Вещие сны Байкала

– Мы закрываемся, молодой человек! – кричит мне одна из женщин до боли похожая на Анжелу.

– Не очень-то и хотелось, – с раздражением бросаю я и выхожу. Знали бы они, кто до них снизошёл, не выпендривались бы так.

Голодный и злой я иду к себе в номер. По пути замечаю открытую дверь в кабинете Анжелы. Оттуда на весь коридор несёт колбасой и дошираком. Желудок предательски начинает урчать. Невольно сворачиваю к ней, самого себя убеждая, что всего лишь собираюсь спросить Анжелу на счёт Муслимова.

В кабинете у Анжелы всё устроено, как у типичного консьержа. Ламповый телик, сканворды, настольная лампа. Рядом с документами электрический чайник с перемотанным изолентой кабелем. И пусть сама Анжела, если верить табличке на двери кабинета, управляющая гостиницей, по первому впечатлению работа её мало чем отличается от работы консьержа. Само место кажется не особо популярным. Постояльцев кроме меня – раз-два и обчёлся. Непонятно, за счёт чего вообще это место выживает. Не сдачей же комнат посуточно – едва ли в этой дыре можно что-то от кого-то скрыть. А если нет анонимности, то теряется весь смысл существования такого рода заведений.

– Ой, Пал Саныч! – восклицает Анжела, заметив меня, и стыдливо прячет свой дошир. – Случилось чего?

– Да нет, – отвечаю, стараясь сохранить как можно более пофигистичный тон. – Так, хотел спросить.

Её выражение лица становится сосредоточенно обеспокоенным. Смотрю и понимаю, что косметики на нём стало ещё больше.

– Конечно-конечно, – суетится она, убирая со стола порезанную на целлофановом пакете колбасу. – Спрашивайте, чем смогу, помогу.

Я сглатываю подступившую слюну, мысленно ругая самого себя. Но взгляд сам собой фокусируется на еде, исчезающей в недрах её рабочего стола.

– Да я, собственно, человека одного ищу, – говорю я, пытаясь сфокусироваться вновь на деле. – Муслимов Ринат. Вы что-нибудь знаете о нём?

– А, журналист, что ли? – раздражённо бросает она. – И на кой он вам сдался?

Вся её масляность и манерность разом спадают, и наружу проступает вся хабалистость. Такая реакция кажется интересной.

– Исключительно по рабочему вопросу, – отвечаю я, слегка улыбнувшись. – А что, он вам чем-то насолил?

Анжела вдруг как-то стыдливо отводит взгляд.

– Да просто… неприятный он, – бормочет себе под нос. – Татарва – она и есть татарва.

Не знаю почему, но по спине прокатывается лёгкое раздражение. Несомненно у неё могут быть обоснованные причины, чтобы плохо относится к Ринату. Но слышать подобные националистские речи мне, человеку, обычно вращающемуся в достаточно толерантных кругах, неприятно и дико. С трудом прячу свои эмоции за понимающим выражением лица. Дипломатом быть не просто.

– Ну так вам о нём известно что-нибудь? – спрашиваю вновь. – Где живёт, например, или где его обычно можно найти?

– Да, известно, конечно, – невесело усмехается она. – Тоже мне персона нон грата. Тут его каждая собака знает. На Нижней он живёт у деда своего.

Чувствуя, что близок к решению следующей своей задачи, я стараюсь не обращать внимания на то, что она совершенно безграмотно, будто рандомно, вставляет то тут, то там в речи фразы и термины, о значении которых не имеет ни малейшего понятия. Мягко задаю наводящие вопросы и, в конце концов, подвожу её к тому, чтобы назвать адрес. К моему удивлению делает она это очень неохотно, точно боится, что Ринат при встрече может поделиться со мной компроматом на неё.

Уже на выходе я вдруг оборачиваюсь и на радостях спрашиваю её:

– Слушайте, а помимо столовой, тут ещё есть какие-то кафе или рестораны?

Анжела некоторое время смотрит на меня удивлённо, словно не ожидала, что ничто человеческое мне не чуждо. А затем обеспокоенно подскакивает с места.

– Ой, так вы голодный, Пал Саныч? Как же так? Ну есть у нас одно кафе тут, но оно питейное в основном, да и откроется в девять только. Слушайте, а хотите я в магазин сбегаю? Или лучше знаете что? Пойдёмте ко мне!

Её глаза загораются каким-то недобрым огнём.

– Ну ладно вам, Анжела Сергеевна, – предчувствуя недоброе, сдаю назад я. – Мне конечно лестна ваша забота, но принять ваше предложение было бы наглостью с моей стороны. У вас ведь, наверное, семья, дела, в конце концов.

– Да какие там дела?! Я одна живу и совершенно свободна, – отмахивается она пренебрежительно, а сама незаметно подходит всё ближе. Мне уже не смешно, я пячусь назад, а внутри какое-то гаденькое чувство. И угораздило же меня так вляпаться всего с одного вопроса.

– И всё же, не хочу вас обременять.

– Что вы, что вы? Мне Сергей Семёныч строго наказал о вас заботиться. Соглашайтесь, Пал Саныч. Я вам картошечки с лучком нажарю, котлетки. Соленья откроем. Вы что пьёте? У меня коньяк есть краснодарский, тётка в прошлом году привозила.

Анжела практически прижимает меня к стене. И глядя на всё это со стороны, я начинаю догадываться, что произошло между ней и Ринатом, что она его так невзлюбила. На моё счастье телефон в кармане начинает вибрировать. Я извиняюсь и быстро выхожу за дверь, чувствуя затылком всё разочарование мира в её взгляде.

– Да, пап, – отвечаю я, быстро направляясь к своему номеру. Слышу, что он говорит с кем-то параллельно. Терпеливо жду.

– Алло, Паш. Ну что, какие новости? – спрашивает он, возвращаясь к телефонному звонку.

– Работаю, пап. Приехал в Сиркут, встретился уже кое с кем из организаторов протестов.

Отец пару секунд недовольно молчит, а я чувствую как от нервного напряжения холодеют конечности. На лбу выступает лёгкая испарина.

– Не затягивай, – сквозь зубы произносит он. Я невольно киваю, будто он меня видит.

– Я понял, пап, – с едва заметной дрожью в голосе отвечаю я. – Всё будет сделано.

– Давай, – бросает отец и кладёт трубку. Закусив губу, я наваливаюсь на стену в коридоре. Чувство голода пропадает, сменяясь ощущением вакуума внутри.

Уже вечереет, но я всё же решаю наведаться к Ринату в этот же день. Мне хочется верить, что я смогу провернуть с ним то же, что и с докторессой. По навигатору в телефоне я нахожу нужный дом. Паркуюсь у обочины и вываливаюсь прямо в весеннюю грязь. Из подворотни, заливаясь визгливым лаем, тут же выскакивает рыжая шавка с изогнутыми полумесяцем хвостом.