Веселые ребята

— В ажуре, — встрял опять Николай Иваныч, — чтобы чего не вышло… Манчестерского…

Не глядя друг на друга и тяжело дыша от ненависти, Галина Аркадьевна и Нина Львовна остались сидеть на диване в учительской. Все остальные разошлись.

— Вы слышали, что сказала Людмила Евгеньевна? — не поднимая глаз, спросила Галина Аркадьевна.

— Я не глухая, — ядовито ответила Нина Львовна. — Кого из девочек своего класса вы пошлете на знакомство с англичанами?

— Белолипецкую, Чернецкую, Воронок, Ильину и Птицу, — перечислила Галина Аркадьевна. — Разумеется, не Соколову! И не Аленину!

— Тогда с моей стороны будут Панкратова, Коган, Карпова Таня, Васильева и Бендерская.

— Вы же знаете, Нина Львовна, что у моей Белолипецкой непростые отношения с вашей Карповой Татьяной! Вы же помните, как ваша Карпова обозвала Лену Белолипецкую глухой тетерей? Или вы предпочитаете того, что вам неприятно, не помнить?

— Я бы, — тяжело, как дракон, задышала Нина Львовна, — я бы, Галина Аркадьевна, дорого бы отдала, чтобы кое-что забыть! А вот не забывается! Вот никак не забывается!

— Это вы на что намекаете? — побагровела Галина Аркадьевна и сквозь брусничную красноту, неожиданно застлавшую зрачки, с трудом обнаружила, что у Нины Львовны два больших хрящеватых носа. — Это вы, может быть, объяснитесь напрямую?

— Что уж тут объясняться, Галина Аркадьевна, — сказала Нина Львовна, — хотелось бы мне забыть, как взрослый один человек, и между прочим женщина — да, Галина Аркадьевна, между нами говоря, женщина! — весь обоссанный, извините меня за прямоту, является в два часа ночи в палатку, в которой не может заснуть другой, между прочим, педагог, и…

— Сука, — тихо перебила ее Галина Аркадьевна. — Я тебе, сука, никогда этих слов не забуду!

— Посмотрим, посмотрим, — начала было Нина Львовна, но дверь в учительскую распахнулась, и Людмила Евгеньевна в наполовину съеденной оранжевой помаде влетела в комнату с такой скоростью, словно кто-то размахнулся и, как мяч, закинул ее сюда из коридора.

— Ой, хорошо, что я вас еще застала! — звонко сказала она. — От вас сейчас очень многое зависит. Главное, чтобы никаких провокаций! Все провокационные вопросы должны быть уничтожены в своем уже зародыше! Мы должны отвечать на них так, чтобы любой иностранец понял, что мы ничего не боимся и скрывать нам нечего! Мы ведь не спрашиваем у них про их дела? Так? Мы ведь не спрашиваем?

Галина Аркадьевна и Нина Львовна, едва не вцепившиеся друг другу в волосы, медленно подняли на нее мутные и измученные свои глаза.

— Нужно подготовить девочек, — деловито понижая голос, сказала Людмила Евгеньевна. — У каждой предварительно спросить, в чем она собирается прийти на встречу с иностранцами. В формах нельзя, мне в роно объяснили. Тогда в магазин. В «Машеньку». Там продаются приличные вещи. И о-о-очень приличные! С длинным рукавом. Все равно пригодится. Потому что у нас же вечера будут. Пусть сейчас купят.

— Ясно, — хрипло пробормотала Галина Аркадьевна, — пусть.

— В гости англичан можно пригласить к Наташе Чернецкой, — сказала Нина Львовна. — И я спрошу, может быть, ее мама Стелла Георгиевна отберет какую-то одежду, из Наташиной, для кого-то еще. Потому что это же на один всего вечер! Не все же побегут в «Машеньку»!

