Весенний марафон

– Слушай, он потолстел-то как! – смеясь, прошептала Светка на ухо сидевшей рядом с ней Катерине. – Если нам с тобой что по колдовской части понадобится – обратимся к Людмиле, у нее просто талант. Она кем работает, не знаешь?

– Воспитательницей в детском саду, – тоже шепотом ответила Катерина и добавила: – А Женька, смотри, похудел. Хотя и так не толстый был. И глаза какие-то другие.

– Да вижу, – вздохнула Светка. – Плохо ему, я чувствую. А что теперь поделаешь? Они его не отпустят. Да и мне не надо.

– Людмила говорит, что воспитывать детей надо методом естественных последствий.

– Это как? – заинтересовалась Светка.

– Если, скажем, ребенок хочет сделать какую-то глупость и уговоров ваших не слушает, скандалит, то надо ему разрешить. Ну к примеру, требует игрушку. Вы говорите, что денег нет. Он падает на пол и орет. Вы покупаете. А дома делаете вид, что у вас не осталось денег на еду. Только всерьез, на несколько дней. Он поймет.

– Интересно, – покрутила головой Светка. – Но Бабин уже понял, что игрушку купил зря. И может быть, даже перевоспитался. Но только поезд ушел. Вон какой кислый сидит, бедняга! А Людмила молодец, здорово и на все случаи жизни. Может, она Василию еще и ребенка родит? Какие ее годы…

– Может, и родит, – согласилась Катерина. – Кстати, насчет ребенка – ты помнишь ту тетку из нашей общаги, ну я тебе рассказывала, от которой муж сбежал и она его по телефону доставала? С коляской во дворе гуляет! Причем бантик на одеялке – розовый! Понимаешь? Девочка у нее! Мужика, правда, того я не видела, но все равно хорошо.

– Ой, слушай, а я все тебя про Ивашова хочу спросить, – прошептала Светка. – Ты про него хоть что-нибудь знаешь?

– Кстати, про Ивашова, – вдруг обрадовалась Катерина. – Пойдем по твоей квартире погуляем…

Они выбрались из-за стола и по коридору, где вполне можно было кататься на велосипеде, отправились в спальню. Комнат в Светкиной квартире было три плюс кладовка, два туалета, кухня размером с небольшой спортзал и балкон размером с кухню.

– Не квартира, а Эрмитаж прямо, ноги устанут ходить, – похвалила Катерина. – Сейчас начнем экспозицию создавать. Я тебе коробку давала, помнишь? Давай неси.

– Ты не открывала? – подозрительно рассматривала она принесенную Светкой плоскую коробку, обмотанную скотчем, как чемодан в аэропорту.

– Нет, ты же просила не открывать.

– Это тебе подарок на новоселье, открывай теперь. Мне просто дома держать не хотелось.

С трудом откупорив коробку, Светка ахнула: перед ней лежала фарфоровая тарелка с широким золотым ободом и великолепным портретом красавицы в старинном открытом платье. Полуобернувшись, женщина смотрела на зрителя, на ее лебединой, иначе просто и не скажешь, шее, обрамленной аккуратными локонами, красовался алый бархатный бант.

– Кать, ты с ума сошла… – не отрывая глаз от тарелки, сказала Светка. – Она же безумно дорогая! Мне что-то подобное Сильвио показывал на вилле, я представляю, сколько это стоит. Сумасшедшие деньги…

– А я не представляю, – отмахнулась Катерина. – Мне ее Ивашов подарил. С одной стороны, подарки не передаривают. Но по-моему, еще хуже приличной замужней женщине держать в доме тарелку, подаренную любовником, пусть даже бывшим.

– Расскажи! – потребовала Светка, забыв даже о тарелке. – Вечно все интересное зажуливаешь!

– Да сперва неприятно было рассказывать. Короче говоря, он ко мне прислал этого своего охранника, который нас в первый раз возил, помнишь? И с ним передал стишки: мол, не обещал я деве юной – это мне, то есть – любови вечной на земле. Другими словами, он мне так красиво отставку дает. Мало того что стихи плохие, так он еще и на «Звезду пленительного счастья» намекает. И охранник еще говорит: не вздумай звонить и приезжать, номер поменяли, охрана не пустит. Представляешь?

– Сволочь какая! – возмутилась Светка с тем же энтузиазмом, с которым раньше расхваливала Ивашова.

