Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа

— Ты в меня не веришь? И я в тебя не верю. Вот так.

Сэр Мишель был в совершенном восторге — осуществилась мечта детства: много раз виденный добрый знакомец, домовой замка Фармер, доселе всегда молчавший при встречах с баронским сыном, вдруг заговорил. К тому, что в замке живёт это небольшое, но очень полезное в хозяйстве существо, все домочадцы относились благожелательно, да и как же быть иначе? Кто прогонит крыс и мышей из хлебных амбаров, почистит и успокоит уставшую лошадь, если хозяину недосуг или потушит выпавший из кольца факел? Домовые жили у всех: и в крестьянских домах, и в лондонском королевском замке. Самая привычная домашняя скотинка, ничуть не хуже, но стократ полезнее кошки или собаки.

Гунтер напротив пребывал в смятении. Что же это такое? Ну, не бывает домовых, не бы-ва-ет!!! Покажите лучше ожившую египетскую мумию, или скажите, что Адольф Гитлер потомственный еврей-ортодокс и каждую субботу ходит в синагогу! Ха, а не есть ли это шуточки Лорда? Впрочем нет, сэр Мишель видел эту животинку и отнёсся к ней спокойно, будто домовые здесь стаями бродят и ведут светские беседы с хозяевами о смысле бытия. И раньше-то не очень верилось во все эти старушечьи сказки про домовых, духов рек и кобольдов, а тут — на тебе! Врал Лорд, говоря, будто вокруг реальная история, описанная в школьных учебниках и известная по книгам! Да, король Ричард есть, в крестовые походы ходят, с девицами на сеновалах резвятся, мясо и вино самые настоящие, но ни в каких исторических справочниках и энциклопедиях не написано, что, допустим, Фридриху Барбароссе домовой штопал портянки! Кошмар!

Но, однако, следует припомнить появившуюся после разговора с Лордом догадку — искренняя вера способна материально воплощать объект веры. Сэр Мишель, например, да и наверняка все прочие обитатели замка, по большей части суеверные крестьяне, взятые в господский дом для прислуживания, непритворно верят в существование мохнатого хранителя дома, так почему бы их уверенности не воплотиться в виде такого вот говорящего создания. Это, между прочим, и объясняет, отчего я его вижу. И почему домовой в меня не поверил. Просто мы очень чужие друг для друга. Просто. И давайте, господин Райхерт придерживаться своего принципиального решения — ничему не удивляться, но обо всём расспрашивать. Может быть, жизнь этого времени станет для вас хоть чуть-чуть понятной.

Пока Гунтер сидел, привалившись к сыроватой каменной стене, погруженный в свои размышления, сэр Мишель проводил взглядом домового, на всякий случай прочёл про себя молитву — домовой, это, конечно, здорово, но священник всегда утверждал, будто они порождение лукавого, как и все твари, коим поклонялись язычники — и, обернувшись к германцу, протянул ему руку, помогая подняться.

— Что так напугался? — поинтересовался рыцарь. — Неужели в твоём маноре домового не было? Как же вы жили-то?

— Не было, — мелко кивнув, подтвердил Гунтер. — У нас их вообще не было. Разбежались, надо полагать.

— Нехорошо домовых распугивать, — серьёзно сказал сэр Мишель, покачав головой. — Ладно, пошли вниз. Слышишь, приехал кто-то? Надо думать, папа вернулся из деревни.

И в самом деле — из бойниц-отдушин донёсся стук копыт. Спустившись на первый этаж башни, сэр Мишель и Гунтер вышли во двор и первым делом узрели бейлифа графства сэра Аллейна д'Эмери, передававшего конюху поводья своей лошади. Рядом с ним стоял господин барон де Фармер, а позади виднелась красная физиономия королевского сержанта.

Сэр Мишель обмер и схватил Гунтера за плечо. Не иначе сейчас потащат в монастырь Святой Троицы на аббатский суд, а потом заставят новый колодец рыть заместо загаженного. Но, судя по всему, у бейлифа были другие причины посетить барона Александра. Сэр Аллейн, сопровождаемый хозяином дома, прошёл мимо сэра Мишеля и его оруженосца в зал, и лишь холодно кивнул рыцарю.

