Весеннее контрагентство муз

(Заливается смехом и роняя снежную дуду, улетает).

Березомир (ловит его, сечет, покряктывая).А я его прутом… прутом… по заднишке… по заднишке!..

Занавес

А. Лентулов. Le grand peintre…

Константин Большаков

Город в лете

Дружески В. Маяковскому,

память московского мая 1914 г.

Городу

Из электричества и пыли Ты ткешь волнисто-млечный путь, Багровый бег автомобилей И лун прикованную муть. Разорван взрывами безмолвья, Грохочущей закован в сталь, Ты проливаешь в летнем слове Из сумерок свою печаль. Изранен светами в неволе. Ты, солнца ударяя в гонг, Скликаешь клумбами магнолий На незацветший горизонт… Когда ж проснутся, и упряма Домов шагающая тень. А над тобой багетом рамы, Как верный страж, недвижным день, Сил задохнувшихся восторгов Зубчато-сгрызшихся колес, Как под стеклянным тентом морга, Дыханье тяжело пронес. Несовладаньем непослушных Следишь, единый страж мечты, Как вытекают равнодушно Из «Институтов Красоты». И по румянам и белилам, Прикрывшим дряблости морщин, Вдруг застучишь упругим пылом Распухших сладострастно шин. Когда же в тень твоих бульваров Впустится твой грузный вздох Ты, отвратительный и старый. Заснешь под чуткий стук стихов. Нам, проституткам и поэтам, Слагать восторги вялых губ, Чтоб ты один дремал рассветом. В короне небоскребных труб. Чтоб быль один и чтоб хранила Тревогой дышащую грудь. Багровый бег автомобилей И лун прикованная муть.

Город ночью

В.О.

Город ночью — девушка, где на бархатное платье Фонари рассыпали бриллиантовое колье, Истомленная шелками вздохов, и на кровать ей Взлезали, громоздясь, версты, мили и лье. А ночная душа исступленно шаталась И сжимала световые круги на земле, И мгновений под нежными пальцами жалость Ваших ласк дрожала на звенящем стекле. Это — все ожиданья томлений на траур перьев, Вам кивавших улыбок хрустальные руки, Это губы убитых в восторге преддверий, Это фильмы из серий израненной скуки. Это сон в кружевное преддверье каприза Вливается рядью мельчайшего шрифта, Это Вы ласкали душу Мюра и Мерилиза Скользящим поглаживанием лифта, И раздавались исступленно серенады, И в зрачках этажей удивленным озерам проснулись, Это щелкали счетами рублевые взгляды, Вырезывая инициалы на плечах июля.

Ночное

В.О.

Взор, шуршащий неслышно шелк, Вечер, согретый дыханием голоса,— Это кто то голос расплел и умолк, И весь вечер звенит в тонкой сети из волоса. Это кто-то волос, волн растрепанных грив, В сетях запутал здания и улицы, А на тротуарах громоздился людей и шумов прилив И бил в стены рева огромной палицей. А на девичьей постели метнулась испуганно Звавшая и ждавшая, потому что голос скосила ночь, И одна из еще незнанному подруг она Звала веселию пыток помочь. Ночь, распустив вуали из тюля, Поплыла, волнуя фонарный газ, И следили упорные взоры июля, Юноши порочных и ясных глаз. Волнуясь, из вазы возгласов вынула Только трепет тревоги, томную тишь, Молилась, что чаша минула. Шептала: «желанный, незнанный спишь».

Романтический вечер

Вечер был ужасно громоздок, Едва помещался в уличном ридикюле…. Неслышный рыцарь в усталый воздух,— Волос жужжащих — вечерний улей,— Отсечь секунды идет панелям, И медлит меч по циферблату… Пролетая, авто грозили: «раздавим, раздавим…» Закован безволием в латы, Закрыв забралом чудесной грусти Лицо, неведомый один. Как будто кто-то не пропустит, Не скажет ласково: «уйди».

Вечер

Ю.

Эгерту.

Вечер в ладони тебе; отдаю я, безмолвное сердце. Шагом усталых трамвай па пылающий Запад Гибкую шею дуга не возносить с печальным упорством; Рты дуговых фонарей белоснежно оскалили зубы; Вечер, изысканный франт, в не небрежно-помятой панаме Бродить лениво один по притихшим тревожно панелям; Лето, как тонкий брегет, у него тихо тикает в строгом Кармане жилета. Я отдаю тебе вечер в ладони, Безмолвное сердце.

Запах пространств

Версты ложились, как дети, в колыбели зелени На мягкие вздохи изумрудных лугов, И клочьями дымов, как пухом, устелены Вскидывались худые ребра канав и мостов, А над бегом безумья без слез опрокинуть Плещущийся гривами облаков океан, Где, сложив молитвенные руки, стынуть В муке раскрытые губы пяти очарованных стран. По тротуарам бульварной зелени в рупор Седой Колумб отплытье проплакал, И любовно в небе стелется крошечный Ньюпор, И звенит вековой, поросший ржавчиной якорь. Вскинетесь забытые одичавшим голосом, Это ночь украли, это вас хотят обмануть, Ведь велел же седой Колумб веселый сон Ветрами бесплодий паруса надуть. Прощайте забытые острая ученичества! Обманули, украли, и теперь Повешенный взор электричества Умирающий мечется, как пленный зверь.

Николай Рославец

Сочинение для скрипки и фортепиано

Николай Асеев

Боевая сумрова

Меняем прицел небосвода на сумерки: тысячу двадцать! Не сердцу ль чудес разорваться за линией черного года? На город, заросший глухими криками, за мановенье ока, давно ли сами вы буйно кликали конницу от востока?… Когда же тесно стало от говора, вы пали на землю, кружась в падучей. Горячим грохотом железных сковород вас отрезвит ли военный случай? В лавках, набитых тревогой кувырком, аршином смерьте, что есть хвалить вам. Не завтра ль, выданы смертельным сумеркам, пойдете к песням вы и к молитвам? Пусть же алое полымя каждое сердце крестит, слушайте там, за долами, марш, зазвеневший вместе: «Сердце ударами вен громи, пусть зарастет тропа та, где обескровлено венграми белое тело Карпата»

Дм. Варравин

«Ах дайте, ах дайте-же месяцу…»

Сам. Вермель посвящаю

Ах дайте, ах дайте-же месяцу Спустить голубую прядь, Что-б на ней было можно повеситься И медленно умирать. Не правда-ли корректно, это корректно изумительно, Так тихо, не тревожа никого, Даже кровью не пачкая сероватого кителя Мостовой?…

Март 1015 г.

Рисунок Давида Бурлюка

Александр Беленсон

Цирк

Лошади выглядят бодрыми, Попоны — цветными кафтанами, Наездница движет бедрами И звуками гортанными. Стянуты бедра намеренно, Далекая линия губ ала. Лорнирует Мэри мерина В меридиане купола.

В. Канев

«Твои гранитные устои…»

Твои гранитные устои Не поколеблет ход времен. Гляжу и мыслю: роковое Есть в неуклонности колонн. Века надежд, исканий страстных Лежат, пронзенные иглой. А ты раскинут безучастный, Свидетель мрачный, но живой. Не для молитв твои приделы И не для святости покой. Без крыльев дух, без крови тело — Тебя замыслил гений злой.