– Да, в общем, пошлость невозможная, – согласилась Катерина. – А я же, ты знаешь, раньше пародии писала…

– Помню! Даже в «Литературке» публиковали. И что?

– Ну, я пошла в комнату и быстро ответ написала: что я сама его выбрала и что теперь «есть Ивашов в моей коллекции». Охранник записку бы не взял, так я написала ее на полях странички в Дашкином словаре рифм, якобы это его книжка, и просила передать хозяину его имущество. Мол, ваш поэт без этой книжки как без рук. Ну он и передал.

– Молодец! – захохотала Светка. – И что дальше?

– Дальше он мне в конце зимы вдруг позвонил, предложил встретиться. Я, честно говоря, опасалась. Но обошлось, хотя история с моими стихами, как выяснилось, была еще та.

– Да не тяни кота за хвост! – возмутилась Светка.

– В общем, у него жена в Лондоне живет, деток там воспитывает и тоже стихи от безделья пишет, они на этой почве в свое время и познакомились, в литературном клубе, когда еще молодые были. Она приехала супруга навестить, увидела новый словарь, схватилась, конечно, – и стишок мой нашла.

– Йес! – обрадовалась Светка.

– Поэтесса, тонкая натура, измены ей не пережить и все такое… Короче, устроила мужу скандал и эти тарелки – их не то восемь было, не то девять, портреты придворных красавиц Нимфенбургского дворца в Мюнхене, венский фарфор, девятнадцатый век – перебила. Кроме одной. Вот этой самой.

– А у тебя она как оказалась? – вытаращила глаза Светка.

– Кирилл мне ее привез. Сказал, на память. Ему тарелок не жаль, он себе еще купит, а то что жена так по-бабски ревнует – с криками, визгами и битьем антикварной посуды, – его ужасно обрадовало. Свежесть чувств, говорит, и все такое. Мы только в молодости так скандалили, до драки! Давно ничего подобного не испытывал. А он поэт, понимаешь, ему нужны душевные порывы. Кроме того, он сказал, что он давно ни с кем так… эффектно не расставался, как со мной. Кто скандалил, кто встреч искал, кто в газеты интервью давал. А мы с ним, сказал он, родственные души. Хотя ему было со мной трудно. Говорит, я слишком умная, это для женщины не в плюс, циничная, и романтики во мне нет ни на грош. Он меня запомнит на всю жизнь – я чуть не прослезилась. А мне вот на память тарелку привез. Одна она смысла не имеет, выбросить жаль, жену злить не хочется. А я еще тогда возле них обмирала. Широкий мужик. Благородный жест. Дворянская кровь. В кавалергардах век не долог. В общем, вышел спектакль в двух отделениях, он на это дело мастер, и собой был весьма доволен. Ну, и я уж ему опять подыграла: сказала, что стихи хорошие, и что он незаурядный поэт, что я горжусь быть его современницей и все такое. Мне не жалко, мужик он и в самом деле неплохой, если подходить без этого… дерьмоискателя.

– Да ладно тебе, – смутилась Светка.

– Так что тарелка – мой гонорар за спектакли прошедшего сезона. То есть теперь она твоя.

– Я ее обожаю! – заверила Светка. – Я под нее обои в гостиной переклею! Полосатые нужны, синие с золотом, я в журнале видела.

– С ума сошла, только ремонт закончила, – испугалась Катерина. – Если тебе нечего делать, давай я тебя замуж выдам. У меня легкая рука, честное слово. Ральфа помнишь? Ну, из Австралии? Женился, я ему нашла. Давай теперь он тебе найдет. Будешь жить в Австралии, там магазины тоже есть, а я буду к тебе в гости приезжать. Вот из Канады вернусь – и займусь тобой вплотную, а то у тебя одна работа на уме. И ремонт.

Светка хотела что-то сказать, но в дверь робко поскреблись, и на пороге появился Василий – один, без Людмилы, от которой весь день ни на шаг не отходил.

– Девочки, вас там ждут, – сообщил он. – Торт и чай. А так все уже съели.

– Ничего себе! – удивилась Светка. – Надо пойти чашки достать.

Катерина тоже встала и хотела было пойти за подругой, но Василий тронул ее за рукав, прося задержаться, и подмигнул с видом заговорщика. Катерина насторожилась, сразу заподозрив неладное.