— Трапеза подождёт, — барон обернулся к сыну, а лицо его было серьёзное и озабоченное. — У нас важный разговор с господином королевским бейлифом, так что будь так добр не мешать нам.

Сэр Мишель, облегчённо вздохнув, улыбнулся и потянул Гунтера во двор.

— Пошли в кузню, покажу, какие наш кузнец Бернар замечательные мечи куёт. Если захочешь — выберешь себе заместо твоего… ов… автомата! Добрый клинок понадёжнее будет.

* * *

— Барон человек богатый, а зеркал до сих пор не завёл. Или их не изобрели ещё? — бурчал под нос Гунтер, тщетно пытаясь начисто выскрести подбородок маленьким кинжалом, склонившись над широкой миской с водой, в которой колыхалось его мутное отражение. Этот клинок был самым миниатюрным из имевшихся в кузне. К завершению операции, поименованной германцем как «бритьё оруженосца» на лице уже имелось три пореза — отсутствие зеркала и мыльной пены, а также непривычный и неудобный инструмент превращали самую простую и обыденную в прошлом процедуру в изощреннейшую пытку.

Гунтер совершенно не учёл того обстоятельства, что во времена, сопутствующие крестовым походам, бриться не любили, и большинство мужчин носили бороды. Но когда Гунтер коснулся ладонью своей щеки и ощутил под пальцами изрядно отросшую жёсткую щетину, он понял, что перебороть самого себя не в состоянии и, хочешь не хочешь, а приводить в порядок лицо придётся. К тому же он не очень хорошо представлял себе, как будет выглядеть с бородой.

Втолковывать свою мысль сэру Мишелю пришлось долго, ибо рыцарь не совсем понял, о чём идёт речь, а когда, наконец, сообразил, то жутко возмутился, произнеся пламенную речь, суть которой сводилась к тому, что борода есть непременный атрибут мужественности, и ежели таковая растёт, то сбривать её сущее преступление. Правда, у самого рыцаря даже намёков на бороду не было — лишь над верхней губой произрастало нечто, способное со временем превратиться в густые светло-русые усы.

Когда сэр Мишель понял, что Джонни твёрдо вознамерился соскоблить пробившуюся щетину, перед ним встал вопрос, чем это можно сделать. Развешанные по стенам замка мечи для бритья годны явно не были, от кухонных ножей германец решительно отказался, вспомнив об элементарной гигиене, и тогда сэр Мишель предложил ему свой любимый кинжал. Придирчиво оглядев лезвие, Гунтер криво усмехнулся:

— Да кинжал у тебя тупой!

— Ничего он не тупой! — обиженно сказал сэр Мишель и, попробовав большим пальцем лезвие, добавил: — Его просто заточить надо.

Гунтер некоторое время молча смотрел на него, а потом произнёс:

— Логика у тебя железная!

— Стальная! — гордо поправил сэр Мишель, не имея ни малейшего представления о том, что такое логика, но будучи уверенным — это нечто очень важное и должно быть всенепременно твёрдым. Как сталь.

Тяжко вздохнув, Гунтер пришёл к выводу, что кинжал сэра Мишеля вдобавок слишком уж великоват, и, живо представив себе, как он неосторожным движением перерезает себе шею, вернул тесак рыцарю.

Требуемый инструмент нашёлся в кузне — Бернар-кузнец в свободное время занимался починкой обуви, и среди его сапожного инвентаря нашёлся подходящего размера ножик, ко всем своим прочим достоинствам достаточно острый. Затем Гунтер потребовал «зеркало», и после недолгих объяснений стало ясно, что такого предмета в замке нет. В ход пошли серебряные блюда и прочая хорошо начищенная посуда, но ни один предмет из кухонной утвари не устроил Гунтера. Сэр Мишель только презрительно фыркал — то ему видно плохо, то отражение кривое, девица-красавица, понимаешь… Остановились на небольшом тазике с водой, поверхность которой довольно сносно отражала заросшую физиономию Гунтера, и, в конце концов, процедура, за которой сэр Мишель наблюдал, затаив дыхание и не смея пошевелиться, была завершена.