Весеннее пробуждение
Шрифт:
– Правда. Садись. Кофе почти готов. Есть хочешь?
– Умираю от голода. – Глаза мужа загорелись.
Пруденс вспыхнула. Она знала, на что намекает Эндрю.
– Когда тебе нужно возвращаться в часть?
Эндрю вздохнул, присел за стол и обнял ее за талию. Пруденс поставила перед ним тарелку.
– Утром на поезд.
– Так скоро?! Ты же только что приехал! Я думала, тебя отпустили на два дня!
– Так и есть, но дорога до Плимута займет почти целый день. Давай не будем вспоминать о плохом, только о хорошем. Лучше поговорим о ребенке.
Пруденс
– А что говорить? Ведь я его еще не видела и ничего не могу о нем сказать.
– О нем? – распахнул глаза Эндрю. – Ты уверена, что это мальчик?
– Тебя так легко провести! Откуда же мне знать?
Он поднялся со стула:
– После захода солнца стало прохладно. Подбросить в печку угля?
– Подбрось, если замерз. Хотя угля осталось маловато, а я не успела запастись. Первое похолодание в этом году.
– Тогда я лучше надену рубашку.
– Должно помочь, – улыбнулась Пруденс.
Эндрю скрылся в спальне.
– Тут все так разбросано, будто ураган сдул с тебя одежду, – засмеялся он.
– Так и было, – фыркнула Пруденс, доливая в опустевшие чашки кофе и ставя кофейник на плиту. – Принести воскресную газету? Ей уже несколько дней, да и новости невеселые, но мы могли бы почитать о чем-нибудь, кроме сводок с фронта.
В спальне воцарилась неожиданная тишина. Пруденс испугалась. Нет. Пожалуйста, только не это. Она развернулась к двери – там стоял Эндрю с листком бумаги в руках.
Записка Виктории.
– Что это?
Пруденс замерла, слыша, как колотится сердце. Она отчаянно всматривалась в лицо мужа, пытаясь понять, что он чувствует, но оно оставалось непроницаемым.
Отрицать очевидное было бессмысленно, и она перешла в наступление:
– Я попросила Викторию узнать у Колина, нельзя ли перевести тебя на безопасную службу. Ведь тебе нравится ухаживать за лошадьми.
– Как ни странно, на учениях обнаружилось, что я меткий стрелок. Но дело не в этом. Когда ты собиралась мне рассказать? – (Пруденс почувствовала, как в горле нарастает комок.) – Или ты так и собиралась скрывать это до конца?
Не отрывая глаз от вытертого красно-бежевого ковра на полу, она едва заметно покачала головой. Она чувствовала себя провинившейся школьницей, пойманной с поличным.
– Значит, ты обратилась к своим всемогущим заносчивым друзьям и попросила их убрать от греха подальше твоего деревенского дурня-конюха?
– А что еще мне было делать?! – выкрикнула Пруденс. – Смотреть, как ты идешь на фронт, бросив меня одну с ребенком?
На щеках Эндрю заходили желваки, но он смолчал. Потом глубоко вздохнул и сказал:
– Да, на самом деле именно этого я от тебя и ожидал. Так вынуждены поступать женщины по всей Англии – да что там, по всему миру. Почему ты должна стать исключением? Почему я должен прятаться от борьбы, когда моим соотечественникам приходится сражаться в грязи и крови? Или ты хотела, чтобы я прикрывался твоими юбками?
Пруденс шагнула к нему со сжатыми кулаками:
– Нет. Я хочу, чтобы ты выжил. Чтобы вернулся ко мне живым и здоровым! Все равно кому-то надо присматривать за конюшней, так
почему не тебе?– А почему именно мне? Потому что ты решила разыграть из себя бога?
Никогда еще она не видела Эндрю таким злым и расстроенным. Сердце ее оборвалось, и ребенок выбрал именно этот ужасный момент, чтобы впервые заявить о своем присутствии. В животе что-то заколыхалось, словно бабочка расправляла крылья. Она хотела поделиться этими чудесными ощущениями с Эндрю, но отвращение на его лице остановило готовый сорваться с губ радостный вскрик. Гнев, смятение и страх поднялись на поверхность, и Пруденс в порыве бессильной ярости резко смахнула со стола кофейную чашку. По полу разлетелись мелкие осколки.
В ужасе от собственной вспышки она уставилась на пол. Эндрю развернулся и, не говоря ни слова, скрылся в спальне.
Она принялась осторожно собирать осколки и вытирать лужу. По лицу текли слезы. Она как раз заканчивала уборку, когда в кухню вернулся Эндрю, уже полностью одетый.
– Куда ты? – закричала Пруденс.
В груди холодным комом шевелились страх и раскаяние.
– Пройдусь, – коротко ответил он. – Мы сейчас слишком расстроены, чтобы что-то обсуждать. Вернусь за вещами позже.
В глубине души Пруденс хотелось расплакаться и не отпускать его, но внутренний голос продолжал упрямо настаивать, что Эндрю сам виноват. Зачем он решил вступить в армию? Бросить ее в ожидании ребенка. Ведь она ни в чем не виновата. Она всего лишь пыталась помочь ему, уберечь от опасности. Какое ей дело до его глупой гордости, если речь идет о сохранении жизни?
Пруденс дождалась, пока Эндрю не выйдет за порог, вбежала в спальню и бросилась на кровать, где еще совсем недавно они были так нежны друг с другом.
Она рыдала навзрыд, презирая себя за омерзительные всхлипывания, но не могла остановиться. Всего год назад она жила в прекрасном доме, в семье, где ее любили, а слуги предупреждали все ее желания. Жизнь текла размеренно и была полна удовольствий: музыка, книги, светские рауты, походы в музеи. Но самое главное – кто-то постоянно был рядом. А сейчас Пруденс осталась одна, ей очень страшно, и единственный человек, на которого она могла полагаться, решил ее бросить. Как бы ни старалась Пруденс поставить себя на место Эндрю, происходящее выходило за грань ее понимания.
Должно быть, она заснула, потому что проснулась от стука входной двери. Пруденс замерла с колотящимся сердцем. Неужели Эндрю ушел, даже не попрощавшись?
Затем она услышала, как он тихо двигается по комнате, собирая вещи, но продолжала лежать и терзаться нерешительностью. Подняться и умолять о прощении? Но за что? Она сделала все, что в ее силах, лишь бы уберечь отца своего ребенка. За что ей извиняться?
Эндрю вошел в спальню и встал рядом с кроватью. Пруденс зажмурилась, затаила дыхание и продолжала лежать, свернувшись клубочком. Тут она почувствовала, как он коснулся ее плеча и наклонился. Эндрю легко поцеловал ее в щеку, и она не выдержала. Схватила его руку в свои и прижала к губам. Нельзя допускать, чтобы ссора стала последним воспоминанием перед разлукой.