Веселые ребята

— Hello, — сказал старик в клетчатой юбке и неумно заулыбался. — Here we are.

Людмила Евгеньевна, очень слабо знающая английский язык, подтолкнула Маргариту Ефимовну, чтобы та сказала что-нибудь, но Маргарита Ефимовна смутилась до такой степени, что волосы под мышками стали мокрыми, а кончик носа покрылся мелкими капельками, словно его только что окунули в поблескивающую росу.

— We glad, — с небольшими ошибками вмешалась тогда Марта Ивановна и приветливо закачала стеклянным начесом. — Because you here. This is our school and our teachers. And our boys and girls.

— О-о-о! — воскликнул молодой с растрепанной сумкой и затараторил какие-то комплименты про прекрасную русскую погоду и чудный город Суздаль, из которого они только что приехали.

— Сузда-а-л? — с сильным иностранным акцентом протянула Маргарита Ефимовна. — О! Сузда-ал is the best city in the world!

У молодого человека слегка вылупились глаза на такое категоричное утверждение сильно взволнованной и как следует пропотевшей русской женщины, но он не стал возражать, да и вообще все вдруг ужасно оживились, стали перечислять другие прекрасные советские города (не такие, как Сузда-а-ал, но все-таки!), и так, разговаривая, громко дыша и путаясь в ступеньках, спустились в столовую.

— Накормить, и пусть катятся! — злобно прошептала Зинаида Митрофановна и изо всех сил откусила расщепившийся надвое ноготь своего большого пальца.

— Вы, может быть, помолчите немного? — не стирая с лица напряженной улыбки, срезала ее Людмила Евгеньевна. — Что вам не нравится?

Английские школьники, бегая равнодушными туристскими зрачками по ядовито окрашенным стенам, наконец разглядели штук шесть-семь миловидных русских девочек и, вспомнив, что каждому из них полагается на послезавтра девочка для «Бахчисарайского фонтана», тут же поменяли свои безразличные глаза на заинтересованные и дружелюбные.

— Eat, eat, угощайтесь, на здоровье, от чистого русского сердца, от всей души, чем, как говорится, богаты, eat, please, russian bread is the best bread in the world… — заголосили учителя специальной школы номер 23, неуклюже кланяясь и прижимая руки к сердцу.

Дождавшись, пока англичане, не переставая жевать свою резину, расселись, начали, роняя стулья и наступая друг другу на пятки, рассаживаться и русские: сначала, разумеется, педагоги, а уж за ними и оба восьмых класса. На столах, накрытых совершенно новой и оттого сильно пахнущей клеенкой с чудесным рисунком — две большие красные клубники и рядом зеленое яблочко, — стояли пока что только тарелки с черным и белым русским хлебом и не очень хорошо промытые граненые стаканы.

— Можно подавать, Ольга Миронна-а-а! — заливисто скомандовала Людмила Евгеньевна и стала такого же цвета, как клубника на клеенке.

Из боковой двери, ведущей на кухню, выплыла необъятных размеров школьная повариха Ольга Миронна в белом халате и большой белой наколке на голове. На пышных руках ее вздрагивал поднос со вторым — первого, поскольку было еще утро, решили не подавать. На второе Ольга Миронна приготовила сероватое картофельное пюре с кусочком ледяного белого масла в середине и небольшую, крепко прожаренную котлету. К этому же прилагался и вялый, с большими водянистыми косточками, соленый огурец. Марта Ивановна, Галина Аркадьевна и приветливо беременная Тамара Андреевна вскочили и начали помогать растерявшейся от огромного количества гостей Ольге Миронне. Через минуту перед каждым молодым английским школьником стояла полная тарелка. Странное выражение одинаково сковало манчестерские лица. Голодные, должно быть, после долгой дороги из Сузда-а-ал англичане не торопились почему-то набрасываться на пюре с солеными огурцами и все как один посмотрели на старика в юбке. Старик ответил им сверкнувшим взглядом и мужественно отковырнул вилкой кусок котлеты. Молодые английские школьники всё смотрели. Старик проглотил кусок и снова обжег своих подопечных таким же и даже еще более ярким и выразительным взглядом. Оба восьмых класса, которые нацелились было плотно и задарма позавтракать, тут же мучительно застеснялись, и никто ни к чему не притронулся, если не считать Зинаиды Митрофановны, которая со свирепым лицом быстро съела все, что перед ней поставили, и в завершение, окончательно одурев от собственной недоброжелательности (как с тоской подумала про себя Людмила Евгеньевна), взяла ломоть черного хлеба и, не поднимая глаз, вытерла этим хлебом все, что прилипло к тарелке. Съела перепачканный ломоть и отряхнула крошки.

Разговор разладился, и к запаху клеенки неприятно присоединился острый запах соленых огурцов.

— Пусть уже какао наливают, — скрипнув зубами, приказала Людмила Евгеньевна. — Я уж не знаю, к чему они там, в своей этой Англии, привыкли…

Ольга Миронна, вооружившись большим чайником, принялась разливать по стаканам бледно-коричневый и очень сладкий напиток, а беременная Тамара Андреевна принесла из кухни поднос с коржиками в виде конвертов, из которых выпирал слегка подгоревший творог. Коржики, однако, почти все съели и какао тоже похлебали. Вытерли манчестерские свои губешки нашими салфетками. Русские мальчики переговаривались между собой, стараясь не обращать на англичан никакого внимания. Русские девочки стреляли накрашенными ресничками и покусывали заусеницы.

— А теперь все наверх, — скомандовала Людмила Евгеньевна, — и приступим к выборам!

