Виделись!
Шрифт:
Именно за таким вот ярким, радостным пятном света, раскинувшимся, растянувшимся по столешнице я наблюдал, сидя на удобном стуле с мягким сиденьем и высокой спинкой. За пляской мелких пылинок в желто-золотом свете солнечного луча. Любовался тонкой, почти невесомой занавеской, которая слегка колебалась под легкими порывами ветерка, которые вполне правомочно можно назвать нежными. Смотрел на зелёные листья на ветках дерева, что росло за окном… Никак не мог сообразить, кстати, к какой породе принадлежало это дерево: листья его с моей точки обзора одновременно казались похожими и на листья клёна, и на листья дуба, и даже на листья смородины. Такая нечёткость могла быть объяснена тем, что видел их, эти листья сквозь занавеску, которая едва колыхалась и слегка искажала
— Вы меня вообще слушаете, молодой человек? — прервал плавное течение моих размышлений голос Ректора Академии Магии, в чьём кабинете я нынче и находился. Хотя, наверное, не совсем будет правильным использовать слово «прервал», я ведь не перестал мыслить в том же созерцательном ключе. Да и до этого вопроса, не переставал следить за тем, что этот достойный и уважаемый мужчина мне говорил. Просто, эта вот картина: открытое окно, занавеска, длинные, по-утреннему жёлтые лучи света, полированная столешница — была столь цепляющей, наполненной какой-то внутренней гармонией, вызывающей некие ностальгические чувства и смутные воспоминания. — Я говорю, что догнать два с половиной месяца отставания от сокурсников и программы, будет очень нелегко. Да даже, в принципе — возможно ли?
— Не попробую, не узнаю, — вяло ответил я, не поднимаясь с поверхности стола и своих сложенных на ней рук, на которых я был распластан, словно вяло шевелящаяся на воздухе рыба, выброшенная на берег.
Может быть, это и невежливо, но из меня сегодня, словно бы все кости повыдергали, оставив один только студень, так и стремящийся где-нибудь прислониться и расползтись по горизонтальной поверхности. Вчерашнее опасение оказалось не беспочвенным — мне так и не удалось толком поспать. Растревоженная голова так и норовила подкинуть какой-нибудь «флешбэк» попакостнее, позабористее… Стоило лишь на пару секунд сомкнуть веки и отпустить контроль со своей «мыслемешалки». Словно специально. Словно назло. А уж о кошмарах, что набрасывались, как голодные псы, стоило лишь немного расслабиться и начать погружаться в дремоту, и говорить нечего.
Бессонная ночь. И она не прошла даром: нынче, что глаза мои, что сознание, что эмоции — всё было, словно песком присыпано. Идеальное (сарказм) состояние для сколько-то серьёзных переговоров.
Однако, оттягивать их тоже было не с руки: и время теряется, утекает, как тот же песок сквозь пальцы, и невежливо это. Да и, в целом, такие вопросы лучше всего закрывать сразу.
Что я вообще тут делал и как попал сюда? Довольно просто, на самом деле — пришёл договариваться о закрытии своего «академа». Пришёл в Деканат. Там посмотрели на мои документы, сверились с какими-то списками, что-то уточнили у лиц начальствующих и отправили меня на х… хм, приём к Ректору. Отправили. И я пошёл. И пришёл. И даже был принят. Теперь вот расплывался лужицей по его столу и стулу.
— Не попробую — не узнаю, — заставил я себя вяло пожать плечами. — Академия-то, в любом случае, ничего не теряет: обучение оплачено, дополнительные занятия тоже. Вычет за пропущенные мной дни я не требую.
— Давай на чистоту, Иван, — устало потёр переносицу мой собеседник.
— Давай… — отозвался я на автомате. Но, чуть подумав, добавил. —…те.
Всё-таки, хаметь и переходить на «ты», пожалуй, не стоило. Некоторую дистанцию в общении, пожалуй, имело смысл оставить. Чисто ради удобства.
— Можно на «ты», — заметил мою оговорку Ректор.
— Можно, — снова вяло пожал плечами я.
— Так вот: тебе это точно надо, Иван? — спросил он, проникновенно заглядывая в мои глаза.
— А почему нет? — ещё раз заставил двинуться свои плечи я. — Если бы не желание учиться, то я бы вообще из Диких Локаций не стал бы выползать. С комфортом там обосноваться мне ничего не мешало.
— Но ты в курсе, что являешься не самой желательной персоной в Авалоне?
