Вид на битву с высоты

Я тоже выкинул сигарету. Словно валенок курил.

– Надо разобраться, – сказал Ким. – Ты во взвод идешь?

– Нет, – осмелился я. – Они без меня разберутся. У меня маленькое личное дело есть.

– У меня тоже небольшое дело есть. Но нам с тобой не по дороге.

– Как хочешь, – сказал я.

И я пошел по траншее следом за патер-ламой, по траншее, которая вела от передовой в тыл.

Ким шел сзади. Сначала он словно хотел подождать, пока я скроюсь из глаз, но потом плюнул и догнал меня.

Я оглянулся.

– Может, нам по пути? – спросил я.

Ким прибавил шагу.

Он поравнялся со мной, благо траншея была такой широкой, что по ней могла проехать телега.

– Я в город иду. Мне в город надо.

Он замолчал, давая мне возможность быть откровенным.

– Мне ближе, – сказал я. – Я до госпиталя.

– А зачем тебе в госпиталь?

– Туда же Маргариту послали. Риту Савельеву.

– А ты тут при чем?

– Она с Аркашей жила, с моим двоюродным братом.

– С каким еще Аркашей?

– У тебя провалы в памяти, – сказал я.

– А мне нужно в город, – сказал он. – Вот будет бой, лягу я, погибну. Реально ведь?

– Конечно, реально.

– А я мать повидать должен. И сестренку тоже, она в будущем году в школу пойдет.

– Откуда ты знаешь?

– Слушай, ты какой-то отмороженный, – сказал мне Ким. – Ты разве не из города?

– Может, из города. Но сначала я хочу с Риткой поговорить.

– А где госпиталь, знаешь?

– Не знаю – спрошу, – сказал я. Как раз навстречу нам шел местный старожил – это было видно по каске с гребнем, по распоротому и кое-как зашитому рукаву куртки и по рукоятке кинжала, торчащего из-за пояса.

Я не знал, положено ли отдавать честь, и на всякий случай отдал.

Старожил ухмыльнулся.

– Пополнение, что ли? – спросил он.

– Сегодня нас привезли, – сказал Ким.

– Давно пора, а то они нас мордами об асфальт возят. Много вас?

– Военная тайна, – сказал Ким.

– Да пошел ты! Военная тайна! Как грязью в грязи ползать – это не тайна...

– Не злись, – сказал я. – Нас было двадцать два человека, часть попала к Коршуну в роту. У него никого не осталось.

– А у кого осталось? – спросил старожил.

– Где госпиталь? – спросил я.

– Чего?

– Госпиталь, больница, санчасть, лазарет. Не знаю, как это у вас здесь называется.

– Как везде у людей, – ответил старожил. – Вторая траншея, совсем старая будет. По ней пойдешь направо до большого оврага – там лазарет собирались разбивать. Только откуда им людей набрать? Боюсь, что придется нам тут подыхать. И сколько, ты говоришь, вас прислали?

– Двадцать два человека.

– Капля в море дерьма! – изысканно выразился старожил и ушел.

Некоторое время мы шли молча. Плохи наши дела, думал я, и эхом моих мыслей прозвучали слова Кима.

– Плохи наши дела, – сказал он.

– Знаешь что, – предложил я ему, – давай вместе заглянем на минутку в лазарет, посмотрим, что там происходит, а потом я тебя в город провожу.

– Пошли, – сразу согласился Ким. Видно, и ему одному было неуютно.

Мы быстро дошли до траншеи – совсем старой, – просто канавы, только трава не выросла, хотя было тепло и земля была сухой.

Мы пошли по траншее. Мы молчали. У нас даже не было общего прошлого, о котором можно разговаривать, и не было настоящего, которое бы нас объединяло, потому что настоящее, предложенное патер-ламой и майором-идеологом, отдавало ложью.

Канава раздалась, и мы спустились в широкий овраг. Там было почти пусто. Только в одном месте грудой лежали носилки, в другом несколько солдат сбивали койки – рамы на бревнышках и на них доски.

Риту мы нашли сидящей на пустом ящике, возле нее лежала груда белых и не очень белых тряпок. Она резала их большими ножницами на узкие полоски. Другая молодая женщина, очевидно, из старшего поколения местных жителей, облаченная в серый халат, с нечесаными прямыми волосами, нездоровым обрюзгшим лицом и оплывшей фигурой, подбирала эти полоски и наматывала их на палочки – я понял, что они изготавливают бинты.

Рита была в своей одежде – может, ей еще не выдали медицинской формы: в дешевых джинсах и кожаной куртке. Она еще не успела потерять живого цвета лица. Под курткой была видна голубая майка. Я уже знал, насколько Маргарита небрежна в одежде, впрочем, это входило в ее образ – из нее получилась бы славная цыганка. Я был рад, что она жива и здорова.

– Рита, – сказал я. – Как ты тут устроилась?

Она меня не узнала.

Но вскочила. Она боялась. Она прижимала к груди белую тряпку.

– А это Ким, – сказал я, – он тоже из Меховска, ты его не помнишь?

– Слушай, уйди, а? – попросила меня Рита. – А то я сержанта позову.

– Я сам сержант. – Я постарался успокоить ее улыбкой. Рита боялась и не любила меня. Я был ей противен – это шло из подсознания, она верила в то, что я убил ее Аркашу, хотя и не помнила никакого Аркашу.

Если бы я знал кого-нибудь из ее друзей или подруг – я бы попытался превратиться в какое-нибудь существо, приятное ей. Но я никого не знал. А превратиться в Аркашу я не посмел – это было бы жестоко и могло вызвать бурную реакцию.

– Но ты-то помнишь Риту Савельеву? – спросил я у Кима.

– Пойдем, – сказал Ким. – Мы тут не нужны.

– Ну хорошо, – сказал я. – Когда ты обживешься, Рита, я вернусь. И ты перевяжешь мои раны.

– Ребята, идите по своим делам, – сказала толстуха. – Не вяжитесь. Мы вам не девки. Понял?

– Я не имел в виду ничего плохого, – сказал я. – Просто мы раньше были знакомы.

И я внушал ей: мы были знакомы, я твой друг, я твой друг... но барьер в ее памяти был настолько тверд, что она не могла и не хотела меня вспомнить.

Ким потянул меня прочь.

– Ну и госпиталь, – сказал я, когда мы отошли немного и я оглянулся посмотреть, как они режут бинты. Рита смотрела нам вслед. Я помахал ей. Она неуверенно подняла руку и уронила ее.

– Ну теперь пойдешь со мной? – спросил Ким.

– Как договорились, – сказал я.

Мы выбрались из канавы и снова пошли по траншее, которая вела в тыл.

– Так ты тоже Риту не помнишь? – спросил я Кима.

– Ты эту имеешь в виду? – Он показал в сторону госпиталя.