Вид с метромоста (сборник)
Шрифт:
Лестница
Мама рассказывала про одну свою сотрудницу.
Она была одинокая женщина, разведенная жена; она из последних сил вырастила дочь, дала ей образование; дочь тут же вышла замуж и быстро вошла в семью мужа, прижилась там, а у матери бывала совсем редко; и вот эта женщина, Соня ее звали, чуть ли не первый раз в жизни поехала отдыхать.
Одна поехала. Ей было сорок пять. Вполне, кстати, ничего из себя – такая маленькая, худенькая, большеглазая.
Вот. Ну
Они сошлись сразу, на второй день отпуска, и три недели прожили как в раю, как будто это был медовый месяц. Так Соня рассказывала моей маме. Хотя на самом деле, наверное, это были ее чувства, это она была как в раю или в медовом месяце, а что думал этот мужчина, не совсем понятно.
Впрочем, скорее всего, он тоже увлекся. Вряд ли бы Соня стала так по-детски врать. Хотя, возможно, она преувеличивала.
А может быть, и нет. Кажется, он в нее по-настоящему влюбился. Потому что он стал писать ей письма из своего города. Длинные, подробные и горячие – настоящие любовные письма. Он ей писал, что скоро, совсем скоро он уладит все свои дела, и они будут вместе наконец. Он не был женат, кстати.
А через полгода замолчал. Вдруг, внезапно. Она написала еще два раза. Потом послала телеграмму: «Ты жив?»
Он был жив, разумеется. Ответил кратким письмом: «Между нами всё кончено, я женюсь на женщине, которая ждала моего решения восемь лет».
– Но каков подлец! – говорила Соня моей маме, заливаясь слезами. – А какие слова говорил! Какие письма писал! Обязательно приеду к нему. Позвоню в дверь. Он откроет, а я брошу эти письма ему прямо в лицо! В морду!
– Не надо, – говорила мама.
– Нет, надо! – рыдала Соня. – Пусть ему станет стыдно!
– Не станет ему стыдно, – уговаривала ее мама. – Ну, разве на минутку. Да и то не перед вами, а перед женой. А вам будет ужасно подходить к его двери. А потом! Как вам будет гадко спускаться по лестнице, выходить на улицу, ехать на вокзал… Не надо.
Соня поджала губы, высморкалась и вышла из комнаты.
А через месяц она сказала моей маме:
– Как вы были правы, Алла Васильевна! Это было ужасно. Особенно потом, спускаться по лестнице. Темный страшный двор. Холодный поздний вечер. Еле до вокзала добралась. А письма я решила не отдавать. Поэтому и в дверь звонить не стала.
Кто виноват?
Почему этот мужчина бросил Соню из предыдущего рассказа?
Нельзя же сказать, что он был просто подлец.
Просто подлецов не бывает. Тем более не бывает «просто поступков». Тем более в таких довольно сложных и эмоционально нагруженных обстоятельствах.
Если бы он был циничный курортный донжуан, он не стал бы писать ей письма несколько месяцев. И вообще вряд ли провел бы с ней весь отпуск. Попользовался бы ее наивной жаждой любви, и на ее глазах бесстыдно бы ушел к другой.
Что же случилось?
А вдруг в своих письмах она оказалась назойливой и пошловатой? Многословно и не очень грамотно рассказывала о своих чувствах, подробно описывала, как провела день. Что утром «одела», что на обед «кушала», как на работе «давлеет» начальница.
Кошмар, правда?То есть она как бы сама виновата.
Или так. Соня была еврейка. А его престарелая тетя была закоренелая антисемитка. Или наоборот, Соня была русская, а тетя – правоверная еврейка. И она сказала: «Женишься на жидовке (на шиксе) – лишу наследства!» И он выбрал наследство: кооперативную квартиру, набитую дорогой мебелью и хрустальными вазами.
То есть он сам виноват, сделал гадкий корыстный выбор.
Или вот. Он был сотрудником секретного оборонного НИИ. Как положено, доложил в первый отдел, что хочет жениться на такой-то. КГБ ее проверил. Оказалось, ее бывший муж эмигрировал в Америку. Но иногда писал письма и присылал посылки для дочери. И ему сказали: женишься на ней – лишим допуска и уволим. И он выбрал любимую работу; да и вообще: уволили бы его – где работать, на что жить?
То есть он виноват, но не очень.
Ну, или такая ситуация: он получил смертельный диагноз. Жить осталось полгода. Уже начались невыносимые боли. И он не захотел ее мучить.
То есть он совсем не виноват, даже отчасти молодец.
Но я не о том, собственно.
Я о том, как люди ищут виноватого в своих бедах.
Три разных характера.
Одни всегда (ну, чаще всего) говорят: «Я виноват сам».
Другие считают, что всегда виноват кто-то другой.
А третьи уверены, что никто не виноват. Фатальное стечение обстоятельств.
Ну, а как было на самом деле, мы всё равно не узнаем.
Средняя ожидаемая
– Ты о чем думаешь? – спросил Серёжа Наташу.
Было полвосьмого вечера. Они пришли с работы, поужинали и сели на диван. Они только месяц как поженились и еще не очень умели жить вместе. Серёжа закурил, а Наташа смотрела в открытое окно: был июнь, светлый теплый вечер.
– А? – переспросила она.
– О чем ты думаешь? – повторил Серёжа.
– Ни о чем, – сказала она.
– Как это? – удивился Серёжа.
– Ну, так, – сказала она. – Просто.
– Я не в смысле, что ты что-то специально вспоминаешь, – сказал он. – Или про что-то рассуждаешь в уме. Я просто – о чем ты думаешь. Вот сейчас.
– Ни о чем, я же сказала.
– А я, например, всё время о чем-то думаю, – сказал Серёжа. – Всё время что-то в голове крутится. Работа, ребята, мать с отцом. Кого в метро видел. Например, сегодня мужик рядом сидит: костюм шикарный, галстук розовый, духами пахнет на весь вагон, а на кроссовках грязь ошметками засохла, даже странно. Вспоминаю кино, какое смотрел. Книги тоже. Новости по радио. Куда поехать в отпуск. Ну и про тебя, конечно, всё время думаю.
– Что ты про меня думаешь? – Наташа на него посмотрела.
– Какая ты красивая. Ну и вообще, – он засмеялся и покраснел, – неважно. А про меня совсем не думаешь?
Наташа помолчала, но потом честно помотала головой.
– Почему?
– Не знаю, – сказала она.
– Погоди, – сказал он. – Наверное, я тебя не так понял. Наверное, ты просто очень устала и сейчас расслабляешься, да? Вот так сидишь на диване, смотришь в небо, все мысли улетают, и в голове чисто и светло. Да?