Вестники времен

Кем может быть этот человек? Если его тоже перенесло в двенадцатый век из августа 1940 года, то есть лишь два варианта: либо англичанин, либо немец. Но не дают покоя приведенные со слов крестьян описания отца Колумбана: машина была черной, без крыльев и винтовых моторов. Впрочем, несведущие в технике нормандцы могли ошибиться от испуга. Кажется, только со второй трети двадцатого века люди перестали бояться летательных аппаратов…

«Я прилетел сюда тринадцатого августа, а сегодня десятое сентября, — напряженно раздумывал Гунтер. — Если гостя перебросило в тот самый день, значит, он скрывается полных двадцать семь суток. За такое время (и это при условии, что к нему не заявлялись необычные гости из мира потустороннего! Лорд наверняка заглянул на огонек!) он вряд ли мог понять, что произошло с ним самим и Вселенной. Однако гость сравнительно быстро адаптировался к здешним условиям. Понял, где можно найти еду, купить или украсть нужные вещи. И даже разбойничать пошел. Силен! Сообразительный молодой человек… Только откуда он такой взялся?»

Лошади остановились в низинке перед зарослями ольхи. Дальше простирался огромный девственный лесной массив, заканчивавшийся, если верить отцу Колумбану, где-то на берегах реки Майен, северного притока полноводной Луары. На ветру шумели листья деревьев, из чащи тянуло холодком. Послышались обычные лесные звуки — дробь, выстукиваемая дятлом, кваканье лягушек в редких болотинах и высокое жужжание моментально налетевших комаров.

— Лес большой, — тихо сказал сэр Мишель, глядя в глубину пущи. — А человек один. Если он вообще здесь есть. Отец Колумбан, мы не можем за день обшарить всю округу. Пока будем искать в одном месте, он заметит нас и успеет отойти подальше.

— Мишель, — отшельник, склонив голову набок, разглядывал плещущиеся на ветру кроны деревьев. — Помнится, в детстве ты частенько играл с деревенскими мальчишками из Антрена и Сен-Рикье. На несколько дней вы уходили в лес. В этом лесу бывали?

— Конечно, — подтвердил рыцарь. — Места знакомые. Чуть дальше будет еловая заросль, потом моховое болотце. Дальше — холмы. Как сейчас помню.

— Именно поэтому я надеялся на тебя, — удовлетворенно кивнул отец Колумбан. — Вы знали, где можно спрятаться в лесу так, чтобы никто из взрослых не нашел. Вспомни хотя бы два-три таких местечка!

— Ну-у… — рыцарь задумался и взъерошил пятерней светлые волосы. — Помнишь, когда была война между Ричардом и старым королем Генрихом, вилланы прятались от наемников в Сером овраге? Тогда еще восемь домов в Антрене сожгли… Помнишь?

— Конечно, — подтвердил святой. — Думаешь, он там?

— Не знаю, — помотал головой сэр Мишель. — Попробуем съездить. Я еще помню тропинки.

— Если самол… э-э… дракон упал в лес, наверняка остались следы, — сказал Гунтер. — Поломанные деревья, части обшивки… Если загорелся, то должны обнаружится следы пожара. Отец Колумбан, поймите, самолет гостя мог упасть как в тысяче шагов от границы леса, так и в десяти лигах! Боюсь, мы ничего не сможем найти.

— Уныние — грех, — наставительно сообщил старец. — Мишель, показывай дорогу к Серому оврагу!

* * *

Оказывается, ловить разбойников вовсе неинтересно. Особенно в лесу. Солнце опускалось все ниже, вот-вот должны были наползти предзакатные сумерки, а поиски не давали никаких результатов.

Серый овраг — длинная, скрытая разросшимся кустарником изложина с голубовато-серыми глиняными склонами — был необитаем. Обнаружились, правда, старые кострища, но гость совершенно точно не имел к ним никакого отношения. Видимо, темные пятна слежавшейся золы на дне оврага остались со времен войны. Мишель старательно облазил всю ложбину, надеясь отыскать недавние следы на сыроватой глине, однако ничего интереснее старого птичьего гнезда и кучки кабаньего помета не нашел. Огорченный и искусанный комарами рыцарь выкарабкался наверх, залез в седло и вымолвил, хмуро сдвинув брови:

— Можно еще заглянуть к холму, на котором еловые заросли… Вы знаете, где это, отец Колумбан. Одна беда — вокруг холма болотца, лошади не пройдут. А нам надо вернуться на дорогу до темноты.

