Ветер знает мое имя

Ужасаясь тому, что с ним происходит, аптекарь осознал, до чего заразительна звериная энергия толпы: он тоже чувствовал дикарскую тягу к свободе, рвался крушить, жечь и вопить до хрипоты – сам превращался в чудовище. Задыхаясь, покрытый потом, с пересохшим ртом и мурашками по всему телу от выброса адреналина, он скрылся за деревом и присел на корточки, стараясь отдышаться и обрести разум.

– Руди… Руди… – бормотал он все громче и громче, пока имя друга не вернуло ему рассудок.

Нужно отыскать его, спасти от яростной толпы. Петер поднялся на ноги и двинулся вперед: штандарт и чисто арийская внешность служили ему защитой.

Как Штайнер и боялся, врачебный кабинет Адлера был разгромлен, стены исписаны ругательствами и разрисованы партийными символами, дверь выломана, все стекла побиты. Мебель, стеллажи, лампы, медицинские инструменты, склянки с лекарствами – все разбросано по мостовой. А друг бесследно исчез.

* * *

Полковник Теобальд Фолькер встретил первых налетчиков, стоя со скрещенными руками на пороге своей квартиры. Дверь выломали меньше четверти часа назад, а они уже распространились по дому, точно крысы. Фолькер предположил, что консьержка или кто-то из жильцов выдал евреев, – может быть, даже пометил квартиры, потому что позже, обходя здание, он увидел, что нападавшие какие-то двери выломали, а какие-то не тронули. Дверь Адлеров осталась цела, поскольку была приоткрыта.

С полдюжины мужчин и юнцов, опьяненных насилием, – у всех на руках повязки со свастикой, – показались на лестничной площадке, выкрикивая оскорбления и нацистские лозунги. Один, вроде бы предводитель, столкнулся с полковником лицом к лицу. Он держал в руках железную трубу и уже занес ее для удара, но мгновенно остолбенел при виде монументального старца в мундире прошедших времен: ветеран властно взирал на него сверху вниз.

– Ты еврей? – пролаял налетчик.

– Нет, – отвечал Фолькер, не повышая голоса.

Тут раздались досадливые крики: налетчики не обнаружили никого в квартире Адлеров. Двое мужчин немного постарше поднялись по лестнице к Фолькеру.

– Сколько евреев живет в доме? – спросил один.

– Не могу сказать.

– Посторонитесь, мы обыщем вашу квартиру!

– По какому праву? – вопросил полковник, и рука его потянулась к кобуре с люгером.

Мужчины обменялись короткими фразами и решили, что не стоит возиться со стариком. Он такой же ариец, как и они, к тому же вооружен. Они спустились в квартиру Адлеров и стали помогать другим крушить все, что находили внутри, от посуды до мебели, и выкидывать в окна все, что попадалось под руку. Несколько человек втащили на балкон фортепиано, собираясь сбросить вниз и его, но инструмент оказался тяжелее, чем они думали, и его предпочли выпотрошить.

Вандалы орудовали несколько минут, а эффект получился, как от взрыва гранаты. Перед уходом они опорожнили на постели мусорное ведро, изрезали обивку мебели, стащили серебро, которое Ракель бережно хранила, облили бензином ковер и подожгли. Всем скопом сбежали по лестнице и смешались с разъяренной толпой на улице.

Фолькер выждал, а потом, убедившись, что налетчики действительно ушли, спустился в разграбленную квартиру Адлеров. Увидев, что горит только ковер, полковник с характерным для него несокрушимым спокойствием ловко ухватил его за края и сложил вдвое, чтобы сбить пламя. Потом принес из спальни одеяла, набросал их на ковер и потоптался, чтобы окончательно потушить огонь. Поднял опрокинутое кресло и сел, переводя дыхание.

– Я уже не тот, что прежде, – пробормотал Фолькер, сожалея о прошедших годах.

