Веселыми и светлыми глазами
Шрифт:
— Дяденька, откуда можно проехать в Междуречье? — спросил он у одного из дежурных.
— А зачем тебе?
— Да так, интересно.
— Много будешь знать, скоро состаришься, — усмехнулся дежурный. — Иди гуляй. Иди, иди, не мешайся под ногами.
И Кольке пришлось отойти. Он побрел вдоль здания вокзала, свернул за угол в пустой переулок. К тому времени совсем стемнело; он шел будто глубокой траншеей: слева вздымались глухие стены многоэтажных домов, а справа — кирпичный забор, отгораживающий железнодорожные пути. На путях в отдалении пофукивал паровоз, слышались голоса, торопливое шарканье ног, поспешные команды и все те
«Здесь», — понял Колька. Он помчался со всех ног, надеясь обежать забор и выбраться к вокзалу с противоположной стороны. Сразу же за поворотом увидел арку и большие ворота. У ворот суетились женщины, заглядывали в щели.
— Петя, Петя! — кричала одна из них. — Петенька!
— Здесь отправляют в Междуречье? — спросил Колька.
— Здесь, здесь, все здесь, — ответил кто-то.
Колька пробился вперед, заглянул в щель и увидел вагоны-теплушки. Люди шли по ту сторону вагонов, в просвете возле колес мелькали ноги.
— Казик! — закричал Колька.
Соседки женщины тоже стали звать своих. И тогда кто-то выглянул между вагонов, помахал рукой. Кто там, в темноте невозможно было различить, но он помахал, и каждый признал в нем своего. Женщины закричали громче, и Колька тоже закричал во всю мочь:
— Я здесь! Я здесь! Казик, пиши мне, Казик!
Тот, что стоял на сцеплении между вагонов, спрыгнул на противоположную сторону, побежал торопливо. У вагонов больше никого не осталось. И почти тотчас паровоз тихонько свистнул, вагоны сдвинулись и поползли.
— До свидания! — закричал Колька. — До свидания!
— Счастливого пути! — закричали рядом с ним.
Кто-то заплакал. Стояли до тех пор, пока не утихло вдалеке торопливое постукивание колес. Растянувшись длинной цепочкой, пошли к вокзалу. Обгоняя всех, Колька побежал вперед и приостановился. Самым первым шел старик, Колька узнал его. Это был тот дед, который продал ему шубу. Отчего-то сробев, Колька побрел следом. Было и радостно от встречи и чего-то боязно. Он долго присматривался, ошибки не могло быть: та же шапка с бархатным верхом, та же трость с белым костяным набалдашником. Возможно, почувствовав, что на него смотрят, старик обернулся, и Колька сказал:
— Здравствуйте.
— А, здравствуйте, — ответил старик, пропуская Кольку вперед. Но Колька не шел.
— Я вас знаю… Это я купил у вас пальто, вот это, помните? — смутившись, сказал Колька.
— А, как же, как же, помню, — оживился старик, с интересом осматривая Кольку. — Вы?.. Здравствуйте! Очень приятно. — Он взял Кольку под локоток и повел. — Очень приятно!.. Я вас сразу узнал.
— У меня тогда денег не хватило. А теперь я вам могу отдать.
— Да? Ну хорошо, это мы еще успеем.
— Вы дайте мне ваш адрес, я принесу.
— Обязательно. — Кажется, старик очень обрадовался Кольке, будто родному. — Ну, рассказывайте, как вы живете, очень интересно. Расскажите!
— Да хорошо живу.
— А на работу устроились? Где работаете? — Колька ответил.
— Кем? — Колька чуть замешкался.
— Да вообще-то… водопроводчиком.
— Что значит «вообще-то»? — возмущенно спросил старик, внимательно и строго посмотрев на Кольку. — Вы должны с гордостью произносить: «Водопроводчик!» Нет плохих работ и хороших, а есть плохие работники и хорошие. К любой специальности надо относиться с уважением. Казалось бы, самой незначительной. Ну, расскажите, расскажите подробнее, как
вы работаете, что делаете? Батенька, это же так интересно!И Кольке стало как-то очень хорошо от этих слов. Он рассказывал, а старик внимательно слушал и тем временем осматривал на Кольке пальто, даже изредка касался воротника пальцами. Пока говорили, подошел трамвай.
— А вот и мой номер, — сказал старик. — Ну что же. Вы — молодец! Все это очень интересно. Было бы время, мы с вами еще поговорили, но надо ехать. Извините великодушно! Всего вам доброго, молодой человек! Может быть, еще встретимся. — И он направился к трамваю. Но вдруг приостановился, будто что-то вспомнив. — А между прочим, молодой человек, ведь вы обознались. — И он усмехнулся, как бы извиняясь за Колькину ошибку. — Я никогда не продавал вам это пальто. Действительно, я продал точно такое же, но не вам. Тот паренек был серьезным, умел ценить хорошие вещи и, я думаю, никогда не допустил бы, чтобы на спине у его пальто прогорела дырка.
И с этими словами старик вошел в трамвай. Ошарашенный услышанным, Колька еще долго стоял открыв рот и растерянно смотрел на удаляющийся вагон.
Весной
1
Мы работаем на вышке. Она надстроена над пятиэтажным корпусом нашего цеха. Ее верхняя площадка открыта и продувается ветром. Ветер теплый, вешний. Он дует от Невы, пошевеливает полы брезента, которым обернуты антенны.
Нева совсем рядом, синяя, чистая. А еще несколько дней тому назад по ней шел лед.
За Невой город. В противоположную сторону от завода, за полем, лес. Он все еще темен, сумрачен, и лишь по горизонту, где висят сизые чубчики паровозных дымов, запылился первой зеленью.
А над нами небо. Холодно-нейлоновое, голубое. Однотонное, как на плакате.
Каждый раз, поднявшись на вышку, мы останавливаемся у перил. С минуту смотрим вниз. Почему-то хочется привстать на носочки, вытянуться и крикнуть во все горло или швырнуть чем-нибудь вниз.
Но бросать запрещено. Правда, когда на вышке нет начальства, изредка мы нарушаем запрет.
А сегодня я видел, как само начальство, наш глубокоуважаемый шеф Женя, выйдя на площадку, вдруг присел у перил, высунув кончик языка, прицелился и стрельнул куда-то монеткой.
Женя сухой и длинный. Ходячая макаронина.
— Ну как дела, ребята? — спросил Женя, подойдя к нам. — Сколько блоков настроили?
Я ответил.
— Сейчас вам еще привезут. Характеристики направленности снимали?
— Снимали.
— Покажите-ка графики.
Женя сел на перевернутый ящик, стал рассматривать графики. Покусывал верхнюю губу.
— А погодка сегодня великолепная! Правда, Евгений Леонидович? — сказал Витя. — Отличный денек!
— Угу.
— Погода шепчет — бросай работу, бери расчет! Тепло!
Витя откинулся, подставив лицо солнцу.
— Подай, пожалуйста, плоскогубцы, — попросил я.
— Сам возьмешь, — ответил Витя, ногой подтолкнув мне плоскогубцы.
— А тебе разве трудно?