Первого сентября Орлов, подходя к зданию школы, выбросил в урну пучок лиловых флоксов, завернутых бабушкой Лежневой в размокшую газету, и пришел в актовый зал на линейку с пустыми руками. Вопрос о его переводе как-то сам собой замялся, и никто из взрослых к нему не возвращался. Орлов заранее продумал свое поведение. Немедленно и на ее глазах. В первый же день. С Томкой Ильиной. Во-первых, потому что она была освобождена от лагеря, уезжала куда-то на все лето и, стало быть, ничего про него не знала, во-вторых, потому что у нее красивая фигура, и в-третьих, потому что у нее родители работают в Швейцарии. Туфельки у Томки Ильиной были еще нежнее, чем у Чернецкой, и, когда она шла в зал на физкультуру, эти только что снятые с ног розовые или голубые туфельки стояли рядом с лавочкой, как только что раскрывшиеся бутоны. Лицом Томка нравилась ему гораздо меньше, но, думал Орлов, замирая от распирающей его изнутри злости, если ее раздеть, пусть будет Томка, сойдет. На линейке оба восьмых класса услышали сообщение про молодых англичан, которые приедут сперва завтракать, а потом развлекаться с девочками на балете «Бахчисарайский фонтан» и в ресторане. Девочки побледнели, втянули молодые животы внутрь, торопливо поправили волосы. Орлов заметил, что почти все пришли в школу накрашенные — у кого ресницы, у кого уголки глаз, а у некоторых даже помада. Галина Аркадьевна и Нина Львовна тоже заметили, что девочки недаром провели без них лето, и Галина Аркадьевна, вытащив из кармана не вполне свежий носовой платок, прошла по рядам и каждой размалеванной безобразнице собственноручно и не говоря ни слова стерла с лица всю подлую краску.

Орлов подошел вплотную к Ильиной и прошептал ей в затылок:

— Мы без вас скучали.

И Ильина вспыхнула ярче, чем те георгины, которые к празднику первого сентября купила на Черемушкинском рынке ее чудом залетевшая из Швейцарии ненадоедливая мама.

Орлов облизнул губы.

— Я занимаю для нас шестую парту в середине. Пойдет?

Ильина упорно смотрела в сторону.

— Только не приставать! — бархатно прогудел Орлов. — Не приставать и не щекотаться! Я боюсь щекотки.

— А как же Наташа? — спросила взволнованная Ильина.

— Кто-кто-кто? — прищурился Орлов. — У нас в песочнице была одна Наташа. Так ведь когда это было? Ах, детство, детство! Золотое времечко!

Общее собрание для обоих классов проводилось совместно Ниной Львовной и Галиной Аркадьевной. Орлов осторожно дышал в растрепавшийся рыжеватый затылок Ильиной. Чернецкая стояла чуть-чуть левее с застывшими от обиды узкими глазами.

— В нашей школе, — звонким голосом, подражая удачливой Людмиле Евгеньевне, сказала Нина Львовна, — готовится большое и радостное событие. К нам едут молодые английские школьники из Англии. Чтобы познакомиться с нами и нашей страной. И мы никому не позволим ударить, как говорится, в грязь лицом. И при этом опозорить имя комсомола. Мы должны дать понять каждому иностранцу, пришедшему к нам из любой точки земного шара, как мы счастливо и дружно живем в нашей стране и как нам повезло.

— Можно вопрос? — Соколова выкатила вдруг остекленевшие голубые глаза. — Совсем маленький!

— Ну? — напряженно спросила Нина Львовна.

— А если они вдруг спросят, чем нам так повезло? Ну, типа того, что перечислить.

— И тебе, Соколова, нечего перечислить? — побагровела Нина Львовна. — Ты не знаешь, чем нам всем повезло?

— Если они, например, придут ко мне, например, в гости, да? — продолжала Соколова. — А у нас нет отдельной квартиры? И сосед алкаш такой, что если он выйдет в кухню, так это всё, в общем, конец. А я им должна что-то объяснить, так? Так вот я и спрашиваю: как мне объяснять-то?

— У нас же была война! — закричала Нина Львовна. — Мы спасали мир от фашизма! И спасли мир от фашизма! А если бы не мы, не героические усилия советского народа, не подвиги наших простых советских людей — каждый день, в любом месте! — если бы не это, я бы посмотрела на них на всех! С их бассейнами! И автомобилями! Да, Соколова! И именно так ты и должна будешь им объяснять! Что мы спасали мир от фашизма, пока они катались на своих автомобилях! Ясно тебе, Соколова?

— Ясно-о-о, — протянула отвратительная Соколова и голубыми своими, остекленевшими глазами плотоядно сверкнула, как кошка, дорвавшаяся наконец до селедочных объедков.

— Соколову к англичанам не подпускать, — не разжимая губ, выдавила Галина Аркадьевна в прыгающую щеку Нины Львовны. — Ни под каким видом.

— А то я без вас не знаю, — прошипела ей в ответ Нина Львовна и тут же опять сделала звонким и молодым свой невыразительный от природы голос. — Ребята! Кто из вас хочет, чтобы молодые английские школьники пришли к нему домой? Поднимите руку!

Чернецкая осторожно подняла ладошку.

— Можно к нам. У нас отдельная квартира.

— А ты чего? — прошептал Орлов в рыжеватый затылок Ильиной. — У вас ведь небось тоже отдельная.