Он так и сидел, дожидаясь, пока утихнет барабан, стучащий в груди, и размышляя о том, насколько все серьезно. Все оказалось гораздо хуже, чем он себе представлял, когда слушал по радио призывы к манифестациям против еврейского заговора. Немецкий министр пропаганды, выступая от имени Гитлера, объявил, что манифестации в ответ на убийство дипломата в Париже партия не организует, но дозволяет. Негодование немецкого и австрийского народа вполне оправданно, сказал он. То было приглашение к грабежу, погрому, бойне. Полковник пришел к выводу, что обезумевшая толпа, на первый взгляд казавшаяся ордой, не имевшей никакой цели, кроме насилия, действовала не повинуясь порыву, а была подготовлена: жертвы назначены, безнаказанность обеспечена. Налетчики наверняка получили инструкции: громить только евреев, других не трогать: этим объясняется тот факт, что в доме разграбили только квартиры Адлеров, Эпштейнов и Розенбергов. Фолькера не обманула штатская одежда негодяев. Он знал, что орудовали группы молодых нацистов, тех самых, кто в последние годы сделал насилие политической стратегией, а после аннексии положил террор в основу управления государством.

Он все еще собирался с силами, когда в коридоре раздались шаги, и через мгновение перед ним предстал какой-то одержимый с нацистским штандартом в руках, которым он потрясал, как копьем.

– Адлер! Адлер! – хрипло орал он.

Полковник не без труда поднялся и вынул люгер из кобуры.

– Кто вы такой? Что вы здесь делаете? Это квартира Адлеров! – набросился на него незнакомец.

Фолькер не ответил. И не сдвинулся с места, когда тот помахал древком штандарта у него перед носом.

– Где он? Где Адлер? – твердил здоровяк.

– Можно узнать, кто его ищет? – осведомился Фолькер и взмахом ладони отстранил древко, словно прогоняя муху.

Только тогда Петер Штайнер обратил внимание на возраст полковника и на мундир Великой войны: до него дошло, что перед ним не нацистский офицер. В свою очередь, Фолькер увидел, как вошедший выронил штандарт и в отчаянии стиснул голову руками.

– Я ищу друга, моего друга Рудольфа Адлера. Вы его видели? – спросил Штайнер голосом, охрипшим от криков.

– Когда в квартиру вломились, его здесь не было. Полагаю, что в кабинете его не было тоже, – отвечал Фолькер.

– А Ракель? А Самуил? Вы знаете, что с его семьей?

– Они в безопасности. Если найдете доктора Адлера, сообщите мне. Я живу в двадцатой квартире, на третьем этаже. Полковник в отставке Теобальд Фолькер.

– Петер Штайнер. Если Адлер придет, скажите, что я его ищу, пусть ждет меня здесь. Я вернусь. Запомните мое имя: Петер Штайнер.

Скрипач

Вена, ноябрь-декабрь 1938 года

Рудольфу Адлеру больше не суждено было вернуться к родному очагу и снова увидеть Ракель и Самуила. Ночью с девятого на десятое ноября 1938 года, Хрустальной ночью, так и не стемнело. От костров и пожаров небеса оставались светлыми до самой зари.

Петер Штайнер достал себе повязку со свастикой и, вооружившись штандартом, уже изодранным, грязным от пыли и пепла, исходил весь квартал вдоль и поперек, мысленно отмечая масштаб разрушений и количество жертв. Наконец часа в три ночи он узнал, что некоторые экипажи «скорой помощи» подбирали тяжелораненых. Тогда Штайнер направился в больницу, где представился главой добровольческого отряда, чтобы ему позволили пройти. Жертвы нападений лежали в коридорах, а врачи и медсестры работали не покладая рук, ведь они не получали приказа не принимать или выдавать евреев. Среди общей неразберихи санитар объяснил ему, что вновь поступившие еще не зарегистрированы официально, и посоветовал посмотреть в процедурных палатах и в коридорах, где прямо на полу, вдоль стен, лежали носилки.

Штайнер, совершенно вымотанный, обошел все палаты одну за другой. Он уже уходил, почти признав свое поражение, когда услышал голос, окликавший его по имени. Штайнер прошел мимо носилок, не узнав друга. Рудольф Адлер лежал на спине, с окровавленной повязкой на лбу; лицо его так распухло, что под синяками, порезами и ссадинами сделалось неразличимым. Нескольких зубов не хватало, Адлер едва мог говорить. Чтобы разобрать, что шепчет раненый, Штайнеру пришлось приникнуть ухом к самым его губам.