Въездное & (Не)Выездное
Шрифт:
Наша гостиница – на окраине, у старых городских ворот. Идти до центра минут 15. Флоренция – город маленький. И пять веков назад – то есть тогда, когда на местный рынок нельзя было зайти, чтобы не наступить на ногу либо Микеланджело, либо Караваджо – здесь обитало 200 тысяч человек, а сейчас всего в 2,5 раза больше. Зато туристов приезжает каждый год по пять штук на одного местного жителя.
Туристы – народ восторженный, но глупый. Им подавай непременно вековую седину, старые фрески, они без ума от Леонардо и Бронзино, от странных историй и темных времен. А обмануть народец ничего не стоит. Видел я, как в Москве туристы охали у фальшивой Иверской часовни (воспроизведена
Собственно, чтобы предотвратить обман дилетантов, не так давно архитекторы мира подписали так называемую Венецианскую хартию по реставрационной этике (Россия, кстати, к ней присоединилась). Суть в том, чтобы защитить историю от подделок. Когда старые камни рушатся, их нельзя заменять копией. Если Колизей и Форум погибли, можно либо демонстрировать их могилу, либо строить на могиле, условно говоря, стеклянный куб. Что тоже есть памятник времени, только другому. Но создавать копию Колизея – нельзя, как нельзя вывешивать, скажем, в Уффици фальшивого Караваджо, прикрываясь тем, что оригиналы велел сжечь Савонарола (тоже, кстати, был мэром Флоренции. Запретил танцевать, улыбаться, смеяться. Вскоре хмурые недовольные сограждане сожгли его самого). Историческая подлинность состоит в том, что история не переигрывается.
Ни в монолите, ни в кирпиче и ни за какой бюджет.
А еще, гуляя, мы говорим о том, что Лужков (что есть, по сути, не имя, а торговая марка столичного стройкомплекса), надежда и гордость москвичей, лишил их – и поделом, коль так монолитно его переизбирали, пока еще можно было избирать, – той Москвы, про которую когда-то написал Давид Самойлов: «Снега, снега, зима в разгаре, светло на Пушкинском бульваре, заснеженные дерева, прекрасна в эти дни Москва. В ней все уют и все негромкость». В Москве не осталось соразмерного человеку района: она теперь – сплошной офис, соразмерный занимающим его корпорациям. (Лужков ведь, если не ошибаюсь, сказал, что в центре не должно остаться пятиэтажных домов? – правильно, скоро и не останется. Он ведь сказал, что «сталинки» будет сносить? – правильно, и снесет, и воспроизведет.)
А в офисе туристу делать нечего. На весь осмотр столицы РФ сегодня нужен максимум день: меньше, чем на Суздаль. Красная площадь, Кремль, Третьяковка – и все. Прочее либо торговые комплексы, либо фальшак. Ведь фальшак – храм Христа Спасителя, фальшак – упомянутая Иверская, фальшак – Манеж, фальшаком будет Военторг. Символ сегодняшней Москвы – фальшиво признанная аварийной и воспроизводимая (в монолите) фальшивая гостиница «Москва» (а федеральный символ – незаконно перестраиваемая гостиница «Россия»).
В Москву туристу если и есть смысл приезжать, то как в Лас-Вегас, с его имитациями мировых шедевров. И не парадокс ли, что Лужков бьет себя в грудь, требуя вывода из Москвы казино.
И мы, наслаждаясь прогулкой вдоль Арно, решаем, что это он на публику бла-бла-бла. Не выведет. Воспроизведет. В монолите. В Москве сегодня можно жить, только чтобы зарабатывать крутые деньги и круто их тратить.
Не было в Москве праздника смешнее, чем 850-летие Москвы.
Это праздник новодела, прикидывающегося старым городом. Истории у Москвы больше нет.
У нас последний вечер во Флоренции,
пора собирать чемоданы.Уже сворачивая к гостинице, мой собеседник, знающий Италию не в пример лучше меня и куда больше здесь живущий, говорит, что понимает любовь москвичей к Лужкову.
Большинству, говорит он, трудно жить в европейских исторических городах. В Венеции, с ее сыростью и гниеньем каналов, не осталось итальянцев. Там покупают недвижимость американцы, англичане и русский художник Андрей Бильжо. А аборигены живут на берегу лагуны, в Местре, потому что не хотят поступаться удобствами жизни ради Большой Истории. И вопрос не в том, чтобы упрекать людей то, что они разменяли историю на удобства, а в направлении исхода.
В Европе, продолжает он, вслед за Америкой после войны случилась suburban revolution, революция пригородов, когда средний класс из Парижа, Рима, Флоренции, Барселоны стал перебираться в домик с лужайкой в пригороде. Все, что потребовалось для революции – строительство пригородных дорог и коммуникаций. В России же с коммуникациями известно что. Вот удобства и стали создаваться прямо на старых камнях.
– Ты понимаешь? – спрашивает он.
Я машинально киваю. Я не москвич, я петербуржец. Мне легко подчинять жизнь истории, потому что жизнь в Петербурге означает подчинение хотя бы графику разводки мостов.
Я знаю, что в Петербурге в последние годы риелторы делят квартиры в центре на два типа: «московский» и «иностранный». «Московский» – это когда монолит и подземный гараж. «Иностранный» – это когда сохранились лепнина и печи. Второй тип приводит в восторг европейцев, первый скупают с инвестиционными целями москвичи.
Я обойдусь без подземного гаража: не может быть подземного гаража под, условно говоря, Трезини. Зато в моем окне Петербург ровно в том виде, в каком он существует последние 200 лет. Смотришь в окно – видишь золотой сон.
– А представляешь, если Лужкова – губернатором в Питер?! – выводит меня из задумчивости приятель.
Я вздрагиваю, потому как по размаху сноса домов на Невском, Литейном и по обилию рекламы Газпрома мне кажется, что – уже. А засыпая, я вспоминаю вдруг безо всякой связи с прошедшим, что homo sapiens, человеком разумным, нас назвал Линней лишь в XVIII веке. До этого мы довольствовались Аристотелевым званием «смеющейся обезьяны».
Похоже, Линней поспешил.
Эта статья была опубликована в «Огоньке» без двух последних абзацев и с другим заголовком. Предосторожность была не лишней. В то время мэр Москвы Юрий Лужков выигрывал во всех московских судах все дела о диффамации. Писателя Эдуарда Лимонова мэр просто выпотрошил: все гонорары за текущие публикации одного из лучших русских писателей второй половины ХХ века уходили на оплату исполнительных листов.
По счастью, Лужков в суд на меня и «Огонек» не подал.
Что, впрочем, не помешало ему – как и губернатору Валентине Матвиенко в Петербурге, как и губернатору Валерию Шанцеву в Нижнем Новгороде, а вообще имя им легион – искренне, планомерно и отчасти даже вдохновенно изводить под корень старые камни, заменяя их монолитным железобетоном.
И хотя в Лужкова вот уже 4 года как в довольно свинской манере с губернаторского места прогнали, назад уже не отыграть.