Веселая офисная жизнь

Она кладет трубку.

– Мы едем или нет? – Спрашивает у меня муж. – Ты готова навестить Захара?

– Готова. Ведь я ни разу не съездила к нему с тех пор, как его не стало. – Отвечаю я.

– Ему там хорошо. – Говорит муж. – Он уже не мучается. Мы все когда-то встретимся на небесах.

– Я знаю это. – Отвечаю я.

И собираюсь на кладбище. Больше всего я беспокоюсь о том, что снова увижу людей, которым предстоит в скором времени умереть.

Не знаю почему, но я чувствую Смерть.

Смерть – это естественный процесс окончания земной жизни. Никому из этой жизни не удалось уйти живым.

8. Про хабалок

Я скучаю немного по тем временам, когда я работала. Иногда мне просто не хватает тех персонажей, которые попадались мне на пути. Настолько красочных, колоритных и не вмещаемых в одно предложение, что можно писать о них целые книги.

Однажды мне удалось устроиться по знакомству в солидное учебное заведение в один из отделов, который работал с коммерческими группами. Опыта в такой работе у меня, разумеется, не было, но моя знакомая, а она была самим ректором, заверила меня, что ничего сложного нет и коллектив у них прекрасный.

Как же она ошибалась и в первом и во втором случае. Сложности у меня возникли сразу же из-за душного, токсичного и совершенно не коммуникабельного коллектива.

Для стажировки меня прикрепили к одной из сотрудниц, Клавдии Ивановне, о которой я сложила по имени портрет эдакой старушенции с начинающейся деменцией. Нет, к моем удивлению, Клавой оказалась женщина вполне моложавая, лет эдак 35ти.

Это я потом узнала из ее документов, о возрасте, при знакомстве мне вообще показалось, что она старше меня. И не потому что она выглядела взрослой и рассудительной, так сказать, пожившей. Наоборот, Клава всегда вела себя, как гопница из подворотни, не смотря на свой статус ведущего экономиста.

Ко всему добавлялся отвратительный облик мой коллеги и наставницы – квадратная, рыхлая и коротко стриженная, она напоминала, кладовщицу на складе пива. Представить ее можно было среди грузчиков или на стройке каким-нибудь прорабом, когда она грубо материлась на весь университет.

Но никак среди ИТР, а тем более в таком престижном учебном заведении. Ну явно здесь что-то не то, размышляла я, глядя на манеры, вернее на полное их отсутствие у Клавы, которой не хватало всего лишь пакетика с семечками и небольшой скамьи, на которые так любят усаживаться сплетницы, рассуждая, например о политике или о том, с кем переспала соседка.

В какой среде обитала эта женщина, было понятно, уже при первом на нее взгляде. Не смотря на то, что в учреждении был принят дресс-код, и все сотрудницы, как минимум, были в туфлях и юбках, Клава всегда носила эдакие башмаки, в простонародье называемые "прощай молодость", невысокие, с замочком, украшенные искусственным мехом, обрамляющим широкую ее щиколотку.

Из-под этой странной обуви всегда высовывались какие-то нелепые мужские носки, которые до сих пор носят пенсионеры, в какую-то елочку или с однотипным узором в желтые ромбики на ярком зеленом фоне.

Клава всегда была в каких-то штанах с вытянутыми коленками и футболках, украшенных почему-то яркими цветами и стразами. Весь, так сказать, образ дополняла вязаная жилетка, какие можно увидеть у старух, сидящих на прием к врачу в поликлинике.

Собственно, все разговоры Клавы всегда сваливались к жалобам на болячки – у нее то ноги ныли, то выкручивало колени, то давление или сахар подскакивали. Но, не смотря на это, коллега уже с утра нарезала толстые кольца самой дешевой колбасы, сооружала себе бутерброд и, причмокивая на весь кабинет, в котором сидело как минимум человек пятнадцать, приступала к работе, перекладывая свои папки, которые были почему-то, как ни странно, розового девчачьего цвета.

Более того, на каждой ее тетрадке с какими-то записями мелким почерком всегда были пристроены картинки и наклейки, как у детей, например, с какими-то единорогами или несуразными куколками.

И вот этот контраст между собранными в гармошку на щиколотках мужскими носками, всегда грубым и прокуренным голосом, вторым подбородком и совершенно инфантильными почти игрушечными маркерами, всевозможными карандашами с мультяшными героями, так кидался в глаза, что я задумывалась, почему вдруг взрослая женщина, всегда вульгарная в своем поведении, имеет такую страсть ко всему цветному и яркому.

Наверное, у нее не было детства, решила я, и не ошиблась. Позже я узнала, что Клава была детдомовской, бесплодной и замужем за человеком из мест не столь отдаленных. Как я и предполагала, большую часть своей жизни коллега проработала посудомойщицей на кухне. Потом закончила не самый престижный факультет какого-то ВУЗа, который позже и вовсе лишили лицензии, заочно, где училась на удивление плохо.

Точно так же она и работала. В документах у Клавы всегда царил бардак, но из-за ее большого стажа и постоянной текучки в коллективе, только одна она могла более или менее найти и объяснить какую-то цифру.

На фоне остальных вчерашних студенток и совсем уж дремучих бухгалтеров, считающих зарплату на счетах, Клава, освоившая программу, которую знает в наше время каждый школьник, выглядела очень умной.

И таковой, видимо, себя и считала, раздавая всем окружающим не самые приятные эпитеты и придумывая обидные прозвища коллегам, как в школе. У меня вообще создалось впечатление, что эту детдомовскую так много и так долго обижали, что до сих пор она пыталась реабилитироваться, выбирая для травли кого-то интеллигентного и не способного ее послать на х… сотрудника.

Клава, увидев меня, в белоснежных рубашках и непременно в юбках и на каблуках, всегда с красивыми и чистыми волосами, была уязвлена. И своего раздражения не скрывала, пытаясь мною манипулировать, поскольку отлично понимала, что я от нее завишу по работе.

Видимо, настолько ее мой ухоженный и собранный вид зацепил, что она тут же яро начала доказывать себе и всем вокруг, что феминизм рулит и длинные пакли уже не в моде. Но сама вдруг начала краситься ни с того ни с сего, хотя видно было, что никогда этого не делала.

И даже нашла какую-то затрапезную рубашку, давно вышедшую из моды, закатывая в ней рукава и пытаясь выглядеть элегантной. Но весь облик ее все равно портили всегда засаленные волосы, прыщи на круглом лице с увесистым подбородком и отсутствие шеи.

Я понимала, глядя на колхозную мину Клавы, как ей обидно каждый день наблюдать перед собой мой природный угол Джоли на скулах и выдвинутый вперед подбородок.

От досады Клава, когда я задавала, как ей казалось, очередной неуместный вопрос, касаемый оформления документов, срывалась на меня, смачно изрыгивая между своих редких полугнилых зубов отборную брань.