Ветер плодородия. Владивосток

На борту нового железного корвета у трапа встречал капитан. Темные бакенбарды провисают со щек пышными клочьями. Сильное лицо, свежее и молодое. Дорогой мой! Спаситель мой! Старый спутник и товарищ по скитаниям и по плену в Гонконге Александр Сергеевич Мусин-Пушкин, спаситель Сибирцева. Стоял на коленях в лазарете на английском корабле над умирающим от холеры Алексеем и выходил его. А потом, в Петербурге, за городом, в деревянном особняке при заводе, рассказывал про него отцу и матери, отдыхая в глубоком кресле. Говорил много утешительного, слушали его родители со вниманием, был он скромен; про Алексея, оставшегося в Лондоне, чересчур не распространялся. Каждое слово его, как рассказывали потом, ловил присутствовавший там же Васенька Керженцев, родной брат Веры и Наташи, влюбленный в Алексея, как и его сестра. Как радостно им было видеть Пушкина! И как больно теперь вспоминать Алексею.

Да, это он, Александр Сергеевич, с его усами, переходящими в бакенбарды, и с повелительным взглядом!

– Здорово, кума!

– На базаре была! – встречаясь, кричали и обнимались матросы.

– Маслов! Ваше благородие. Ты произведен? Офицер?

Все горды, из рядовых, свой брат. Стал сначала унтером, а теперь офицером.

– Запевай, братцы, поздравительную!

– Собакин! А ты откуда взялся? Ты же ушел на «Америке»?

– А Сизов тоже произведен Евфимием Васильевичем. Только его тут нет.

– Кто бы мог предполагать, что курьером, которого мне велено было ожидать, окажется товарищ мой, Алексей Николаевич Сибирцев! Как я рад! – говорил Пушкин в миниатюрном салоне при капитанской каюте. – Алеша… Лешка, Лешка.

Долго Сибирцев находился под начальством Пушкина, а теперь Александр Сергеевич со своим кораблем поступал в его распоряжение.

– Куда, когда?

– Завтра же. В Китай, к графу Путятину. В жаркие края, в теплые моря, туда, Александр Сергеевич, где нефритовая башня весны. Но давайте сначала зайдем в Императорскую гавань. Я придумал, снизойдите. Я намерен сделать спекуляцию. Без взяток с иностранцами дела не сладишь. А чем военный моряк может потрафить? В заливе Хади еще толстые льды должны быть. Мы напилим и возьмем с собой для тайных коммерческих целей. Согласны?

– Куда ни шло! – Пушкин, зная жизнь в колониях, сразу постиг намерение Алексея и оценил его сметку. С кем поведешься, от того и наберешься.

– Можно ли взять полный трюм льда? В Императорской гавани…

– По моим предположениям, там бухта Паллады забита льдами. Опять афера. Вы – авантюрист. Янки! Как и следует ученику Сайлеса Берроуза, – снисходительно покачав большой головой, добавил Пушкин. – Опять хотите в британскую тюрьму…

– Наоборот.

– Я готов поверить, что вас не зря в колонии посадили под арест за спекуляцию оружием в Кантоне. Вы молодой, да ранний. У вас есть склонность к бизнесу. – Он уж не стал поминать приключения Сибирцева в Африке и в Лондоне, о которых сам толком ничего не знал.

– Чем же плохо? На этот раз спекуляция льдом. Поддержим свою репутацию перед сынами Альбиона. Я рискую честью мундира. Берем для себя, чтобы команде облегчить тропическую жару.

– Так завтра! – воскликнул Александр Сергеевич Мусин-Пушкин. – Тогда начнем сейчас же! – Он приказал вызвать офицеров и механиков. – А чуть свет подымем паруса. Моря хоженые. У меня все наготове. Ваших матросов я освобожу на сутки от вахты. Уголь мы сами наломали у своих берегов и сотни долларов не платили американцам. Деньги я сберег! Мы с вами богачи! Но как я удивился, дорогой мой Алексей Николаевич, вы вернули мне в команду Маслова и всех старых моих сослуживцев и верных соратников. Я встретил их как родных братьев. У меня двое умерли, а троих я списал больных на берег. Люди мне нужны.

– Поздравляю, Александр Иванович! – встречая Маслова, сказал капитан. – Вашу руку! Новоиспеченного прапорщика корпуса штурманов!