Неприятно это как-то прозвучало, поскольку нужные девочки были все равно уже отобраны самими учителями, и не было никакой необходимости, чтобы молодые английские гости ходили по рядам и заглядывали в зубы каждой смущенной школьнице, словно она цыганская лошадь. Однако и избежать этого тоже было нельзя, поскольку иностранцы могли обидеться. Так Людмиле Евгеньевне, во всяком случае, объяснили в роно, а они знают. Кроме того, «Бахчисарайский фонтан» — послезавтра, в пятницу. И две отдельные квартиры для чаепития и знакомства с нашей советской жизнью — у Ильиной Тамары и у Чернецкой Натальи — завтра. Для всего этого английским школьникам нужно создать хорошее, веселое настроение. Пусть думают, что это они выбирают.

— Мальчики! 8 «А» и 8 «Б»! — еще звонче крикнула Людмила Евгеньевна. — Вы можете пойти во двор и поиграть в баскетбол. Николай Иванович пойдет с вами! А мы пойдем наверх. И девочки, — она торопливо забегала глазами по вспыхнувшим лицам девочек (тридцать шесть вместо необходимых одиннадцати!). — Девочки пойдут с нами разговаривать по-английски и знакомиться!

— Крепостной балет, — прошипела Соколова, — стройся! Ать, два, левой, ать, два, левой!

Бледный, с окаменевшим подбородком, мальчик Орлов пылающими глазами обежал жующих свою жвачку англичан. Потом перевел взгляд на раскрасневшуюся Чернецкую, гибкими мраморными пальчиками поправлявшую свои золотисто-каштановые волосы. Чернецкая заслуживала смерти. Вот что разрывало сердце Орлова. Как Миледи из романа «Три мушкетера». Он, дурак, не догадался выжечь ей в свое время какой-нибудь там тоже цветочек на плече. Типа лилии. Была бы метка на всю жизнь, как у Миледи. Он перевел глаза на Томку, и Томка тут же ответила ему бараньим извиняющимся взглядом, во влажной глубине которого булькала ненасытная любовь к нему, Орлову, и неистовая нежность к нему, Орлову, и желание уединиться с ним, с Орловым, куда угодно, хоть в физкультурную раздевалку, хоть в мужскую уборную…

«Ну, совсем съехала», — без особой жалости подумал Орлов и, пыля кедами, пошел во двор, где, ярко-синий в своем тренировочном костюме с пузырями на коленях, носился недовольный Николай Иванович и, выпучив глаза, яростно дул в свисток.

Девочки расселись по партам. Молодые иностранные школьники остались стоять. Маргарита Ефимовна и Марта Ивановна тоже сели, но не за парту и не за учительский стол, а почему-то боком на крышку парты, словно они всю жизнь только и делали, что ездили верхом по английским газонам. Галина Аркадьевна, Нина Львовна и все остальные педагоги покорно подперли стены затылками.

— Завтра пьем чай и угощаемся в непринужденной домашней обстановке, — сказала Людмила Евгеньевна. — Выбирайте, дорогие друзья, себе… — она слегка смутилась и добавила — компанию по душе.

Английские школьники были, кажется, сильно удивлены и поэтому еще быстрее задвигали челюстями. Русские девочки кротко сидели перед ними — свежие и румяные, как сыроежки в суздальском лесу. Их можно было рвать обеими руками. Это была Россия, и здесь так полагалось. Каждому по сыроежке — и на «Бахчисарайский фонтан». Старик в клетчатой юбке первым подал пример: он подошел к коренастой Марте Ивановне и сказал, как бы заранее иронизируя над ситуацией и призывая Марту Ивановну присоединиться к его иронии:

— Madam, I’ll be happy to invite you to… — клетчатый запнулся, пошевелил пальцами в воздухе и неуверенно добавил: — to the theatre, I guess’ Yes, to the Bolshoy Theatre…

— Кремлевский Дворец! — счастливым голосом поправила его Марта Ивановна. — We go to Kremlyovsky Dvorets! Съездов!

Сначала все было очень хорошо, потому что английские мальчики пригласили и Панкратову, и Птицу, и Чернецкую, и Воронок, и Карпову Татьяну, но потом — вместо того чтобы пригласить глуховатую и смирную Белолипецкую, отличницу Коган, Ильину и Бендерскую, которые уже были готовы и выпячивали грудки навстречу смущенным англичанам, — потом произошло нечто совсем ненужное. Рыжий иностранный гость в широченных бархатных штанах, с неприязнью замеченных еще из окна школы всеми педагогами, а особенно Ниной Львовной и Галиной Аркадьевной, подошел не к Белолипецкой, не к отличнице Коган и не к Бендерской с Ильиной, а прямо к рыжей, как сестра родная, похожей на него Анне Соколовой и чуть ли не за руку ее потрогал, приглашая на фонтан! Во Дворец кремлевских съездов, куда Соколову даже и в мыслях нельзя было подпускать! А другой молодой английский школьник, в очках, аккуратно причесанный на косой пробор, в хорошем синем костюме, не нашел ничего умнее, как подойти к сидевшей в самом углу угрюмой и забитой Лене Алениной, недавно только выпущенной из сумасшедшего дома! Некстати, честно говоря, выпущенной и, судя по ее мрачно горящим глазам, совершенно недолеченной! Пригласил и улыбнулся, а она, эта недолеченная, пробормотав «спасибо», тут же гордо посмотрела на Нину Львовну с Галиной Аркадьевной и, будучи сумасшедшим, больным ребенком, отвратительно прищелкнула языком! И наконец, третий английский школьник — самый последний — все что-то мялся, жался, глаза боялся поднять на девочек, а потом с перепугу, наверное, взял да и пригласил Фейгензон! А как, каким вообще образом можно пойти в Кремлевский Дворец съездов с Фейгензон? У которой ничего нет, кроме школьной формы и байкового халата?