Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]

Калаба не сказала ей о том, насколько страшно будет наблюдать, как Кай неделю за неделей, день за днем, час за часом теряет силы. Она не сказала Юлии, какую та испытает боль.

Юлия крепко закрыла глаза, стараясь избавиться от образа Кая, бледного и изможденного. Его безжизненные глаза были подобны тусклым стекляшкам. И в них нельзя было прочесть ничего, кроме темноты и смерти. Наверное, если бы Юлия знала, как ужасно будет смотреть на него умирающего, она никогда не решилась бы на такой шаг. Она бы просто оставила его и ушла к себе домой, к матери, отцу и Марку. Она нашла бы какой–нибудь другой путь.

И все же доводы Калабы в пользу того, чтобы убить Кая, не были лишены основания. Он изменял Юлии с другими женщинами. Он мучил ее эмоционально, истязал ее физически. Он прокутил все ее деньги. Какой у нее еще оставался выбор, кроме как убить его?

Здравый смысл и самооправдание постоянно сменяли друг друга в сознании Юлии, но чувство вины непрестанно разъедало ее изнутри.

— Может, ты за что–то сердишься на Калабу? — спросила Октавия, продолжая внимательно изучать Юлию.

Как объяснить Октавии, что одно только появление Калабы напомнит Юлии о том, что она сделала? А ей хотелось как можно скорее забыть об этом.

— Нет, — равнодушно сказала Юлия, — просто мне сейчас не хочется видеть очень многих людей.

— Мне лестно, что ты попросила меня сегодня отправиться с тобой.

— Мы ведь подруги практически с детства… — Глаза Юлии вдруг налились слезами. — Прости меня, если я часто тебя обижала, Октавия. Я знаю, что бываю ужасной. — Юлия знала, что Октавия была влюблена в Кая. То обстоятельство, что Юлия увела Кая у подруги, когда–то доставляло ей удовольствие, но теперь она очень жалела об этом. Теперь она могла бы поклясться перед всеми богами, что была бы рада, если бы Октавия осталась с Каем.

Октавия наклонилась и поцеловала подругу в щеку.

— Забудем о прошлом, — сказала она, смахивая слезы с щек Юлии. — Я уже все забыла.

Юлия выдавила улыбку. Октавия ничего не забыла. Это Юлия почувствовала по холодному прикосновению ее руки. И сегодня она согласилась отправиться с Юлией только для того, чтобы видеть ее страдания и радоваться этому.

— Как ты проводишь время? По–прежнему ходишь в лудус?

— Не так часто, как раньше, — Атрета уже не стало, — ответила Октавия, пожав плечами.

Юлия почувствовала, как у нее подскочило сердце.

— Его убили?

— О, нет. Мне кажется, он вообще неуязвим. Но он ведь был занозой в боку императора, вот его и продали одному ефесянину, который проводит зрелища в Ионии. Я видела его схватку во время Луди Флоралес. Он сражался с другим германцем. Схватка, к сожалению, была неинтересной. Длилась всего несколько минут, и Атрет даже не посмотрел, куда показывает пальцем Домициан, — вверх или вниз. Он просто поставил своего противника на ноги и проткнул его мечом, вот так. — Пальцами она показала, как Атрет вонзил меч в сердце германца.

— Как бы я хотела с ним встретиться, — сказала Юлия, вспомнив о том, какой восторг испытала в тот день, когда Атрет посмотрел на нее. Она вспомнила его жест, и впервые за последние несколько недель испытала какие–то теплые чувства.

— А ты заметила, что некоторые новые статуи Марса и Аполлона как будто вылеплены с него? — заметила Октавия. — Это был самый красивый гладиатор из всех, кого я видела. Стоит только посмотреть, как он сражается, и меня уже в жар бросает. Ты знаешь, там, возле арены, по–прежнему продают маленькие статуэтки, изображающие его, хотя его уже нет в Риме. — Октавия приобрела одну, но скорее умрет, чем подарит ее Юлии.

Вскоре рабы опустили носилки и помогли женщинам сойти на землю. Хадасса и еще одна служанка уже приготовили еду, но Юлии есть совсем не хотелось. Она неотрывно смотрела на захоронение Кая. — Оно не очень большое, правда? — сказала она.

Октавия умирала от голода, но не хотела торопить события; ей не хотелось выглядеть безразличной к чувствам Юлии.

— Да нет, почему? Достаточно большое, — сказала она.

Юлия подумала, станет ли ей лучше, если памятник Каю будет больше. Отец предложил похоронить прах Кая в семейном склепе, где похоронены два ее родных брата, но такая мысль показалась ей ужасной. Когда ей придет время умирать, она не хотела быть похороненной рядом с мужем, которого убила. От этой мысли ее бросило в дрожь.

— Тебе холодно, моя госпожа? — спросила ее Хадасса.

— Нет, — равнодушно ответила Юлия.

— Я хочу есть, — нетерпеливо сказала Октавия, направляясь к приготовленному месту, где уже были разложены нарезанное мясо, фрукты, хлеб и вино. Юлия присоединилась к ней, но ела без особого удовольствия. Октавия, наоборот, поедала все с большим аппетитом. — Чем хороши дороги, так это тем, что во время путешествия у меня пробуждается аппетит, — сказала она, отламывая себе еще хлеба. — И все так вкусно. — Тут она взглянула на Хадассу. — Может, прикажешь своей маленькой иудейке спеть тебе?

— Кай ее ненавидел, — сказала Юлия и встала. Она снова встала у захоронения, обхватив себя руками, как бы защищаясь от холода, хотя день был солнечный и жаркий. Хадасса подошла к ней.

— Поешь чего–нибудь, моя госпожа.

— Как бы я хотела знать, в покое он сейчас или нет, — прошептала Юлия.

Хадасса опустила голову. Урбан был злым человеком, одержимым темными и жестокими страстями. Те, кто отверг Божью благодать и был жесток к своим ближним, вынуждены проводить вечность в месте страданий, где великий плач и скрежет зубов. Хадасса не могла сказать этого своей хозяйке. Что она могла сказать, чтобы утешить Юлию, которая, казалось, все еще продолжала его любить?

— Оставь меня с ним наедине на несколько минут, — сказала Юлия, и Хадасса подчинилась.

Сердце Юлии глухо забилось, когда она посмотрела на мраморное надгробие. Кай Полоний Урбан было выбито на чистом белом камне, и ниже два слова — любимому мужу. Вокруг захоронения вились цветущие виноградные лозы, а верхняя часть была украшена фигурками двух крылатых пухлых херувимов. Юлия медленно опустилась на колени, наклонилась и провела пальцами по выбитым на мраморе буквам.

— Любимому мужу, — произнесла она, и ее губы скривились в мучительной улыбке. — Я не жалею о том, что я сделала. Я не жалею. — Но слезы наполнили ее глаза и потекли по щекам.

— Ты останешься на вилле Кая? — спросила ее Октавия, когда Юлия вернулась и снова села рядом с ней.

Другие невеселые мысли теперь заняли Юлию, повергнув ее в еще большее уныние. Со смертью Кая она опять оказалась во власти отца. Марк снова вступил в права опекунства над ее имуществом. Она не возражала против этого — потому что Марк не станет ей отказывать в том, о чем она его попросит, — но она была против того, чтобы с ней обращались как с ребенком, чтобы ей приходилось, как ребенку, просить денег или разрешения на все, чего ей бы хотелось. Но, с другой стороны, какой еще судьбы она ждала после такого горького опыта семейной жизни? После двух браков, дважды оставшись вдовой, она совершенно не стремилась связывать себя новыми брачными узами.