Веселые каникулы мажора

Слышу глухие выстрелы и звук разбитого стекла… нам тогда попали в машину, и заднее стекло осыпалось мелкой крошкой…

Тяжесть давит на грудь, глаза закатываются, а из горла рвётся хрип. Неужели всё?

*Исп. — Mr. Credo «Воздушный шар»

Глава 39

Лето 1998 год. Василиса.

Когда-то помню в детстве я, мне пела матушка моя,

О том, что есть счастливый край, в котором жизнь не жизнь, а рай.

Там нет ни слез, ни бед, ни бурь, а в небе чистом как лазурь,

Над очертаньем рек и сел парит, парит степной орел.

Не улетай, не улетай, еще немного покружи

И в свой чудесный дивный край ты мне дорогу покажи.

И хоть он очень далеко ты долетишь туда легко

Преодолеешь путь любой, прошу возьми меня с собой…

Возьми меня с собой…

— Вась… Василис, — испуганный и очень тихий голос.

Знакомый голос зовёт меня, распластавшуюся под тяжестью… Мамочки!

Визжу так, что у самой же закладывает уши, но рот тотчас закрывает ледяная ладонь.

Начинаю брыкаться в панике, не совсем понимая происходящее. Выхватываю картинку разрозненными частями и еще сильнее брыкаюсь, забыв о том, как пару минут назад прощалась с жизнью.

Выстрелы… Они мне не вспомнились, они… были…

Луч солнца как в насмешку отражается от гладкого бока пистолета, небрежно брошенного на деревянном полу.

Тяжесть, которая давит сверху, это… это…

— Ааааааа, — ору снова, и снова ладонью перекрывают доступ к кислороду.

— Вась, не ори, Вась! Послушай…

Но я не слышу. Вдыхаю, выдыхаю и качаю головой, показывая, что больше не буду голосить, хоть и хочется. Лучше вообще отключиться и не видеть, но где же взять такую роскошь, как умение впадать в беспамятство по желанию.

Дышу, дышу, дышу, во все глаза рассматривая Вику.

— З…ззззачем? — это максимум, который могу выдать.

— Потом, — шепчет сестра. — Помоги мне. Да помоги же, — злится, видя, что я не шевелюсь. — Надо стащить его и спрятать… хотя бы в бане…

Зажмуриваюсь до боли в веках и, стараясь не смотреть на Петра, отпихиваю ладошками отяжелевшее тело. Неживое тело.

Боже! Он же… Он…

Мне это кажется?

Но нет, всё происходит наяву: мёртвый отчим, изо рта которого течет струйка крови, а вся одежда заляпана бурыми пятнами, удушливый запах пота и биологических жидкостей в совокупности составляют невыносимый коктейль.

— Вася, быстрее! — торопит сестра, и я наконец-то отвоёвываю свободу.

На коленях выползаю из угла и помогаю Вике. Отвожу взгляд, но, когда он все-таки попадает на рваные края ран, сгибаюсь пополам. Меня рвет до спазмов, до жуткой боли в желудке.

— Ваааасяяяя, — уже с отчаянием кричит Вика, и я медленно по стеночке поднимаюсь на ноги.

Мы слышим, как хлопает калитка, отдаваясь вибрацией по металлическому забору. Замолкаем и замираем, понимая: это кто-то чужой.

— А если он был не один? — почти одними губами спрашиваю сестру.

— Один, — мотает она головой. — Я проверяла.

Не успеваю спросить, когда она успела. Совсем рядом раздаётся имя нашей бабушки, потом мамы, а потом…

Потом в дверном проеме, загораживая свет, возникает незнакомый мужчина.

Быстр оценивает картину и громко присвистывает.

Вика белеет так сильно, что на ее лице даже губы сливаются с цветом кожи. Только глаза выделяются, из которых быстро-быстро капают крупные слёзы.

Пока мы в оцепенении не знаем, что делать, и с силой стискиваем одежду Петра, мужчина оборачивается и насмешливо зовёт спутника:

— Серый, а ты боялся, что опоздаем. Тут дамы уже справились без нас. Василиса, я правильно понимаю?

— Она, — в предбаннике совершенно не остается места, когда Кейс входит внутрь. Бросается ко мне и поддерживает за плечи, отцепляя задеревеневшие пальцы от куска ткани.

Все также придерживая, выводит на свежий воздух, пока незнакомец о чем-то спрашивает Вику и помогает сестре присесть на траву возле бани.

— Никуда не уходить, — строго приказывает, и оба они скрываются от нас, плотно прикрыв дверь.

* * *

Пожарная машина с трудом разворачивается в узком проезде, чтобы залить в бак новую порцию воды. Только это лишнее: баня выгорела дотла, пока они ехали.

Ни одна из построек не пострадала. Об этом позаботился Сергей со своим отцом. О том, что незнакомец и есть папа Кейса, выяснилось позже. Сначала долго сидели, прислушиваясь к шуму внутри, и разговаривая.

— Почему? — я ещё пытаюсь сформулировать вопрос, а Вика уже его понимает.

— Почему? — переспрашивает, и жует травинку, сорванную у ноги. Раньше бы она никогда не дотронулась даже, а сейчас жуёт стебелёк, прислонившись затылком к нагретым за день брёвнам. — Почему… Ты знаешь, я ведь тебя ненавижу. Ненавидела, если точнее. Столько лет ненавидела, сколько лет его любила.

Мне больно шевелиться, но я все равно кривлюсь на викино признание.

— Осуждаешь? Имеешь право. Я же сначала думала, что пройдет. Увидела его давно. Он тогда моложе был. Красивый такой, одет хорошо, пах вкусно. Мы встретили его в магазине с мамой. Вежливый, приятный. Мне кажется, я тогда уже пропала. Рассказала маме, но она меня наказала, запретила даже думать. Я-то тогда еще в школу ходила, а Петя… Петя уже был успешным мужчиной. Знаешь, это как… одержимость… Как наваждение… Нельзя, но ничего не можешь с собой поделать…

Вика говорит рвано. Часто делает паузы, прикрывая веки. А я не могу толком вдохнуть.

— Так я и заболела им. А потом… Потом Петя женился на маме. Я, Вась, пыталась… Пыталась понять… Уговаривала себя, запрещала… А сама все равно мечтала. Ждала, когда вырасту и он рассмотрит меня… Но он… Он… — Вика срывается и плачет, не давая мне приблизиться. — Он выбрал тебя. Я же видела, как он смотрит… Как мужчина, Василис… А ты не замечала… Боялась его, пряталась, ещё больше подогревая… Однажды я подслушала их с мамой разговор. Она просила не трогать тебя, но Петя пригрозил, что убьёт всех… Тогда я увидела, как он ударил маму… И я… Я порадовалась, Вась! Порадовалась…