Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа

— Ну, как? — Гунтер повернулся к нему, страдальчески приподняв брови.

— Лучше бы ты этого не делал, — произнёс сэр Мишель тоном, каким читают заупокойные молитвы.

— Иди ты к чёрту, — Гунтер в сердцах швырнул нож в землю. Проведя ладонями по щекам и подбородку, он обнаружил гладкую кожу с небольшими колючими островками оставшихся волосинок. Можно было, конечно, ещё помучиться, но… было бы ради чего стараться! И так сойдёт.

— Да всё хорошо, — засмеялся сэр Мишель, — я пошутил. Дочери вилланов будут гроздьями вешаться тебе на шею, — и, видя, что Гунтер готов съездить ему по уху, поспешно добавил: — Самое главное-то я не показал…

— Нет, почему же, — язвительно буркнул Гунтер. — А Сванхильд?

— Будет тебе, — примирительно сказал сэр Мишель. — Сглупил я, признаю… Пойдём в конюшню, посмотрим на лошадей. У нас есть даже несколько арабских — папа из Палестины привёз пару. Эти двое, конечно, давно умерли, зато жеребят народить успели. Такие красавцы!

Тут рыцарь осёкся, привстал и наклонил голову, прислушиваясь. Его кто-то звал.

— Сударь, где вы? — разумеется, это была Сванхильд. — Вас папенька видеть желает!

— Папенька… — вздохнул Мишель. — Воображаю, что ему бейлиф наговорил! Всё равно идти придётся, не прятаться же на чердаке…

— Не убьют они тебя, — уверенно сказал Гунтер. — На мой взгляд, ты не натворил ничего страшного.

— Для светских властей — да. А если сэру Аллейну жаловался аббат монастыря, могут привлечь к духовному суду, — норманн даже побледнел немного. — Такую епитимью в обители наложат, что проще будет удавиться! Ладно, бросай свой кинжал и пошли наверх, в дом. В конце концов, ты теперь оруженосец и имеешь право меня сопровождать.

«Боишься? — чуть злорадно подумал Гунтер. — Хочешь чувствовать рядом мою твёрдую руку? Надо бы тебя предупредить, что в случае допроса с пристрастием я буду всё отрицать…»

И они двинулись к дверям жилых покоев замка.

История первая, часть вторая Весёлая страна Англия

Вне Римской Церкви нет христианства!

(св. Киприан Карфагенский)

Что есть Римская Церковь?.. Блудница Вавилонская!

(Мартин Лютер, еретик.)

Угрюмо плещется прибой О берег Англии родной. Цвёл наш зелёный отчий край Един в деснице короля, И мы не торопились в рай — Была нам в радость и земля. Но Веры долг позвал в поход, И вот давно без короля Едва живёт и не цветёт Покинутая им земля. Угрюмо плещется прибой О берег Англии родной. И где тот безмятежный день, Когда, хоть дождик шёл с утра, Монаршую восславив сень, Любой батрак кричал: «Ура!»? Где блеск и слава дней былых? Где цвет анжуйского двора? — В песках безвестных и чужих Пришла побед его пора. Угрюмо плещется прибой О берег Англии родной. Теперь унылый временщик Воссел на королевский трон. Какой он принц? Какой он Джон? Немало добрых Джонов здесь, Что чтут порядок и закон, И знают цену слова «честь», И не позорят древний трон. Угрюмо плещется прибой О берег Англии родной. Пускай они как пенс просты, Их не купить за золотой. Холуйской крови голубой Не перекрасить их полей. Они за тем пойдут на бой, Кто дал им радость лучших дней, Кого в короне золотой, Однажды возвратит прибой На берег Англии родной…

Глава седьмая Песни на поляне

Настежь открывшаяся дверь в отцовские покои едва не зашибла чудом успевшего отскочить в сторону сэра Мишеля, когда они с Гунтером поднялись на второй этаж и подошли к высоким двойным створкам.

— Ты звал нас? — спросил рыцарь, просунув голову в проём и подтягивая за рукав Гунтера, державшегося позади.