— Верно, — кивнул отшельник. — Не хочется ночевать в лесу. Мы даже ничего покушать с собой не взяли. Придется завтра снова возвращаться.

— Здесь можно год ходить и ничего не найти, — заметил рыцарь. — Давайте съездим к холму, осмотримся и отправимся домой.

— Постойте, — перебил сэра Мишеля Гунтер. — А если покричать?

— Что сделать? — округлил глаза норманн.

— Покричать. Или песни попеть.

— Головой повредился, — соболезнующе вздохнул рыцарь. — Представь: ты прячешься, не желаешь, чтобы твое убежище нашли другие люди, и вдруг слышишь неподалеку чьи-то истошные вопли. Что ты сделаешь? Правильно, затаишься.

— Или пойду посмотрю, кто орет, — возразил Гунтер и, на мгновение задумавшись, добавил: — Если человек прилетел сюда из моего времени, значит, должен знать песни, которые в Нормандии неизвестны. Услышит и поймет, что рядом свой.

— Именно, что неизвестны, — сказал отец Колумбан. — Мы их тоже не знаем, поэтому подтягивать тебе не сможем.

— Сам и надрывайся, — бесчувственно хмыкнул сэр Мишель. — А мы послушаем. Поехали шагом.

Лошади медленно двинулись в сторону от оврага в направлении, указанном рыцарем. А Гунтер, поразмыслив, громогласно исторг первые слова германского национального гимна. Затем последовало чудовищное попурри из самых разных песен. Два куплета из «Интернационала», несколько строк «Хорста Весселя»; на случай, если человек окажется англичанином, был полностью исполнен гимн «Правь, Британия». Затем Гунтер порадовал спутников образцами более легкого жанра. Вспомнились «Фиалки на Монмартре» Эдит Пиаф (германец мысленно извинился перед певицей за жуткое исполнение) и «Лили Марлен». Финал концерта ознаменовался самым известным маршем «Люфтваффе» — «Все выше и выше…»

В конце концов Гунтер охрип.

— Ужасно, — фыркнул сэр Мишель. — По-моему, две предпоследние песни были для женского голоса. Или нет?

— Где в королевстве Ричарда я найду женщину, исполняющую французский шансон? — прошипел Гунтер. — Ты был прав — дурацкая затея.

Если прятавшийся в лесу человек и слышал песнопения оруженосца, то никак на них не отреагировал. Единственными слушателями (не считая Мишеля и отца Колумбана) были птицы да мелкая живность шнырявшая в зарослях.

Гунтер прикинул, что маленький отряд углубился в лес не меньше, чем на пять километров. То есть почти на лигу. Мишель утверждал, будто вот-вот начнется болото, за которым вырастает каменистый холм. Там юный норманн и деревенские ребята играли в детстве в «штурм Иерусалима», сложив крепость из булыжников.

— Постойте-ка, — Гунтер краем глаза заметил слева что-то неладное, натянул поводья и остановил лошадь. — Видите? Сломанное дерево.

— Ну и что? — удивился святой. — Ветром, наверное, сломало.

— Возле дерева… Внизу, — напряженно сказал германец. — Я схожу, посмотрю.

Силуэт, привлекший внимание Гунтера, был чужероден для нормандского леса. Чересчур угловат, темен и… неправилен, что ли? Оруженосец спрыгнул с лошади и медленно направился к треснувшему стволу молодого бука.

— Есть! — сердце заколотилось с утроенной частотой. — Вы были правы, отец Колумбан!

— Иду, иду, — отозвался старец. — Что ты нашел?

Гунтер с глуповато-растерянным видом, приоткрыв рот, рассматривал довольно большой кусок металла. Не оставалось никаких сомнений в том, что обнаружилась часть обшивки некоего летательного аппарата. Вернее, даже не обшивки, а какого-то приспособления. Неплохо знакомый с военной авиацией своего времени германец присел над длинным — с руку — предметом, выкрашенным снаружи черной краской и больше всего напоминавшим колпак, прикрывающий пулемет. Но…