Весеннее чудо для мажора

Злость как нахлынула, так и испарилась, вытесненная разочарованием.

Предал. Опять. А я-то, дура, уже сдалась — пусть только в душе, а не на словах… хотя, к чему слова, когда я вчера так стонала, и просила близости?! А он…

— Ненавижу, — выкрикнула я, упала на кровать, и всхлипнула, уткнувшись лицом в подушку.

Всхлипы переросли в рыдания — душат они меня, горло дерут, сердце. Только по Андрею я так плакала — что раньше, что сейчас. Плакала, и ругала себя и мысленно, и всхлух:

— Дура, дура, дура, дура…

Ну какая-же я глупая! Прошлого раза мало было, когда пренебрег? Поверила, уши развесила на истории этого сказочника, что не собирался бросать, того и гляди, как собачка бы прибежала к нему! А он… он…

Свернулась в клубочек, и зарыдала с новыми силами — непонятно, откуда эти силы взялись. Их, кажется, уже и быть не должно, а слезы все текут, и текут, и текут. Как же больно, мать его. Как же мне больно! Бросил меня вчера, наказал, наврал про дела — ну ясно, что за дела были, на шее от них след из космоса виден. И духи. Женские. Я учуяла их запах — сладкий, тошнотворный. Дешевые духи, фу.

Наверное, Вик правду сказал, незачем ему меня обманывать. Он — благородный, добрый парень. А я его предала. Вчера, на этой самой кровати и предала.

— Предатель, — прорыдала я, и заставила себя встать с кровати.

Сдернула постельное белье, и бросила его на пол. Утерла слезы — они все еще текут, но я пытаюсь успокоиться, и запретить себе так горько плакать по тому, кто этого совсем не стоит.

— А вот возьму, и замуж выйду! — выкрикнула я, и в порыве азарта схватила со стола футляр с кольцом.

Нужно надеть его, Вику фотографию руки скинуть, и к нему переехать. Да!

Взяла в руку телефон, и хотела уже открыть футляр, но… нет. Не могу, просто не могу. Даже открывать не хочу, и кольцо это видеть — не люблю я Вика, и никогда не полюблю. Потому что никогда, в общем-то, и не любила. Так, заменить пыталась, но так и не смогла. Как тут заменишь?

И использовать другого человека, которому, к тому же, изменила — гадко это. Чем я тогда окажусь лучше Андрея, чтоб он в аду сгорел!

— Вик, — я набрала парня, звонок он принял сразу.

— Да, Лиза.

Голос у него взволнованный, а у меня хриплый. Будто даже прокуренный.

— Я…

— Ты подумала? Мне ждать тебя?

Не забрать, а ждать…

— Прости, что говорю это по телефону, но… нет, не ждать. Кольцо я верну, и…

— Нет, стой, — перебил он торопливо, возмущенно даже. — Подумай еще! У нас же все хорошо, ты просто на эмоциях, а я подожду.

— Я тебе изменила. Прости. Я… я просто не могу, — покачала я головой — фигово о таком по телефону говорить. Да и в глаза решиться было бы сложно. Но надо. О таком просто нельзя молчать, и врать. — Не могу я за тебя выйти, и жить с тобой. Если ты готов со мной встретиться, кольцо верну лично. Если не готов — через курьера. Прости меня, пожалуйста.

— Что ты такое говоришь? Ты пьяна? У тебя истерика?

— Я говорю, что изменила тебе, и замуж не выйду.

— Лиза, — сквозь зубы пробормотал Вик, — я не знаю, что тебе сказать. Ругаться не хочу, потому, давай созвонимся чуть позже. Прошу тебя! Я должен все это переварить, а кольцо… пусть оно пока будет у тебя.

Звонок оборвался, я бросила трубку на матрас, и понесла белье в стирку.

Бедный Вик, за что я с ним так? Как сволочь последняя поступаю из раза в раз.

Невольно представилось, как бы Андрей отреагировал на такие мои слова — точно не сказал бы, что он должен это переварить. Скорее, приехал бы, и открутил мне голову.

— Да пошел он! Ни думать, ни знать его больше не хочу. И плакать по нему не буду больше, сильно много чести, — я зло закинула белье в стирку, и постаралась заняться своими делами.

Выглядывала в щелку двери — там Андрей. На крыльце. Временами долбится в дверь, в окна — а я даже не слышала из-за истерики. Теперь вот слышу. Целый концерт, который я заглушила, включив музыку.

Все ходила, выглядывала — а он там. Сидит зачем-то. Упорный. Вроде и выйти надо — гордо, как взрослая, и отказать ему от дома, но сил нет. Разревусь ведь прямо при нем, или снова придется вранье слушать.

Бедная Джульетта, её бы подоить… но иногда ведь можно и пропустить. С утра займусь этим.

— ЛИЗА, МАТЬ ТВОЮ ОТКРОЙ ЭТУ ГРЕБАНУЮ ДВЕРЬ! — в очередной раз заорал Андрей. — НЕ ОТКРОЕШЬ, Я ЕЕ ВЫЛОМАЮ К ЧЕРТУ!

Как еще не выломал — Бог знает. Дверь не особо крепкая, а силу Андрея я знаю, видела какие он тяжести может поднять, и как дерется. Однако, просто дергает дверь, и стучит.

Правда, теперь вот угрожает.

— Считаю до трех!

— Если ты это сделаешь, клянусь, я отцу позвоню, и он заберет меня отсюда, — крикнула я, подойдя к двери. — Ты достал уже. Убирайся! Врун!

— Да никогда я тебе не врал!

— Ну да, все это — случайности, — выплюнула. — Ладно, прошлое, но сейчас… Вику меня продать хотел, да у него благородства хватило мной не торговать. Наплел мне про дела, натрахался, и явился с помадой и в дешевых духах.

— Да соседка это. Хочешь, притащу ее.

— Не хочу я на твоих баб смотреть, — я сама пнула дверь со злости — вот скотина, еще и показать мне свою девку хочет.

Соседку.

Хоть бери, да съезжай. Ясно, что диплом я здесь тоже спокойно не напишу.

— Она накинулась на меня, пьяная была. Собака моя к ней забежала во двор, а эта ненормальная меня чуть не изнасиловала. Не было ничего, она повисла, я отпихнул, и к тебе. Доказать могу, хочешь, пойдем к ней, она сама тебе расскажет, как было, — уже тише произнес Андрей, подойдя к двери вплотную.

Я даже дыхание его слышу — так близко мы оба друг от друга, разделенные только лишь дверью.

— Разумеется, скажет. Ты умеешь убеждать. Все, хватит. Уходи, — я силой оторвала себя от двери, и вернулась в комнату.

Джульетта простит меня. С утра займусь ею, а сейчас… сейчас нужно спать.

Думала, не засну, но так умаялась, перенервничала, что отключилась буквально сразу, как только легла на кровать. Проснулась без будильника, в шесть утра.

Вставать не хочется, а вот сдохнуть — очень даже. Но… нет! Ни слез, ни депрессий больше из-за Булатова. Я ему все сказала, вранье больше слушать не хочу — приелась мне эта лапша, которую он на уши мне вешает.

Быстро привела себя в порядок, взяла миску для молока, убрала швабру от двери, и распахнула ее. Вернее, попыталась распахнуть, но до конца дверь не открылась. Раздался слабый болезненный стон, и я, не веря самой себе, вышла на крыльцо.