Ветеран

Марина превратилась в красивую девушку с длинными русыми волосами и задумчивыми глазами. Одноклассники и даже деревенские парни постарше не раз приглашали ее на свидания, но девчонка отказывалась. Она заканчивала десятый класс, собираясь поступать в лесотехникум. Жизнь у озера подтолкнула ее принять решение в пользу леса. Младшая сестренка собиралась пойти по ее стопам и не скрывала от деда своей мечты стать лесником, как и он. Митрич откровенно радовался такому решению и часто говорил Валентине:

— Хоть кто–то свой меня заменит на участке. Жаль чужому отдавать. Прикипел я к озеру…

Отсутствие на кордоне ребят девчонок отнюдь не тяготило. Они успевали наглядеться на противоположный пол в школе и вовсе не горели желанием увидеть кого–либо из одноклассников еще и после школы. Сестры жили дружно, стараясь помогать друг другу во всем. Работы хватало. Если выпадала свободная минутка, обе убегали в лес собирать травы, шили или вязали. До выпускного вечера Марины оставалось почти два месяца…

В одну из суббот, когда торговля у Митрича подходила к концу, к нему неспешно подошли трое здоровяков. Остановились в сторонке, наблюдая. Все трое жевали жвачку, чавкая и часто надувая пузыри. Крепыш справа лениво поигрывал короткой серебристой цепочкой, подкидывая и ловя ее. Парни дождались, когда отойдет последняя женщина, скупив у лесника остатки овощей. Полозов заметил, как насторожились остальные торговцы, поглядывая на подходившую к леснику троицу. Некоторые кавказцы смотрели на старика с откровенным злорадством.

Митрич, преспокойно сворачивавший опустевшие мешки, окинул остановившихся парней спокойным взглядом и сказал:

— Если вы купить чего пришли, то у меня уже ничего не осталось. Приходите в следующую субботу…

Здоровенный лысый парень, стоявший чуть впереди остальных, блеснул золотой коронкой справа, ощерившись в ухмылке:

— А мы не покупатели, дед! Мы твоя крыша и за эту крышу все здесь платят…

Полозов уже был наслышан об этой «крыше». Особого значения он словам парней не придал и продолжал упаковывать стеклянные и глиняные опустевшие банки в корзины, перекладывая их соломой и газетами. Сложил одно в одно ведра после моченых яблок, квашеной капусты, огурцов и груздей. Посмотрев на бугая, ответил:

— А за что платить–то, мил человек? Эти овощи я сам выращивал, и грибы мое семейство само собирало. Я старый уже, а мне еще внучек поднять надо…

Второй, чернявый и с недельной щетиной на лице, с неприятным цепким взглядом, сплюнул в сторону и цыкнул с сильным акцентом:

— Ты, дед, на жалость не дави! Плати!

Митрич с любопытством спросил:

— И сколько это я платить должен? Кому и за что?

Бугай хмыкнул, оглянувшись на приятелей:

— Мы тут за тобой с утра наблюдаем. Так половину от выручки сюда давай. Нам платить станешь и никто тебя не тронет.

Полозов удивился:

— Так меня и так никто и никогда не трогал! В общем, шли бы вы, сынки, от меня подальше. Платить я не стану…

Демонстративно взял в руки длинный нож, которым резал сало, а во второй зажал кнут. Громила посерьезнел и недобро сверкнул на него глазами:

— Гляди, дед, как бы не пожалеть!

Митрич указал кнутом в сторону молчавших, но прислушивающихся торговцев:

— А ты не угрожай! Не угрожай. Молод ты еще, чтоб мной помыкать. Вот их пугай, овец этих, а я войну прошел и немцем пуганый!

Длинный что–то быстро сказал здоровяку. Тот посмотрел в сторону рядов. Митрич тоже взглянул влево. По рынку шло двое милиционеров. В одном старик безошибочно признал Николая Гордеева. Обрадованно окликнул:

— Коля, здорово! Подойди и рассуди нас по совести. Тут с меня деньги требуют незнамо за что…

Бугай понял, что милиция их уже заметила и заулыбался:

— Да какие деньги, дед! Пошутить нельзя, что ли?

Гордеев решительно подошел к старому знакомому. Тепло поздоровался с лесником за руку и потребовал у троицы, строго взглянув на заметно нервничавшего здоровяка:

— Сержант Гордеев. Ваши документы!

Просмотрел протянутые паспорта:

— Значит приезжие? И что вы на рынке делаете? Пройдемте в отделение…

Громила попытался протестовать:

— На каком основании?

Сержант твердо ответил:

— На основании слов Ивана Дмитриевича о вымогательстве. — Посмотрел на старика: — Митрич, не против в отделение с нами сходить и подробно рассказать, что они хотели?

Полозов перехватил угрожающий взгляд бугая, но согласился:

— А чего ж не сходить? Пошли. Только я вот Чубчика запрягу…

Митрич подробно рассказал молодому следователю то, что произошло на рынке несколько минут назад. Парень записывал, иногда задавая наводящие вопросы. В конце сказал со вздохом, покосившись на дверь:

— Будьте осторожны, Иван Дмитриевич. Рэкетиры вас в покое все равно не оставят. Ведь если один не платит, завтра и остальные могут отказаться. Для бандитов это крах…

Полозов кивнул, направляясь к двери:

— И с теми как–нибудь сладим…

Выйдя из милиции, наткнулся на Гордеева. Николай стоял и курил возле двери:

— Митрич, давай я тебя немного провожу…

Старик согласился, направляясь к лошади, стоявшей метрах в ста от отделения:

— Пошли…

Взяв Чубчика под уздцы, неспешно тронулся вдоль улицы. Милиционер шел с другой стороны от лошади. Удалившись от отделения метров на тридцать, Гордеев тихо сказал:

— Иван Дмитриевич, что ты показания дал, это хорошо. Только боюсь, что уже завтра эта троица на свободе будет. Тут слушок ходит, что начальство наше в этом замешано…

Лесник удивился:

— Это как так? Милиция с бандитами заодно, что ли?

Николай вздохнул, поглаживая коня по гибкой шее ладонью:

— В какой–то мере. Не все, конечно, но есть желающе заработать. Думаешь, у нас раньше сигналов не было, что торговцев заставляют платить незнамо за что? Были. Только все прикрывалось, а вот те, кто жаловался, вынуждены были вообще из торговли уйти. Ты, кстати, заметил, что русских торговцев на рынке почти не осталось? Все больше южане…

Николай вздохнул. Митрич какое–то время шел молча, ведя лошадь под уздцы и старательно размышляя над услышанным. Спросил: