Весна (Дорога уходит в даль - 3)

А мы стараемся: свистим, орем. В общем, как говорится, бушевали - не гуляли... Поработали, можно сказать, на славу. Чудночудно-чудно! Весь синклит гостей - начальство, профессора - в полном смятении покидает актовый зал. Праздник испорчен, торжественный акт сорван... И вся толпа студентов с революционными песнями выходит из университета на улицу... Хорошо! Умирать не надо!

Вот тут,- и Матвей с огорчением почесывает затылок, - на улице пошла уж музыка не та: веселого стало меньше. Петербургский университет находится, понимаете, на Васильевском острове. Острова- они ведь со всех сторон окружены водой. Это не я выдумал, это география уверяет... Для того чтобы попасть в город существует несколько мостов и пешеходный переход по замерзшей Неве. Ну и, конечно, у каждого моста и у перехода студентов предупредительно встретили казачьи нагайки и "селедки" городовых. Побито нас тут было немало. Многих арестовали, развезли по тюрьмам и арестным домам...

Вот тогда был арестован и Матвей. Его исключили из Петербургского университета и выслали на родину, в наш город, под надзор полиции. Матвей не унывал, хотя положение его было очень тяжелое. Он много читал, давал уроки, помогал отцу с матерью. Охотно проводил время с нами, ребятами, пел с нами зло-, бодневные песни, которых много появилось тогда среди студентов. В особенности, пародийный гимн "Бейте!", обращенный к усмирителям с нагайками и "селедками", - подражание некрасовскому "Сейте разумное, доброе, вечное!".

Бейте разумное, доброе, вечное!

Бейте! Спасибо воздаст вам сердечное

Очень скоро русский народ!

Бейте вы бедного,

Бейте богатого,

Бейте вы правого

И виноватого, - Бог на том свете

Всех разберет!

Бейте нагайками,

Бейте "селедками",

Станут все умными,

Станут все кроткими,

Скоро спасибо

Воздаст вам народ!

Только минувшей осенью Матвея приняли в Киевский университет. И он уехал в Киев. Очень радовались мы за нашего Матвея.

– Ох, разбойник!
– говорил папа, прощаясь с уезжавшим Матвеем. Постарайся хоть в Киеве усидеть на месте!

– Ох, Яков Ефимович!
– ответил ему в тон Матвей, блестя глазами. Умный вы, хороший человек, а не понимаете: как удержаться, когда вокруг бушует буря? А ведь бури-то, ей-богу, не я выдумал!

– Но ты их любишь! Ты сам ищешь их, беспутная голова!

– Это вы должны понимать, Яков Ефимович. Вы сами драчливый человек!

Нынешней зимой студенческие беспорядки и волнения вспыхнули необыкновенно сильно, охватили сразу несколько университетов и шли, нарастая и усиливаясь.

Как всегда, когда в стране происходят большие события, к нам в дом приходят вечером всякие люди - поговорить, расспросить, не слыхали ли мы чего, рассказать о том, что им самим удалось услыхать. Ведь мы живем в провинции, в нашем городе нет высшего учебного заведения, мы далеко от столицы и университетских городов. Даже из газет узнаем мы лишь немногое:

на газетах - намордник царской цензуры. До нас доходят только слухи, обрывки слухов. Кто-то кому-то о чем-то рассказал, кто-то кому-то о чем-то написал в письме... Люди на все лады перебирают и тасуют эти скудные сведения, стараясь докопаться до правды.

Одним из первых приходит к нам всегда в такие дни доктор Финн, папин товарищ по Военно-медицинской академии. Папа говорит о нем, что Финн переживает все события "вопрошающе": у него нет своих готовых представлений о том, что происходит, своих решений или предложений, - у него есть только вопросы: почему такое? зачем это? чем это может кончиться?

Конечно, и сейчас приходит вместе с другими доктор Финн.

Мрачный, как факельщик из погребальной процессии.

– Там неспокойно!
– зловеще гудит он.
– Там очень неспокойно... Почему?

– Перестань, Финн!
– сердится папа.
– Пей чай. Не ухай как сова!

– Хорошо. Я буду пить чай... Спасибо, Елена Семеновна...

Но там все-таки очень неспокойно...

Папа пристально вглядывается в доктора Финна.

– Знаешь, Финн, ты не простая сова. Ты такая сова, которую обучили арифметике, таблице умножения. И ты ухаешь:

"Дважды два - четыре, студенческие беспорядки - это очень неспокойно". Ты бы что-нибудь новое сказал!

– Откуда мне знать новое?
– обижается доктор Финн.
– Что я - гадалка? Я знаю только то, что везде студенческие беспорядки. И это очень грозно!

– Трижды три - девять, - машет на него рукой папа.

– Нет, ты мне ответь!
– наседает на папу доктор Финн.
– Ведь мы с тобой учились когда-то в том же Петербурге! И студенческих беспорядков не было когда-то. Почему?

– Вот именно потому, что это было когда-то!
– возражает папа.
– И кстати сказать, они бывали и тогда, только гораздо реже и слабее. Тогда университеты имели свое самоуправление, свою автономию - куцую, но имели. Внутренние университетские дела решались в самом университете...

– А теперь не так?

– Не так? финн. Не так... Теперь автономию упразднили.

Вместо нее ввели "Временные правила" министра Боголепова.

И по этим "Временным правилам" все университетские дела решают жандармерия с охранкой. Полиция и казаки имеют право врываться в любой университет, арестовывать студентов... В наше с тобой время до этого еще не додумались. Помнишь, Финн, как сам Трепов - всесильный Трепов приказал жандармам занять нашу академию, а наш старик, профессор Грубер, не впустил их в академию. Помнишь?

– Еще бы я не помнил! Я стоял совсем близко, видел, как в академию вошел треповский полковник - так себе мужчина, просто горсть соплей в мундире, - и говорит: "Генерал Трепов приказал мне занять здание академии отрядом жандармов..."

– Да| - подхватывает папа.
– А к полковнику вышел наш Грубер, весь в орденах...

– А их таки хватало у него, этих орденов!

тор Финн.

– ...и Грубер сказал на своем ломаном русско-чешско-немецком языке: "Гэнэраль Трэпов вам приказаль? А я, гэнэраль Грубер, запрещаль!" Помнишь, Финн?

– Помню.
– Совиное лицо доктора Финна так же молодеет, как лицо папы. У-у-у-шел треповский полковник, как побитая собака! А почему сегодня этого уже нельзя?

– Потому что "тэмпора мутантур" (времена меняются)...

– эт нос мутамур ин иллис..." (и мы меняемся с ними), - машинально досказывает латинское изречение доктор Финн.

– Времена меняются, да. И люди меняются. И студенты сегодня уже другие, и добиваются они другого, - говорит папа.

– Зот, вот, я именно это хотел спросить: чего добиваются студенты? спрашивает доктор Финн с живейшим интересом.