Ветер в его сердце

— Ну это дело обычное, — отозвался Эрни. — Но я говорю о нелегальных мигрантах, которые переходят границу и пытаются начать у нас новую жизнь. Проблема в том, что подавляющее большинство из них не осознает всей жестокости пустыни. О них упоминают в новостях, только когда ловят или находят мертвыми — и то мимоходом, очень редко в основной сводке, — немного помолчав, он добавил: — И поверьте, их гибнет очень много, от обезвоживания летом или от холода зимой. Причем не только мужчины. Женщины и дети тоже.

— Я этого не знала.

Эрни закинул руки за голову и уставился на звезды.

— Естественно, это ведь не проблемы «первого мира» [8] . Эти люди пытаются сбежать от нищеты и беспредела картелей и берутся здесь за работу, которая для нас самих слишком унизительна. А некоторых послушаешь — так они сущее сатанинское отродье, только и способное, что заниматься контрабандой наркотиков и проституцией. Но достаточно лишь поговорить с мигрантами, и сразу понимаешь, что это отчаявшиеся люди, стремящиеся к лучшей жизни для себя и своих семей. Но не это ли суть Америки? Да здесь ведь каждый и есть мигрант — кроме, естественно, индейцев, да и те, черт побери, тоже откуда-то пришли, просто гораздо раньше.

8

Промышленно развитые страны.

Он говорил спокойно и даже прозаично, однако в глазах его плясали гневные огоньки. Потом он снова перевел взгляд на Лию.

— Простите, меня иногда заносит. Я понимаю, что история, ради которой вы сюда приехали, важна для вас, но происходящее с этими людьми тоже необходимо донести до мира. Причем делать это нужно белым, потому что никто не станет слушать человека с коричневой кожей.

— Да нет, все в порядке, — ответила Лия. — Это… — «интересно», хотелось ей сказать, но такой ответ отдавал бы высокомерием. Она быстро нашлась: — Это так трагично. Мне ксенофобия чужда, — заметив легкое недоумение собеседника, пояснила: — Ненависть к иностранцам. Расизм. Я вправду не понимаю, откуда это берется.

— Как и я, — Эрни поднялся, отпихнув стул. — Пора мне на боковую. Приятно было поговорить с вами, Лия. Простите, что сел вам на уши. Надеюсь, у вас все получится с вашей историей.

— Я тоже надеюсь.

Проводив взглядом нового знакомого до номера, Лия снова открыла блокнот и задумалась о его рассказе. Затем вооружилась ручкой и снова принялась переносить вопросы на бумагу: возможно, извлеченные из мотавшегося в ее голове бестолкового роя, они станут более осмысленными.

С какой стати фальсификация рок-звездой собственной смерти — если, конечно, все это правда — важнее гибели в пустыне множества мигрантов? Вовсе не важнее, естественно, но Лия прекрасно отдавала себе отчет, какая история пройдет в блогосфере на ура, а какая нет.

И да, если сенсация состоится, она хотела бы отхватить себе часть пирога. Хотя это и не единственная ее цель. Впрочем, теперь и ответ на вопрос, почему музыка «Дизел Рэтс» так и не смогла спасти Эйми, был не главным. Отныне Лия заинтересована в успехе просто как обычный фанат группы. Ну, возможно, все-таки не совсем обычный.

Знала она о «Дизел Рэтс» явно больше основной массы поклонников. Она провела столько исследований, столько написала о них, опросив бессчетное количество друзей, знакомых и тех, кому довелось работать с группой! И их музыку она изучала как слушатель более искушенный, поскольку помимо официальных альбомов и бутлегов еще имела доступ к ранним демозаписям, неизданным студийным материалам и редким концертникам, все еще не выложенным на пиратских сайтах, как бы невероятно это ни звучало в нынешнее время.

Пожалуй, она знала «Дизел Рэтс» лучше, чем собственных друзей. Поэтому-то и не могла отмахнуться от предположения, что Джексон Коул ухитрился заставить весь мир поверить в собственную смерть, чтобы втайне начать жизнь с нуля. Слишком уж много всего свалилось на него под конец. Сама-то Лия считала, что Коулу под силу было справиться со всеми напастями, только ведь сколько исследований ни проводи, сколько фактов ни собирай, сколько музыку ни слушай, в голову-то другому человеку не залезешь.

