Ветчина бедняков

— Ничего.

— Вы знаете, кто отец детей?

— Нет. Она никогда об этом не говорила. По — моему, она и сама не знала.

— Таким образом выходит, что ваша нигде не работающая сестра была заинтересована в исчезновении детей.

— Вы что, с ума сошли?! Как это — выходит?! Вы на что намекаете? Что Света сама их выгнала?

— Или убила своим халатным и равнодушным отношением.

— Это не правда! Она не такой человек! Просто ей не везло…

— Следствие выяснит.

— У вас уже есть версии, куда исчезли дети?

— Есть. Скорей всего, они провалились в канализационный люк или просто заблудились. Их ищут. Мы делаем все возможное.

— Между прочим, моя сестра работала! Она сама мне сказала!

— Где?

— В элитном парфюмерном магазине!

В трубке раздалось громкое хмыканье.

— А магазин, случайно, находится не в Париже?

— Что вы хотите сказать? Что она там не работала?

— Я отправлю вам официальный бланк с вопросами по месту работы срочной почтой, вы заполните все графы и отправите обратно. Не забудьте поставить вашу подпись на каждом листе. На этом ваше участие будет полностью закончено, можете больше не беспокоиться.

— Я и не беспокоюсь. Только о детях. Я…

— Приезжать вам, думаю, не надо. Большая вероятность, что никакого следствия не будет, если с детьми произошел несчастный случай. Кстати, последний вопрос: вы знаете любовника вашей сестры?

— У нее был любовник?

— И не один. Вы что-то знаете об этом?

— Нет, не знаю. Мы не общались. Я ничего не знаю о ее жизни…

— Думаю, сестре вам лучше пока не звонить.

— Я и не собиралась!

— Вы врач, у вас солидное место работы. Вы не могли не заметить, что дети почти инвалиды. Они слабослышащие, с нарушенным зрением, умственно отсталые…

— Они не умственно отсталые!

— У меня есть показания врача из районной поликлиники….

— Я тоже педиатр и классом повыше, чем ваш врач из районной поликлиники! И я могу официально заявить, что дети не были умственно отсталыми!

— Это уже не важно! Я сказала это к тому, что все эти факторы исключают возможность похищения. Таких детей не крадут. Скорей всего, они просто пропали. И все. Ждите документы. Можете мне больше не звонить.

И повесила трубку. Она заплакала, вытерла слезы, потом снова заплакала и решила ничего не говорить Костику. Пока не выяснится. Утром ее срочно вызвали на смену (тяжело заболел врач, который должен был дежурить в тот день в детском отделении). Ее просили заменить. Она согласилась. Даже обрадовалась (хотя бы сутки сможет не думать об этом кошмаре!). День шел мирно, спокойно, без обострений и резких проблем. А вечером (ровно в семь вечера) привезли маленького Диму Скворцова. 

Глава 4

Диму Скворцова привезли в семь часов вечера. В пять минут восьмого к ней в ординаторскую поднялся молоденький фельдшер, дежуривший на приеме внизу. Она только — только прошла в кабинет, чтобы записать некоторые особенности истории болезни пациента, которого привезли днем. Когда фельдшер открыл дверь кабинета, лицо у него было растерянным…

— Виктория Алексеевна, там привезли ребенка лет трех… Я не знаю… такой странный случай…

— В каком смысле — странный?

— Не похоже, чтобы у них был наш полис со страховкой. Они принесли ребенка на руках. А вы же знаете наши правила…

— Что с ребенком?

— Вообщем, он… похоже, умирает или уже умер. Они говорят, что он упал с лестницы, но… Может, отправить их обратно?

— Ты что, с ума сошел?! — от резкости в ее голосе фельдшер попятился, — немедленно идем вниз!

