Ветер любви
Шрифт:
– Пошли.
Она показалась мне другой, чем в ресторане, более застенчивой.
Сильно взволнованный, я не сразу лег спать в тот вечер. Впервые в жизни я убедился, что помог кому-то на земле. Моему удивлению не было границ: мне, молодому, скромному работнику книжного магазина, дана власть осчастливить кого-то. Быть может, чтобы объяснить себе то состояние упоения, в которое я пришел после этого неожиданного открытия, я вспомнил, что после утраты матери я оказался лишним человеком, всем безразличным. Я не на секунду не сомневался, что если вдруг исчезну – допустим, меня собьет автомобиль и я погибну, – то через сорок дней меня никто не вспомнит, даже отец.
Я понял лишь, что перешагнул замкнутый круг, помогая человеку, и перешел в иную сферу, новую и интересную.
Первые
Она была тихая и ненавязчивая. Двигалась бесшумно и плавно, и все в ней – незаметная быстрота движений, рост, голос, черные глаза, белая кожа и цвет волос, – было под стать друг другу…
Как мне казалось, в работе она тоже была очень честная и терпеливая. Мне ни разу не доводилось слышать, чтобы она как-то жаловалась на свою жизнь уже рядом со мной. Она любила говорить о том, что ей повезло со мной. Рассказывала мне и о родном ей тихом городке на границе с Грузией. Отец ее был плотником, они жили в маленьком аккуратном домике. Мать была ее лучшим другом и вкладывала в нее все, что имела, однако, по словам Бахар, делала это все не из желания вознаградить себя, а в качестве компенсации за собственные неудачи. Брак, закончившийся вдовством, не оставил в ее душе ни малейшей обиды, а лишь укрепил свойственный ей жизнерадостный стоицизм. А когда Бахар исполнилось двадцать лет, она отправила ее в столицу, за работой и учебой.
Очень скоро моя любимая уволилась с работы. Мне казалось, что она начала хорошеть, стала больше следить за собой, лицо ее выглядело более утонченным.
Появление Бахар в моей жизни значительно переменило меня. Я заметил, что теперь перестал задерживаться на работе. Я чувствовал к ней особую нежную признательность за то, что она украсила мою жизнь. Вначале я не испытывал к ней иного влечения, кроме неясного желания, толкающего всякого мужчину ко всякой привлекательной женщине. Меня больше всего притягивала к ней та женственность, которую я в ней находил и которая мне была нужна. Но проходили дни, и я понемногу привязался к ней.
Я уже начал задавать себе вопрос: а не влюбился ли я? Иногда колебался с ответом, иногда сомневался и в один прекрасный день решил, что это вполне возможно.
Однажды утром, впервые за все это время, я обратил внимание на ее руки, когда она подала мне чай. Они были белыми, с хорошо отточенными и безукоризненно чистыми ногтями. В тот же день, поздно вечером, уставший, чувствуя, что не могу уснуть, начал прислушиваться и различил шорохи, похожие на всплески воды. Мне почудились движения в ванной, я подошел, бесшумно повернул ручку и, распахнув дверь, увидел Бахар. Она лежала в ванне с раскинутыми руками; я увидел кончики грудей, выступавшие из воды. Девушка вскрикнула. Но я уже стоял у края ванны, пожирая ее пылающим взором и протянув к ней губы. Бахар, вскинув руки, с которых струилась вода, обвила ими мою шею.
Позже, в постели, я прижал ее к себе и почувствовал, что она дрожит, как в лихорадке, с головы до ног.
– О Аллах! Благодарю тебя, – прошептала она. Затем она долго читала молитвы и наконец уснула. Я невольно начал разглядывать спящую, как разглядывают картину.
Ведь несмотря на то, что мы уже больше месяца живем вместе, мне еще не представлялось случая разглядеть ее в упор. И только теперь, когда она беззащитно лежала с закрытыми глазами, я смог насладиться ее красотой. Она дышала тихо и ровно, губы были полуоткрыты, незаметные тени под глазами, синие жилки на висках и на шее и бледная, белая кожа. Поцеловав спящую в щечку, я тоже погрузился в дремоту раздумий о том, что Бахар действовала на меня целебным образом. Даже во сне от нее струилась новая сила, намного мощнее той, которую я получал до этого дня.
Утром она подала мне чай, и когда она появилась передо мной, наши взгляды встретились, руки ее задрожали так сильно, что стакан и сахарница чуть не упали с подноса. Я незамедлительно подошел к ней, взял из ее рук поднос и поставил на стол.