— Ну, мне на что-то такое намекнули, когда я вышел
из здания Телепорта. Но, вроде бы, проблема разрешилась?— Кстати, про проблему… Что ты сделал с Илоной? — снова потёр переносицу Ректор. Видимо моё состояние «нестояния» было заразным.
— Ничего, — пожал плечами я.
— Ничего? — скептически изогнул одну бровь он.
— Она просто решила покинуть столицу, в которой, итак, уже задержалась дольше необходимого. И отдохнуть где-нибудь на природе. В каком-нибудь спокойном и живописном месте…
— Вместе с мебелью? — продолжил изливать на меня через взгляд волны скепсиса Ректор.
— А почему нет? Отдыхать ведь нужно с комфортом. А мебель вашего общежития, видимо, ей понравилась, — ответил я. — В любом случае, она же оставила Коменданту компенсацию её стоимости?
— Оставила, — хмыкнул Ректор.
— Ну вот! Стало быть — инцидент исчерпан, — вяло улыбнулся я.
— То есть, она всё-таки жива? — отбросил шутливый тон он.
— Жива, — очередной раз пожал я плечами. — Что ей сделается? Я ж не маньяк какой-нибудь.
— Нет. Не маньяк. Всего лишь Маг Смерти с маниакальным психозом, приступами немотивированной агрессии и посттравматическим стрессовым расстройством.
— Ай-ай, Доктор! Не валите диагнозы в кучу: маниакального психоза у меня нет. Это довольно специфическая штука, выражающаяся в постоянно повышенном настроении, выраженной двигательной активности и ускорении мышления. У меня: ни одного симптома из этой «триады» не присутствует. Так что: «Это не наша собака…».
— То есть, с немотивированной агрессией и стрессовым расстройством ты не споришь?
— Глупо спорить с очевидным.
— Но Илона жива?
— Жива.
— А раз она жива, то может вернуться? — отыграл «Кэпа» Ректор.
— Может, — очередной раз пожал плечами я. — Ноги есть — значит может.
— То есть, она даже не ранена? — снова последовало подтверждающее пожатие плечами. — И, когда она вернётся, Авалон снова окажется под угрозой вашего столкновения.
— Господин Ректор, — вздохнул я. — Ну не серьёзно это. Не глупые же дурные дети мы — город разваливать. Кому из нас оно надо? Гарантирую: уж, если мы решим с ней схлестнуться, то специально отойдём подальше. Это же будет в наших интересах: никто не прервёт и не помешает. Не надо будет отвлекаться на посторонних.
— Хотелось бы верить, — ещё раз потёр переносицу он. Видимо, моё состояние — это точно что-то заразное. — Но что с учёбой? Ты же ведь уже взял «академ» на год. К чему теперь эти метания? Через год бы и продолжил учиться?
— «Буст Героя», — ответил ему я. — Вы ведь не могли не слышать о таком явлении.
— Доводилось, — кивнул Ректор.
— Я примерно прикинул, посчитал, и получилось так, что если прожду этот самый год, то, как раз к моему возвращению в Академию по истечении этого срока, и случится очередной «эпизод». Что-то, что помешает мне насладиться получением знаний. И, если я всё-таки хочу учиться, а я этого хочу, то надо «ловить момент» и начать делать это именно сейчас, пока этот самый пакостный «буст» «перезаряжается».
— Какие… интересные рассуждения, — потёр подбородок мой собеседник. — А от маниакального психоза отнекиваешься…
— Что, на неконгруэнтный бред намекаете, да? — с подозрением посмотрел на него я, даже подняв голову от рук, сложенных на столе.
— Ну, согласись, звучит достаточно…
— Бредово, — кивнул я согласно, глядя в его внимательные, но слегка смеющиеся глаза. Правда, «смешинка» эта показалась мне какой-то наигранной, что ли… Глубже, за ней, угадывались серьёзность и даже напряжение. — Вот только, для меня, весь этот ваш мир выглядит не меньшим бредом. Вообще: не исключаю варианта, что лежу сейчас где-то в больнице под капельницей в коматозном состоянии, а всё это, все вы, всё окружающее, весь ваш мир, начиная с Призыва, мне мерещится. Особенно не исключаю, после вчерашнего вечера… Но, что это меняет? Проснуться-то всё равно не могу. А значит: «материя — это объективная реальность, данная нам в ощущениях», как писал Великий Ленин в своём труде «Материализм и эмпириокритицизм».