Ветер сквозь замочную скважину

– У меня только четыре богатства, чтобы оставить тебе в наследство, – так Большой Росс говорил сыну. – Знаешь какие, сынок?

Тим знал и перечислял их не раз, но не уставал повторять вновь и вновь:

– Твой топор, твоя счастливая монетка, твой дом и твое ремесло – твое место, которое ничуть не хуже, чем у короля или стрелка в Срединном мире. – После этого он умолкал ненадолго и всегда добавлял: – И еще мама. Получается не четыре, а пять.

Большой Росс смеялся, целовал сына в лоб и желал ему спокойной ночи, потому что обычно этот ритуал происходил у них вечером, когда Тим уже ложился спать. Нелл стояла в дверях и ждала своей очереди поцеловать Тима на ночь.

– Да, – говорил Большой Росс, – маму нельзя забывать никогда. Потому что без мамы все остальное вообще ни к чему.

И Тим засыпал, зная, что его любят, что у него есть свое место в мире. Засыпая, он слушал дыхание ночного ветра: сладкое от благоухания древоцвета, росшего на опушке Бескрайнего леса, и слегка кисловатое – но все равно приятное – от духа железных деревьев в глубине леса, куда отваживались заходить только самые смелые.

Это было хорошее время, но, как нам известно – из сказок и из самой жизни, – все хорошее когда-то кончается.

Однажды – в тот год, когда Тиму сравнялось одиннадцать – Большой Росс и его напарник Большой Келлс запрягли лошадей в повозки и поехали к тому месту, где Тропа железных деревьев углублялась в лес, как они делали каждое утро, кроме седьмого дня на неделе, когда вся Древесная деревня отдыхала от трудов. Однако в тот день домой вернулся один Большой Келлс. Вернулся весь черный от сажи, в обгоревшей куртке. В левой штанине зияла дыра, сквозь которую проглядывала красная обожженная кожа, покрытая волдырями. Большой Келлс сидел, скособочившись, в повозке, словно ему было больно выпрямиться.

Нелл Росс вышла на порог своего дома и крикнула:

– Где Большой Росс? Где мой муж?

Большой Келлс медленно покачал головой. С волос на плечи посыпался пепел. Большой Келлс произнес всего одно слово, но одного этого слова хватило, чтобы у Тима все оборвалось внутри. Его мать пронзительно закричала.

Слово это было «дракон».

Никто из ныне живущих не видел лесов, подобных Бескрайнему лесу, ибо мир сдвинулся с места. Это был мрачный и темный лес, полный опасностей. Лесорубы из Древесной деревни знали об этом лучше всех в Срединном мире, но даже им было неведомо, кто и что может скрываться в чаще на расстоянии десяти колес от того места, где кончаются заросли древоцветов и начинаются железные деревья – эти высокие угрюмые стражи. Глубины Бескрайнего леса являли собой великую тайну: это был край необычных и странных растений, и еще более странных зверей, и смердящих болот, и – если верить досужим слухам – непонятных предметов, оставшихся после Великих Древних, предметов загадочных и часто опасных.

Жители Древесной деревни боялись Бескрайнего леса – и правильно делали. Большой Росс был не первым лесорубом, ступившим на Тропу железных деревьев и не вернувшимся назад. Да, местные боялись Бескрайнего леса, но и любили его, потому что железные деревья кормили и одевали их семьи. Они понимали (хотя никто не сказал бы об этом вслух), что лес – живой. И, как и всякому живому существу, ему нужно питаться.

Представь, что ты – птица, парящая над бескрайним простором дикого леса. С такой высоты кажется, будто земля оделась в зеленое платье, такое темное, что оно представляется почти черным. По подолу этого огромного платья тянется светло-зеленая полоса. Это – рощи древоцветов. На самой границе светло-зеленой полосы, на самом дальнем краю Северного феода, стояла деревня Древесная, бывшая последним поселком в этой когда-то цивилизованной стране. Однажды Тим спросил у отца, что значит цивилизованный.