«Александр Иванович!» Впервые за всю жизнь, за все годы службы и плавания капитан так почтительно пожал руку. А называл Маслова по имени-отчеству прежде не раз.

– Садитесь, мой дорогой, вы теперь офицер, ваше место в кают-компании.

Маслов и прежде сиживал в салонах, когда бывал нужен, и у капитанов, и у адмиралов, командующих эскадрами, но своего места в кают-компании у него не бывало.

– А ведь говорят, Александр Сергеевич, что курица не птица, – отвечал он, – прапорщик не офицер, а его жена не барыня. Я так и сказал своей, когда прощались.

– Пойдете со мной. Дослужитесь. Вот бывший наш матрос, ваш товарищ Петр Сизов, дважды произведен; теперь – в штурманские поручики. Он в Китае с Путятиным на «Америке». Сизов годы учился, сдал экзамены в Николаевске. Адмирал Казакевич был очень доволен им и произвел. Сизов в прошлом году не дождался документов, ушел с Путятиным. Адмирал дозволил ему носить мундир. Я возьму в порту его бумаги, и вместе поздравим, бог даст. Дай-то боже!

– А как Собакин? Был капитан джонки? Дошел от Шанхая в Де-Кастри? – спросил Маслов.

– Спросите его самого. По окончании войны мичмана Михайлова и всех оставшихся в Гонконге матросов англичане доставили сюда, в Де-Кастри. Он служил тут. Потом с Евфимием Васильевичем был в Макао и оттуда весной пришел на китайской шаланде с письмом для адмирала Казакейича.

– Слава богу, – сказал Сибирцев. – А я часто вспоминал его, думал, где он. Опасался, зная, что матросы всюду мрут от простуды и, не дай бог, Собакин погибнет.

– Жив, и обе собаки с ним. Любимцы экипажа.

Вызвали Собакина. Алексей обнялся с ним и, вспомнив плен, избиение Собакина англичанами из-за собак, чуть не заплакал.

– И собаки твои – любимцы экипажа?

– Pets [10] , – отвечал Собакин с видом джентльмена.

– Как ты дошел?

– Путятин купил джонку. Что же не дойти? И вы бы дошли. Вы ему не поддавайтесь, а то он на джонке пошлет вас в Новую Зеландию или в Аляску. Дали мне хронометр, секстан, компас. Я не спешил, знал, что тут льды. А матросы говорят: «Собакин открыл Америку».

10

Pets – любимцы (о животных, англ.).

– Да, действительно, он обсервации делал, – подтвердил капитан. – У меня есть его карта.

– Путятин адмирал китайского флота, у него пароходов нет, джонок накупил и рассылает их.

– И ты командовал?

– А че не дойти? Какая разница, корвет или джонка? Мы паруса переменили и поставили на той же мачте по-своему. Ветер так же дует. Я видел в Лондоне джонку, поставили в Темзе и показывают за большие деньги.

– А кто на пароходе делал вычисления?

– Сами. Мастер астрономии сам себе как китолов. Смеются, мол, командир над лодкой. Разве это лодка, это корабль. И половина команды была китайцы. Евфимий Васильевич говорил, что у персов флот еще хуже, чем джонки, а он плавал с ними и крест за освобождение Греции получил от короля. Джеки рассказывали в Макао, что такой же крест, как у Евфимия Васильевича, получил отец английского посла в Китае Элгин. Они прониклись, как увидели на шее у Евфимия Васильевича. Я плен помню, и как изгалялись в Гонконге, голодом морили, и как они били меня за собак. Но пока политес соблюдаем чин чинарем.

Итак, на железном корвете в южные моря. Алексей поместился в одной каюте с Масловым. Капитанская мала, Пушкин хотел взять к себе, предложил чувствовать себя в капитанском салоне как дома во всех отношениях, но Алексей отказался.

Кают-компания оказалась довольно просторной, есть небольшая библиотека и фортепьяно, приятное общество собралось к ужину. Офицеры, инженеры, механик, доктор, молод, новичок в этих морях, в войну делал операции вместе с Пироговым в госпиталях в Крыму.

Ночью подняли пары. На рассвете, при безветрии, вышли из бухты в открытое море.