жизни. Виктор учил его думать; и не только думать, а создавать свое собственное представление об очень многих вещах. Во время дискуссий на тему религии Виктор поднял вопрос, ответа на который не было: «Кто есть ликантроп в глазах Господа? Исчадие ада или же дитя промысла Божьего?»

Такие зимы, как в тот год, выдавались в тех краях не часто: без жестоких морозов, когда за несколько месяцев случилось всего три снежные бури и особых трудностей с охотой не возникало. Минула зима, и в лес снова пришла весна. Однажды ранним майским утром Рената принесла новость: по дороге через лес едет повозка с двумя путниками — мужчиной и женщиной. Лошадь можно съесть, а людей принять в стаю. Виктор согласился: их осталось только пятеро, и добавить свежей крови не помешало бы.

Все было спланировано не хуже военной операции. Поравнявшись с повозкой, Михаил и Никита крадучись побежали вдоль дороги по разные стороны от нее, Рената была позади, а Виктор зашел вперед, чтобы выбрать место для засады. Когда повозка загрохотала по дороге, ведущей сквозь густой ельник, послышался громкий голос Виктора. Никита и Михаил разом выскочили из засады среди кустов, разросшихся по обеим сторонам от дороги, а Рената напала с тыла, Виктор появился из своего укрытия и бросился наперерез лошади, которая заржала и забилась, путаясь в сбруе. Михаил видел искаженные ужасом лица двоих седоков; в повозке ехал худой бородатый крестьянин и деревенская баба в платье из домотканого холста. Никита бросился к бородатому мужику и вцепился зубами ему в руку, стаскивая того с повозки. Михаил хотел было вонзить зубы женщине в плечо, как ему наказывал сделать Виктор, но замешкался, стоя над ней, обнажив крепкие клыки, с которых капала слюна. Он вспомнил, какой страшной была его агония, и теперь не мог заставить себя обречь на подобные мучения другого человека. Баба пронзительно завизжала, в ужасе закрыв лицо руками. И тут на повозку запрыгнула Рената, она погрузила острые клыки в плечо крестьянке и сбросила ее на землю. Виктор вцепился в шею лошади и висел, не разжимая зубов, пока не вышел победителем из этого поединка; правда, все тело оказалось сплошь покрытым глубокими царапинами и синяками.

Не выдержав мук превращения, мужчина вскоре умер. Женщина выжила, но потеряла разум. Целыми днями она просиживала в дальнем темном углу, прижавшись спиной к стене, рыдая и читая молитвы. Никому так и не удалось добиться от нее разумного слова, в ответ на все расспросы слышалось лишь невнятное бормотание. Они не узнали ни ее имени, ни откуда она была родом. День и ночь она молила Бога о смерти, и в конце концов Виктор сжалился над ней, дав ей то, чего она так страстно выпрашивала у Бога, разом положив конец ее страданиям. В тот день притихшие члены стаи почти не разговаривали и избегали друг друга; Михаил убежал далеко в лес и вернулся не сразу. А в ушах еще долго звенело, словно эхо, одно-единственное слово: «Чудовище».

Алекша родила, когда лето было в самом разгаре. Михаил смотрел на то, как появляется на свет ребенок, и, когда Алекша нетерпеливо спросила: «Кто? Мальчик? Мальчик, да?» — Рената, утирая пот со лба, ответила: «Да. Хорошенький, здоровенький сынок».

Вот неделя прошла, как в стае появился младенец. Алекша назвала его Петром, в честь своего дяди, которого помнила с детства. У маленького Петра были сильные легкие, и Михаил любил иногда попеть вместе с ним. Даже Франко — чье сердце подобрело, после того как он научился передвигаться на трех лапах, — восхищался малышом. И все же дольше всех рядом с новорожденным оставался Виктор, и его глаза цвета янтаря пристально наблюдали за тем, как Петр мирно сосет грудь. Держа малыша, Алекша хихикала, словно девочка-гимназистка, но все знали, что пытается увидеть Виктор: первые признаки непримиримой войны между волком и человеком. Одно из двух: или детское тело вынесет муки этой войны, вынудив обе натуры к перемирию, или же нет. Прошла еще неделя, потом месяц; Петр все еще жил, все так же громко орал и сосал материнскую грудь.

На лес налетали сильные порывы ветра, в воздухе пахло приближающейся грозой в ту ночь, когда через их лес проходил последний летний поезд на восток, чтобы затем остаться запертым в своем стойле до следующего сезона. И Михаил, и Никита ходили ночами встречать поезд, глядя на него как на живое существо. Каждую ночь на протяжении всего лета они бегали вдоль рельсов, начиная этот путь в облике человека и пытаясь волками перепрыгнуть через рельсы перед паровозом, прежде чем тот с грохотом домчится до восточного туннеля. Оба они стали бегать намного быстрее, но паровоз, похоже, тоже увеличил скорость. Никита предположил, что на нем просто сменился машинист, а новый, наверное, не знал, для чего паровозу нужны тормоза. Михаил согласился; поезд на всех парах вылетал из западного туннеля, словно демон, спешащий вернуться домой, прежде чем лучи утренней зари превратят его сердце в железо. Уже дважды получалось так, что Никита успевал закончить превращение и был готов прыгнуть перед желтым глазом, горевшим у паровоза во лбу, но поезд летел на такой огромной скорости, влача за собой шлейф черного дыма и пепла, что оба раза у Никиты в самую последнюю секунду не выдерживали нервы. Красный фонарь на площадке последнего вагона словно в насмешку над ним раскачивался из стороны в сторону на своем крюке, и огонек его мерцал в глазах Никиты, пока не скрывался из виду в черной глубине туннеля.