– Присядь, – попросил я.
Она села. Я взял ее белые руки в свои ладони
и, осторожно подбирая слова, стал говорить, какими я вижу дальше наши отношения. Что мы уже не можем жить как прежде, этот дом уже наш общий и это навсегда.Бахар молчала.
Я никогда не был подвержен любви, будучи с рождения не страстным человеком. Во мне было больше рационального, нежели вожделения. Я мог находить наслаждение даже в чашке остывшего кофе, любил, конечно, и блага жизни, но никогда ни к чему не привязывался. Оценивал все скорее умом, нежели душой. И вот Бахар и любовь к ней стали владеть моим умом и сердцем. Мне казалось, что я встретил существо, которое собрало все мои желания и, обратив их к себе, превратило в любовь. Бахар пленила мою душу и сердце, поработила таинственностью, своей прелестной близостью. Любовь к ней одурманила мою голову, как дурманят сознание цветы.
Будучи уже беременной, она часто засыпала на диване во время нашей беседы. Как-то я решил укрыть ее пледом, Бахар неожиданно схватила мои руки и, прежде чем я опомнился, прижала их к губам и поцеловала. Я неожиданно оцепенел от непонятной реакции, быстро убрал руки. Но потом и сам засыпал в ее руках, пробуждался от ее ласки. Я наслаждался этим совершенным даром, будучи уверен, что пью любовь из самого источника. Мы укладывались на диван, и я читал ей книги. Когда она слушала меня, ее глаза часто увлажнялись то ли от радости, то ли от опечаленности услышанным.
Дни проходили быстро и незаметно.
Как-то я вернулся с работы и не смог поужинать. У меня не было аппетита. Ночью началась лихорадка.
Когда Бахар увидела мое состояние, побледнев, спросила:
– Ты заболел?
– Да.
Бахар внезапно встала на колени передо мной.
– Я прежде тосковала оттого, что была одна. Да и вообще я всегда была одна, с самого рождения. В школе, потом в колледже. Чем больше я убеждалась в своем одиночестве, тем больше это чувство нарастало и укреплялось во мне. Моя гордость не позволяла мне кому-то признаться в этом… Будто гордость росла вместе со мной. Когда ты предложил мне жить вместе, в твоем голосе я услышала обещание опекать, любить, и я не ошиблась. Сегодня я говорю эти слова, стоя перед тобой на коленях. Ты – мой первый мужчина. Ты для меня все. Мир, радость и счастье. Ты один занимаешь мою душу, сердце и плоть. До тебя я считала, что мир всегда был несправедлив ко мне, и поэтому я плакала с рождения. И тут ты, умный, красивый, мной заинтересовался. Ты предложил мне сбежать от моей несчастной судьбы, и ты первый мужчина, который обращается со мной как с благородной дамой. Я еще долгое время не могла поверить, что меня, унижаемую всеми долгое время, могут уважать и любить, как и всякую девушку. Я тебя люблю.
От неожиданного признания у меня перехватило дыхание, ноги стали подкашиваться и сердце застучало сильнее. Подняв, я обнял ее.
– И я тебя люблю, – ответил я.
А она глядела на меня прямо в лицо тем пытливым женским взглядом, который сразу проникает в мысли мужчин для разоблачения ложных признаний. Затем ее лицо озарилось улыбкой.
С каждым днем я все больше и больше привязывался к ней. Мы были в восторге друг от друга. Бахар светилась от счастья и гордилась нашей семьей, могла часами тереть старую потрепанную мебель, стараясь делать все «как положено». А я получал удовлетворение от жизни с ней.
К тому времени меня повысили на работе, и я стал заведующим большой секцией. Теперь свободного времени у меня становилось все меньше. Каждый день, провожая меня на работу, Бахар вздыхала и говорила, что ей доставляет невыносимые муки мое ежедневное отсутствие. А я в ответ говорил ей, что если я не уйду, то кого она будет встречать, затаив дыхание?
Вкус у нее был отменным. Одевалась она только в одежду темных тонов. Я выбирал ей книги, которые, на мой взгляд, ей нужно было бы прочитать, чтобы набираться знаний, но Бахар предпочитала им сентиментальные романы про любовь. Она прятала их от меня, не подозревая, что я находил их под матрасом каждую ночь. В такие моменты Бахар смотрела на меня, как ученик, пойманный учителем на месте преступления.