Вейн

Мне нельзя больше ходить на Обводную, нельзя!»

…Как-то на физкультуре прилетело по затылку волейбольным мячом. Зазвенело в ушах, и мир на мгновение дрогнул. Так и сейчас, когда Юрка понял, что прочитал.

Значит, ему врали? Всю жизнь! Сказочку рассказывали. Мол, мама ездила со стройотрядом и познакомилась с папой. Осенью хотели пожениться, но папа пошел купаться, а реки там бурные. Даже тела не нашли. Мама записала Юрку на свою фамилию – не хотела никому доказывать, что сын имеет право носить другую. Бывает. Ну, судьба такая, несчастливая.

Он не помнил, как оказался внизу. Лихорадочно заталкивал в рюкзак свитер. Выброшенные из шкафа вещи валялись на полу. Рубашка свисала из ящика, раскинув рукава. Мялись в рюкзаке мамины фотографии. Расплющило коробок со спичками.

Зачем ему свитер? К черту!

– Папаша, значит, да? Зеленцов, да? Хрен вам!

Она все-таки пошла на Обводную. Зачем? Ведь не хотела. Он позвал? Позвал, а потом бросил! Сам смылся, а ее оставил!

– Ненавижу! Гад! – крикнул Юрка, и пустой дом отозвался вздохом.

Хлопнула дверь.

Было темно, даже хозяйки еще не поднимались к утренней дойке. Юрка побежал к далеким фонарям, рюкзак колотил по спине. Сонно взлаивали собаки.

На остановке – никого. Магазин заперт. В многоэтажке по ту сторону светится пара окон.

Юрка выскочил на шоссе. Ну, где тут выход?!

Метался по дороге. То еле переставлял ноги, зажмурившись. Представлял: вот еще один шаг, и откроется другой мир. То бежал, надеясь проскочить. Не получалось.

Подали голос первые петухи.

Юрка сел на обочину и сбросил рюкзак. Опустил голову на колени. Болел затылок, точно и в самом деле ударили мячом.

Значит, он вовсе не Юрий Георгиевич Жданов, а Зеленцов Юрий Викторович. Бред какой-то!

Проехало такси, притормозило возле мальчишки и снова набрало скорость.

Странно, подумал Юрка, глядя на удаляющиеся габаритные огни. Как не сбили, пока с закрытыми глазами по шоссе мотался?

Встал. Поднял рюкзак за лямки и поплелся обратно. Светало, по улице полз туман. Петухи распевались уже хором. Мычала недоеная корова.

Юрка постоял на крыльце, кутаясь в джинсовую куртку. Заходить в дом не хотелось.

У соседей стукнула дверь, прошаркала в сарай бабка Ната. Черно-белой молнией метнулся кот, скрылся в малиннике. Громко сказало где-то радио:

– …часов. С добрым утром, дорогие…

Юрка толкнул дверь и шагнул в сени. Там на вешалке громоздилась дедова телогрейка, висел бабушкин плащ. На скамеечке стояли галоши и обрезанные по щиколотку валенки – у деда частенько мерзли ноги, даже когда стаивал снег.

Разуваться Юрка не стал и пошел в комнату, пачкая половики. Завалился на диван, не сняв куртку.

В открытую дверь виднелась разгромленная спальня. Все так же свисала из ящика рубашка. Молчал телевизор, шнур от него лежал, вытянувшись на середину комнаты. От стола был отодвинут стул, на котором сидела тетка из соцопеки. Юрка отвернулся. Перед глазами оказалась вытертая диванная обивка. Снова – ну что за гадство! – хотелось есть. Вспомнил бурые пятна у холодильника, и его замутило. «Не пойду, – подумал, подтянув колени к животу. – Буду спать».

…Стучали. Юрка нехотя открыл глаза. Показалось: все приснилось. Никто не приходил, он не нашел дневник и не бегал по шоссе в поисках дырки в параллельный мир. Сейчас отопрет дверь и впервые увидит мужика из детдома. Тяжело сел, мотнув головой. Солнце поднялось уже высоко, и на дорожке лежали желтые пятна, высвечивая ошметки грязи.

Значит, было? И шоссе, и мамин дневник.

Снова постучали.

Юрка вышел в сени и осторожно отодвинул занавеску. Или все-таки приснилось? Вот он – директор интерната.

Старик сошел с крыльца, отступил на шаг и окинул взглядом окна. Черт, этот хрен же обещал вернуться! Бумагу, поди, принес. Чтобы его, Юрку, за шкирку и в приют. Ну уж нет!

На цыпочках выбежал из сеней и метнулся в кухню. Нырнул в низкую дверь, ведущую на огород. Направо, в смородину, а там через соседский участок.

– Юра! Постой!

Перемахнул забор и бегом по улице.

Обругала какая-то бабка. Бросилась в ноги шавка, заходясь лаем. Кроссовки скользили по мокрой земле.

Возле остановки притормозил желтый «пазик». Юрка наподдал, но двери с шипением закрылись перед носом.

– У, гад!

Подхватил с обочины камень и запустил им в автобус.

– Что за хулиганство!

Юрка оглянулся. Люди на остановке смотрели с возмущением. Мужчина в очках говорил, брезгливо оттопыривая губу:

– Вот оно, нынешнее поколение.

– Колония по таким плачет, – поддакнула тетка с пустой хозяйственной сумкой.

– Хрен вам! – крикнул Юрка и рванулся наперерез потоку машин.

Гудки, визг. Ударило в лицо ветром с запахом бензина. Надвинулся огромный радиатор, пышущий жаром. Побелевший шофер крутанул баранку. Солнце сверкнуло на хромированной решетке…

Все!

Толчок – странно мягкий для такой махины. Что-то сыплется сверху. Листья?! Небо, затянутое облаками. Качаются ветки. Раздвинув их, показалась жуткая рожа. Смуглая, морщинистая, расписанная цветными красками. С ноздрей свисают длинные серьги. Рожа оскалилась в улыбке, показав гнилые зубы, и радостно сказала:

– Вася-я-яй, вейн!

Множество голосов повторили эхом:

– Васяй! Васяй!

…– Думал, крыша поехала. А это просто васяки. У них приветствие такое. Они на самом деле добрые. Смешные. Футболки моей боялись. Сами же просили показать! Увидят, и давай визжать. В «Перекресток» меня отвели.

Юрка сцедил из котелка в пиалу остатки жузговского чая. Выпил залпом.

– Ну что, понял? Какого отца ты ищешь и какого – я?

Егор взъерошил на затылке волосы.

– Но ты же не знаешь, почему он ушел, может…