— Входите.

Зал, принадлежащий барону Александру, был столь же прост и строг, как и трапезная. Те же полуистлевшие гобелены, прикрывавшие холодные каменные стены, скрадывая их мрачность. Те же незамысловатые предметы обстановки — несколько кресел без подлокотников с высокими спинками и немудрёной резьбой. Посреди зала — огромный тяжёлый стол, на котором в беспорядке лежали скрученные пергаментные свитки, гусиные перья, так же стоял кувшин, очевидно с вином, и два высоких серебряных кубка. В очаге шумно трещали хорошо высушенные берёзовые поленья, а воздух был пропитан неизменным запахом дыма, пыли и сырости.

За столом сидел барон Александр, задумчиво глядя на свой пустой кубок и медленно покручивая в пальцах его тонкую подставку. Бейлиф, откинувшись на спинку кресла и скрестив на груди руки, смотрел на остановившихся возле дверей молодого Фармера и его оруженосца.

Свет в зал проникал через узкие окна, выходившие во двор, да огонь в камине слегка подсвечивал шафранными отблесками стены и деревянный пол, посыпанный сеном. Солнце поднялось уже высоко, и прозрачно-золотые лучи не светили прямо в узкие окна, отчего в зале царил мягкий полумрак.

— Ну, что встали, ровно чужие? — сказал барон Александр. — Будет смирных овечек из себя строить. Жак, принеси ещё два бокала и кувшин с вином. Да и закуска, видишь, кончилась. Садись, Мишель, — барон Александр указал на стул напротив себя. — И ты, Джонни.

Господин бейлиф не был слишком грозен — старый рыцарь даже благожелательно улыбнулся Мишелю. Незаметно было, что он приехал специально для того, чтобы обрушить на молодого Фармера карающий меч правосудия.

— Кстати, — барон опять повернулся к сыну, — твой слуга, Жак вернувшись, рассказал мне обо всём, что ты успел натворить за последние два месяца. И про монастырь Святой Троицы…

Он замолчал, и сэр Мишель ощутил лёгкий холодок, поднимающийся снизу живота под самое горло. Ну вот, сейчас начнётся… И сэр Аллейн ко всему прочему тут… Беда!

— Но сейчас мы об этом говорить не станем, есть дела поважнее, — продолжил барон Александр, — Прошу вас, сэр Аллейн, — барон де Фармер обернулся к бейлифу, и тот, пригладив седоватые волосы, заговорил:

— Насколько я понял, ты, Мишель де Фармер, решил остепениться, перестать вести недостойный благородного рыцаря образ бытия, и даже завёл себе оруженосца, — при этих словах сэр Аллейн посмотрел на Гунтера, слегка кивнув головой. Германец ответил ему более глубоким поклоном и чуть привстал с кресла, чувствуя себя не совсем уютно. Однако бейлиф, не заметив его смущения, продолжал говорить:

— Думаю, молодой человек, простите — не знаю ещё вашего имени — вы несколько необдуманно поступили, согласившись сопутствовать молодому сэру рыцарю… Впрочем, время покажет. Так как вас зовут?

— Гунтер фон Райхерт, — чётко выговорил Гунтер. — Сэр Мишель называет меня Джонни, — и подумал, что его непременно сочтут полнейшим идиотом — при чём тут Джонни? Всё-таки это английское имя… И вдобавок от него за милю тянет неистребимым плебейством.

— Фон Райхерт? — повторил бейлиф. — Так вы, выходит, из Германии?

— Да, сэр, — кивнул Гунтер.

— Как же вы оказались в Нормандии, королевстве Английском?

«Вот пристал!»

— Так получилось, — ляпнул первый пришедший на ум ответ Гунтер.

Сэр Аллейн понимающе покачал головой — одного поля ягоды, что рыцарь, что оруженосец. В трактире, не иначе, познакомились, а во Францию германец попал примерно такими же путями, что и Мишель в монастырь Святой Троицы. Бейлифу было отлично известно про пропитое оружие, подбитый глаз отца приора, и про изгаженный колодец…