– Это значит налоги, – сказал Большой Росс и рассмеялся, но как-то невесело.

Большинство лесорубов не заходили в лес дальше рощ древоцветов. Но даже там было опасно. Хуже всего были змеи, однако в рощах водились и вервелы – ядовитые грызуны размером с собаку. Немало лесорубов сгинуло в зарослях древоцвета, но это дерево стоило риска. Очень красивая плотная древесина, золотистого цвета и такая легкая, что она едва не парила в воздухе. Из нее получались отличные лодки для передвижения по озерам и рекам, но для строительства морских кораблей она не годилась. Даже самый слабый шторм вмиг расколол бы корабль, сделанный из древоцвета.

Корабли для морских путешествий строили из железного дерева. Дважды в год на лесопильню в Древесной деревне приезжал Ходьяк, закупщик от феода, и скупал все железное дерево по хорошей цене. Именно железное дерево придавало Бескрайнему лесу его зелено-черный оттенок, и добывали его только самые смелые из лесорубов, ибо на Тропе железных деревьев – которая, не забывай, проходила по самому краешку леса – таились такие опасности, рядом с которыми змеи, вервелы и пчелы-мутанты из рощ древоцветов казались вполне безобидными и нисколько не страшными.

К примеру, драконы.

Вот так и случилось, что на двенадцатом году жизни Тим Росс остался без отца. И без отцовского топора, и без счастливой монетки, которую Большой Росс всегда носил на своей крепкой шее на тонкой серебряной цепочке. И уже совсем скоро Тим мог остаться без дома в деревне и без ремесла. Ибо в те времена с приходом Широкой Земли в деревню всегда приезжал сборщик налогов от феода. С собой у него был пергаментный свиток – с именами всех жителей Древесной деревни и числами напротив имен. Числа означали сумму налога. Если ты мог заплатить – четыре, шесть или восемь серебряных «орлов», а то и один золотой, за самые большие земельные наделы, – тебя оставляли в покое. Если же нет, феод забирал твою землю и дом и пускал тебя по миру. И не смей жаловаться!

Каждый день Тим ходил в дом вдовы Смэк, которая учила грамоте деревенских детей. За это ей платили едой – в основном овощами, но иногда и куском мяса. Давным-давно, когда половину ее лица еще не сожрали кровавые язвы (так шептались деревенские дети, хотя никто этого не видел), она была уважаемой леди в одном из господских поместий феода (так утверждали взрослые, хотя никто не знал наверняка). Сейчас она носила вуаль и учила самых смышленых мальчишек – и даже нескольких девочек – чтению, и письму, и одной непонятной и даже слегка подозрительной науке под названием мать-и-матика.

Вдова Смэк была страшно умной и не выносила пустой болтовни, лени и праздности. Она занималась с ребятами почти каждый день, и обычно ученики ее любили, несмотря на вуаль и на тот ужас, который, как им представлялось, скрывался под ней. Однако случались такие дни, когда вдова Смэк вдруг начинала дрожать всем телом и кричать, что у нее раскалывается голова и что ей надо прилечь. В такие дни она отправляла детей по домам, а иногда велела им передать родителям, что она ни о чем не жалеет, и меньше всего – о своем прекрасном принце.

Один из таких припадков случился с сэй Смэк примерно через месяц после того, как дракон испепелил Большого Росса. Тим вернулся домой в неурочное время и, заглянув с улицы в окно кухни, увидел, что мама плачет, уронив голову на стол.

Он бросил на землю грифельную доску с мать-и-матическими задачами (делением в столбик, которого он очень боялся, но которое оказалось всего-навсего умножением задом наперед) и кинулся к маме. Она подняла голову и попыталась улыбнуться. Эта улыбка настолько не подходила к заплаканным грустным глазам, что Тим сам едва не расплакался. У мамы был вид человека, доведенного до крайних пределов отчаяния.