Лия захлопнула блокнот, встала и потянулась. Небо на востоке чуть посветлело, но бродить вокруг мотеля, дожидаясь рассвета, ей совершенно не хотелось. День предстоял трудный, и пора сделать хоть что-то разумное, например попытаться поспать пару часиков до того, как они с Марисой отправятся в резервацию.

11. Стив

Мы покидаем кабинет Сэмми, и меня немного мутит. Мне хотелось бы сказать, что я уже привык путешествовать этаким необычным способом, да только это будет вранье. Паника не отпускает. Она даже становится сильнее. Меня пробирает до самого нутра — оно чует, что не все так непреложно, как представляется, — и я пытаюсь уцепиться за все что угодно, лишь бы обрести хоть какую-то опору. Только на это у меня попросту нет времени, поскольку в мгновение ока я оказываюсь на одной из вершин могучего хребта из красного песчаника и со всех сторон, подобно волнам окаменевшего океана, меня окружают горы.

Я отталкиваю руку Калико и хватаюсь за ближайший валун, стараясь избавиться от неприятного ощущения.

— Привыкнешь, — посмеивается она.

— Так я тебе и поверил!

— Но это правда. Ты проделывал подобное годами, просто не понимал этого. А теперь и твоей голове пора принять то, что остальное тело знает давным-давно.

— Как раз из-за этого остального тела я и на ногах-то стою с трудом.

— Не, это просто твой мозг шлет рукам-ногам и кишкам неверные сигналы. Перестань думать об этом, и тебе сразу станет легче.

— Всего-то?

Конечно, мне не верится, что все так просто, но поскольку я уже давно усвоил, что спорить с Калико бессмысленно, предпочитаю сменить тему, указывая на голову толсторога. Моя подруга по-прежнему непринужденно держит ее за рог.

— Неужто такого раньше не случалась?

— Что охотники убивали кузенов?

Я киваю.

— Случалось, естественно. Догадываюсь, что тебя интересует. Судьба охотника целиком зависит от родни жертвы. Но в большинстве случаев, если во время убийства мы пребываем в обличье зверя, проблем не возникает. Конечно, пока охотник относится к своей добыче с уважением, бережно использует все, что только может, и воздает благодарность за проявленную щедрость. Каждому отведена своя роль на Колесе жизни.

— Значит, если тебя кто-нибудь сожрет, ты не слишком расстроишься?

— Если мне достанет глупости попасться, нисколько, — пожимает плечами Калико. — Есть-то всем хочется.

— Не по душе мне такой расклад.

— Ясное дело, никому не хочется, чтобы его съели. Только жизнь нам не принадлежит и потому цепляться за нее глупо. Она дается нам на некоторое время, потом с ней приходится расставаться. И так для всех. Даже для майнаво. Даже для грома [9] . А коли настал твой черед, не лучше ли угостить кого-нибудь своей плотью, которую все равно не заберешь с собой?

9

Здесь и далее «громами» автор называет верховных божеств кикими.

— Ну, если деваться некуда, — отзываюсь я и сую два пальца в рот.

Калико, пропустив мой сарказм мимо ушей, окидывает меня внимательным взглядом.

— Ты готов идти?

Я отталкиваюсь от валуна, вернувшего меня на твердую землю, и разминаю плечи.

— Конечно. А куда?

— Тетушки и дядюшки говорят, что у костра возле Центра общины большое сборище кикими. Вроде как проводят бдение за сказками. Наверно, им-то мы Дерека и отдадим.

— Тетушки и дядюшки?

Калико указывает на лес карнегий, высящийся на склоне. И тогда я вспоминаю, что однажды ночью у костра Морагу так их и назвал. В карнегиях, поведал он, обитают духи кикими, проживших хорошую жизнь. Он с явным нетерпением ожидал от меня следующего напрашивающегося вопроса: а что происходит с теми, кто проживает свою жизнь плохо? Они снова становятся людьми, ответил тогда шаман.