Весенние грозы

Гойдель проводил графа к дверям в главный зал, откуда доносился ровный гул - почтенные мастера обсуждали новости и гадали, что могло послужить причиной нынешнему собранию. Хромой, помахивая мешочком, шагал следом за графом и старался не улыбнуться. Даже Лериана - о чудо!
– спустилась из своих таинственных убежищ. Ок-Ренг отправился в зал - объявить, что его светлость прибудет через минуту. Эрствин поглядел на Хромого. Меняла знал: мальчику сейчас ужасно хочется попросить его быть рядом, но нельзя. Этого дракона юный барон должен одолеть сам.

Хромой ободряюще кивнул:

– У тебя все получится. Я точно знаю: ты справишься.

Эрствин только вздохнул. Потом обернулся к Лериане и буркнул:

– Ланка, если ты... если ты сейчас хоть раз улыбнешься, я!..
– пауза. Эрствины выбирал угрозу пострашней.
– Я заставлю тебя сидеть рядом, когда опять заявятся гости! Так и знай, будешь сидеть, как миленькая, пока все не кончится!

Баронесса кивнула. Она не улыбалась.

– Ну, - выдохнул Эрствин, - я пошел...

Граф обернулся ко входу в зал... слуга, только этого и ожидавший, распахнул дверь. Разговоры поутихли после слов ок-Ренга. Когда же в зал вступил Эрствин, синдики смолкли вовсе, так что каждый шаг был слышен. Хромой стоял перед дверью и слушал. Вот мальчик ступил на подиум, под остановился перед высоким креслом... сел, поправил ножны - окованный конец царапнул пол...

– Господа! Почтенные мастера! Мне нелегко говорить об этом, но не сказать я не могу. Вчера я разбирал прошения, жалобы и прочее. Я далеко не идеальный правитель, многое до сих пор ускользало от моего внимания. Я понял, что совершил много ошибок...

Эрствин перевел дух. Хромой и Лериана не улыбались, они внимательно слушали. Для графа, правителя огромного города, признать собственные ошибки перед толпой подданных - это все равно что убить дракона. Поступок столь же трудный, сколь и редкостный. И не стоит забывать - драконы не бывают большими и малыми. Дракон - это всегда дракон. Не убить его, пока он кажется (только кажется!) малым - это значит, что после убить его будет труднее.

– Я не защитил моих подданных от произвола окрестных дворян. Я использовал имперское войско не лучшим образом... Но, господа и почтенные мастера! Почему вы не напомнили мне о том, что я упустил из виду? Почему ограничивались письмами, в которых суть вопроса излагается лишь после долгих славословий в мой адрес? Почему не помогли мне? Я - ваш граф, но я молод, мне нужны советы и подсказки! Почему я должен напоминать вам о вашем долге, господа и почтенные мастера?..

– Он справится, - шепнул Лериане Хромой.
– Он уже справился.

Девушка улыбнулась.

***

Когда Лериана улыбалась, меняла смущался еще больше, чем когда она просто помалкивала, глядя в сторону. Пауза затягивалась. Наконец Хромой решился.

– Ну, мне пора. Я пойду... вот, - и показал мешок.
– Доставлю адресату.

Зал загремел одобрительными возгласами - речь юного графа пришлась по душе Совету.

– Эрствин справился, они снова без ума от него. Так я пойду?

– Разве вы не проводите меня, мастер?
– прошептала Лериана.
– До лестницы?

Они двинулись по длинному холлу первого этажа, между солдат и чиновников, которым прислушивались к шуму, доносящемуся из зала. Хромому пришло в голову, что картина эта выглядит странно, если глядеть со стороны. Они с баронессой шагают между замерших, будто зачарованных магическим заклинанием, людей, единственные живые в этом зале, полном статуй. Солнечные лучи бьют в узкие окна, делят помещение на светлые и темные полосы. Солдаты и слуги замерли - кто на свету, кто в тени, весь Мир поделен на светлое и темное, всякий человек в своем куске пространства, каждый выбрал место на той или иной стороне бытия, и только двое - он и баронесса - то ныряют во мрак, то жмурятся под лучами яркого майского солнца. Удивительно. У лестницы Хромой остановился, Лериана, приподняв кончиками пальцев подол, поставила башмачок на первую ступень и обернулась. Что-то должно было случиться, именно сейчас, пока никто не глядел в их сторону, пока черно-белые люди прислушивались к шуму в зале Совета... Но не случилось ничего. Хромой поклонился, баронесса кивнула...

Меняла опомнился уже на площади у входа в дом Совета. Оглянулся, посмотрел на тяжелый мешок в руке, поправил плащ, так чтобы пола скрывала ношу, и зашагал прочь от Большого дома. Когда Керт выскользнул откуда-то из тени и пристроился рядом, Хромой даже не заметил. Шпик здорово наловчился прятаться. Меняла подумал, что не мешает быть поосторожней, особенно если гуляешь с такой ношей.

– Не уважаешь ты моей работы, Хромой, - пожаловался агент.
– Я допоздна бродил, ждал, пока ты соберешься из гостей.

– Да я и сам не знал, что заночую у графа. Его светлость настоял.

– Сам не знал! А я из-за тебя не выспался. Вот так всегда: мы, маленькие люди из-за господских прихотей ночей не спим.

– Если тебя это утешит, я тоже не выспался. Керт, я сейчас в Хибары, так что ты гляди...

– В Хибары?
– шпик насторожился.
– Я туда не пойду. Ты надолго в это болото? А потом куда?

– Не знаю. Как получится. Может, ты отсыпаться пойдешь? В Хибарах меня не тронут, спи спокойно.

– Не знаю, что и делать.

В бедном квартале, примыкающем к Хибарам, Керт отстал - и тут же пропал с глаз, канул куда-то в тень. Хромой убавил шаг, памятуя о том, что в Хибарах нельзя торопиться, и пошел медленней.

У логова Обуха, как обычно, околачивались крепкие молодцы. Пуда не было, но Хромого узнали и почти без промедления проводили в зал к Обуху. Ночной барон встретил гостя улыбочкой.

– А, Хромой... и не с пустыми руками!

– Да вот, - меняла неожиданно для себя самого, растерялся.
– Это тебе подарочек от графа. За троих крысенышей выкуп поступил. Половина - тебе.

Хромой протянул мешок. Обух не пошевелился, только рявкнул:

– Эй!

В двери показался молодец, который привел менялу.

– Горшка позови, - велел Обух.
– Стол неси, стул. Гость у меня.

Пожилой разбойник по кличке Горшок, а также мебель - все возникло мгновенно. Хромой отдал Горшку деньги и сел за стол. Обух тут же налил вина.

– Выпьем, что ли? За успех доброго дела. Помогли славному мальчугану вернуть папкино наследство.

Разбойник хлебнул вина. Хромой провел ладонью над напитком, осмотрел камень на перстне, просто по привычке. И после - выпил.

– Сто пятьдесят келатов, - доложил Горшок.

– Хромой, ты сказал: за троих?

– Да. По сотне с головы. Или с задницы - это как хочешь, так и считай. Половина графу, половина - тебе.

– Что же ты, своей доли не берешь?

– Сам удивляюсь, - Хромой широко улыбнулся, на левой стороне лица проступили старые шрамы.

– Ну тогда, - Обух потянулся за кувшином, - Горшок, прибери серебро, а мы еще выпьем, что ли... Расскажи, что ли, на кой хрен нынче Совет собрался?

Горшок удалился, шаркая старыми сапогами.