Они сидели внизу, в приемном покое, две женщины разного возраста, и больше не подходящей пары нельзя было даже придумать. Первой была женщина лет 45–50, крашенная худощавая блондинка с нагловатым лицом, одетая со средним достатком, решительно сжимавшая в руках модную сумку. Она сидела с отстраненным выражением лица, как будто все происходящее ее нисколько не трогает, но за командной наглостью скрывалась растерянность. Второй была девица лет 20, худая крашенная брюнетка с длинными волосами и одутловатым лицом. На ней были туфли с высоченными шпильками, кружевные черные чулки, кожаная юбка, больше похожая на пояс и даже не закрывающая черные трусики, и узкая полоска малинового топа, из — под которой вываливалась тощая грудь. Девица была накрашена очень ярко и безвкусно. Длиннющие фиолетовые ногти (похожие на хищные когти птицы) нервно теребили серебристый мобильник. В некотором отдалении от них (если точно, то через стул от старшей из женин) лежало что-то, завернутое в большую белую простыню. На белой ткани отчетливо проступали обильные алые пятна.

При виде врача (то есть ее) они даже не встали, продолжая сидеть с таким же отрешенным видом, как будто они — случайные посетители, и сидят не в приемном покое больницы, а в метро.

— Что случилось? — они вздрогнули от ее вопроса. Ей было достаточно одного взгляда (все-таки высоко профессиональный врач), чтобы понять: девица находится под действием наркотика. Похоже, под приличной дозой героина, который и вызывал отстраненность, застывшую в ее мутных глазах.

— Что с ребенком? Где он?

Старшая встала, разворачивая белую простыню… Резким тоном сказала:

— Он упал с лестницы!

— Кто его родители?

— Я его мать, — отозвалась девица, даже не глядя в сторону ребенка.

— У вас есть страховой полим платной медицинской службы «Инфомед»? (она обязана была постоянно ставить раньше, чем спрашивать о симптомах болезни). Только Бог знал, каким нестерпимым грузом подчас давил этот вопрос на ее горло!).

— Нет, — сказала девица, — мы просто живем поблизости, через несколько домов, поэтому пришли сюда. Если что — я все заплачу наличными. Вы дайте ему какие-то таблетки, а в больницу его ложить не надо!

Она склонилась над холодеющим маленьким тельцем… Это был маленький мальчик, худенький, с цыплячьей шейкой, выглядывающей из потертого джемпера, непослушными рыжими вихрами и веснушками… Он был без сознания. Убогая одежда пропиталась кровью.

— Сколько ему лет? — они никак не отреагировали на ее вопрос. Она прикрикнула: — Сколько ребенку лет?!

— Три года и один месяц, — сказала старшая. И снова добавила (но уже менее уверенно) — он упал с лестницы.

— Вы бабушка? — спросила она.

— Нет. Я просто знакомая.

— Няня! — добавила мать, — она няня. Смотрела ребенка. Он у нее находился.

Она обернулась к фельдшеру, который стоял за ней с недовольным выражением лица. Резко бросила:

— носилки и приготовить смотровую! Всех собрать!

— Филипп Викторович будет недоволен… Он еще в прошлый раз заметил… У нас с вами будут неприятности…

— Я сказала — носилки! — и, не в силах выдержать ее взгляд, фельдшер поплелся выполнять приказание.

— Если есть какие-то проблемы, мы пойдем в другую больницу! — равнодушно бросила девица, — все равно уже время потеряно….

— Время потеряно? — переспросила, словно не понимая русский язык.

— Для моей работы! Я по ночам работаю! — заявила девица.

— Вы что… ребенок… он же… — она почти задохнулась, — он…

— А, отлежится, и ничего! — девица махнула рукой, — так уже бывало не раз! Но лучше все-таки дать пару таблеток.

Она не успела ответить — прибыли носилки. Она переложила ребенка на них, отшвырнув прямо на пол грязную простыню, и побежала вперед так быстро, как только хватало сил. Капельницы… раствор, быстро текущий в вену… Аппарат считывания сердечного ритма… Дорогостоящее оборудование современной реанимации… Все это могло обмануть кого угодно, но только не ее… Мальчик умирал. И вся эта бесполезная куча железа не сможет его спасти…. Мальчик умирал… В висках топором палача стучало самое страшное словно на земле: поздно. Слишком поздно. Поздно…. Опустив руки, она стояла, глядя в его лицо. Бледное маленькое лицо, с которого близкая смерть уже снимала прекрасные детские краски. Ее сердце пронизывали боль и отчаяние, настолько сильные, что не могла устоять на ногах. Темнота подступала к глазам. В сердце словно вонзался раскаленный нож. Она захлебывалась собственными отчаянием и беспомощностью….