Вид с метромоста (сборник)
Шрифт:
Это была совершенно обыкновенная девица. В свитере и теплых зимних брюках.
– Да, конечно, – сказала она, достала из сумочки спичечный коробок, вынула спичку, ткнула ей в слово µ. – Что это?
– Разгоряченный, – сказал я.
– Идите. Два, – сказала она.
– То есть, простите, горячащий. Разгорячающий.
– Форма?
– Причастие активного аориста. От глагола – µ.
– Так. А если то же самое слово, но в ионическом или гомеровском диалекте? – Я молчал. – Это будет всего лишь второе лицо единственного числа активного аориста, – она подняла палец и нежно сказала: – Неаугментированного!
У нее были красные пальцы, как будто она была на морозе без перчаток.
Она высыпала из коробка остатки спичек. Их было восемь.
Я сделал пять не самых страшных ошибок. Пять сломанных спичек улетели в корзину под столом. Три вернулись в коробок.
– Три балла, – сказала она. – Не надо возмущаться. Три – это удовлетворительно. Что это значит? Это значит – преподаватель удовлетворен. Тем более удовлетворен должен быть студент! – и она засмеялась.
Когда я добежал до дачи, было уже темно.
Горело одно окно – в Ксюшиной комнате. Тьфу, да конечно! Она оставила свет. А я, когда проверял, всё ли выключено, забыл туда зайти.
Я отпер дверь, скинул куртку и прямо в сапогах протопал наверх.
В Ксюшиной комнате на маленьком столе горела настольная лампа и освещала раскрытый греческо-русский словарь. Как он мог здесь оказаться? Я же оставил его в папином кабинете, где спал и занимался!
Я сел на стул и стал соображать. Вспоминать и озираться.
Внизу раздался щелчок сортирной двери.
Я громко встал со стула.
– Ой, кто здесь? – спросил незнакомый женский голос.
9. Санитарный кордон
– Нет, это я спрашиваю, кто здесь? – строго и даже басовито сказал я, подойдя к двери, но не выглядывая наружу.
– Сейчас я всё объясню, – сказала она; я ее не видел. – У вашего папы в Ленинграде есть троюродный брат.
20
То, что не лечат лекарства (лат.).
– Дядя Миша? – спросил я.
– Ну да! – она сделала шаг по ступеньке, но остановилась. – У него дочь Маша, так? А я Машина подруга. Мне кажется, мы даже виделись, когда вы приезжали, вы заходили к ним в гости, а я там была у Маши. Вы были с приятелем, его Андрей зовут, и еще девушка с ним, какое-то жуткое имя у нее. Вроде Милена.
– Именно, – сказал я. – А вас как зовут?
– Леокадия Львовна. Но лучше на ты. Только не Лада, бога ради. Лада и Милена, какой кошмар!
– Скажи, Леокадия, а ты тогда в меня случайно не влюбилась?
– Если ты был хорошенький мальчик, – засмеялась она, – то вполне могла, минут на пять. Но если честно, не помню.
– А если честно, – спросил я. – Как будет гомеровский аорист от µ?
– Ай! – закричала она, я услышал звук падения. – Черт! Проклятье. Ой… Я, кажется, сломала ногу…
Я перетащил ее в гостиную. Уложил на диван. Конечно, это был не перелом. То ли растяжение, то ли сильный ушиб около лодыжки. Я на крыльце отколол сосульку, завернул в махровое полотенце, приложил к ее ноге.
Рассмотрел ее повнимательнее. Обыкновенная девица. Светлые волосы, остренький носик, насчет фигуры непонятно: большой мешковатый свитер всё скрывал.
– Так не поможет, – сказала она. –
Сними с меня брюки и колготы.Когда я стягивал с нее колготки, она вдруг ойкнула и сказала:
– Черт… Ноготь цепляется. Прости. Мы теперь не мальчик и девочка, а санитар и раненая. У тебя ножницы есть? Состриги, пожалуйста.
Сверху я принес мамин несессер. У нее были длинные ногти на больших пальцах, и как я ни старался ножницами и щипчиками, посередине почему-то всё равно оставалось острие. Я взял пилочку и стал его стачивать. У нее были хорошие ножки с нежным золотистым пушком на икрах. У нее подрагивали стиснутые коленки. Чем сильнее я точил ее ногти, тем сильнее ее била тонкая дрожь. Вдруг она вздохнула и сказала:
– Всё, спасибо. Порядок, теперь не будет цеплять.
Я взял ее за стопу, приподнял.
– Ты что! – закричала она. – Больная нога!
– Прости, – я взял другую ногу и попытался поцеловать ее подъем.
Она засмеялась:
– У нас ничего не получится. Теперь ты мне просто санитар.
Мне тоже вдруг расхотелось. Я примотал лед к ее ноге вторым полотенцем.
– Время полдесятого, – сказал я. – Лежи и спи. Завтра я приеду. Что привезти?
– Спичек, – сказала она. – А то у меня только восемь штук осталось.
– А из еды?
– Дай сумку… – она достала кошелек, вытащила десятку. – Пожалуйста, сходи на рынок и купи свежую курочку. Парную. Ладно?
– Ладно, Леокадия Львовна, – сказал я. – Пока, до завтра. А теперь скажи мне, как ты сумела следы замести?
У нее желтые глаза были, чуть рыжеватые волосы и острый нос. Она сказала:
– Хвостом.
10. Отчего люди не летают?
21
Умоляю, стоя на коленях (лат.; слова из реквиема).
Мне всё-таки хотелось договориться о пересдаче. Утром я был на факультете.
По коридору шла наша завкафедрой.
– Здравствуйте, Аза Алибековна! – я поклонился и улыбнулся.
Она нахмурилась и едва кивнула.
Я сделал несколько шагов и налетел на Юру Царёва с четвертого курса. Он схватил меня за рукав и вытащил на лестницу.
– Слыхал, что вчера было? Из-за тебя, между прочим!
– Что?! – я ничего не понимал.
– Дай сигарету, – сказал Юра. – Ты получил трояк и убежал, так? А тут Аза входит. Наверное, она всё слышала. Вот она и говорит этой стажерке, которая тебя валила: «Насчет гомеровского аориста. Там ударение стоит на другом слоге, нежели в причастии! Зачем вы запутали студента? Или вы сами недостаточно знаете предмет?» – Юра закурил и затянулся.
– А дальше? – спросил я.
– А дальше эта психопатка идет к окну, отодвигает кактус, открывает створку…
– И что?
– И всё, – сказал Юра. – Десятый этаж всё-таки. Белый снег, кровь, ужас.
– Господи, – я неизвестно почему перекрестился.
Юра покосился на меня и продолжал:
– Все кричат, галдят, звонят в скорую, бегут вниз. А внизу ничего. Гладкий газон и чистый снежок. Кругом люди ходят. Их спрашивают: вы видели, женщина из окна бросилась? Нет, отвечают, вы что, с ума сошли? Милиция приехала, опросила. И вот что интересно, старик: все, кто был наверху, видели. Все, кто гулял внизу, нет.