Видессос осажден

"Неужели они?" Чтение Маниакеса, помимо бесконечных пергаментов от бюрократов и солдат, благодаря которым Видессосская империя продолжала существовать даже перед лицом потрясений, вызванных вторжениями макуранцев и кубратов, касалось скорее военных руководств, чем истории. И солдаты вроде Калокиреса, объясняя, как генерал должен делать то, что ему нужно, никогда не утруждали себя упоминанием о том, необходимы ли яички для этой работы.

"Безусловно, так и есть, ваше величество". Вестиарий проявил больше энтузиазма по этому поводу, чем Маниакес обычно видел в нем, без сомнения, потому, что это касалось его лично. Он продолжал: "Если ты так желаешь, я мог бы показать тебе некоторые из соответствующих отрывков. У меня самого есть несколько таких свитков и кодексов, переписанных очень хорошими писцами, и я постепенно накапливаю больше, по мере того как нахожу документы в архивах ".

"Это то, чем ты занимаешься в свободное время - я имею в виду, рыться в архивах?"

"Одна из причин, да, ваше величество". Камеас выпрямился с гордостью, которая могла быть искажена. "В конце концов, при нынешнем положении вещей я вряд ли в том положении, чтобы преследовать женщин".

Маниакес подошел и ударил его кулаком в плечо, как он мог бы сделать с Регигориосом. "Выйди со мной на лед, если я думаю, что могу шутить по этому поводу", - сказал он. "Вы хороший человек, уважаемый сэр, и вам не нужна пара яиц для большинства вещей, которые делают хорошего человека".

"Я и сам часто так думал, ваше величество, но должен сказать вам, что мне доставляет огромное удовлетворение слышать это от целого человека", - сказал Камеас. "Некоторые, уверяю вас, менее великодушны, чем это".

Его рот вытянулся в тонкую, жесткую, мрачную линию. Он был вестиарием Генезия до того, как Маниакесу удалось избавить Видесс от тирана. Время от времени Камеас проговаривался о чем-то, что наводило на мысль, что террор Генезия в дворцовом квартале был еще страшнее, чем где-либо за его пределами. Маниакес никогда не расспрашивал об этом ни его, ни кого-либо другого из дворцовых евнухов, отчасти потому, что ему было приятно не знать, а отчасти потому, что он не хотел причинять евнухам боль, заставляя их вспомнить.

Вестиарий поклонился. "Будет ли что-нибудь еще, ваше величество?"

"Я так не думаю", - сказал Маниакес. Когда Камеас повернулся, чтобы уйти, Автократор передумал. "Подожди". Евнух послушно остановился. Маниакес порылся в своей сумке на поясе. Он не нашел там золота, только серебро: красноречивый комментарий к состоянию финансов Империи. Он бросил Камеасу пару монет. Они сияли в воздухе, пока евнух не поймал их. "Для твоего переписчика", - сказал Маниакес.

Камеас снова поклонился, на этот раз немного по-другому: теперь уже как он сам, а не как вестиарий. "Ваше величество милостивы".

"Моему величеству осточертело быть зажатым в городе и ждать, когда макуранцы попытаются прорваться через переправу для скота", - сказал Маниакес. "Мы должны знать, когда они собираются это сделать, но мы не можем украсть сигнал, который предупреждает, что они действительно движутся".

"Если мы продолжим реагировать на все сигналы, подаваемые кубратами..." - начал Камеас.

"В конечном итоге мы недостаточно хорошо реагируем ни на один из них", - вмешался Маниакес. "Это произойдет, рано или поздно. Это должно произойти. Но скоро один из этих сигналов станет реальным, и, если мы не примем его всерьез, у нас будет макуранская армия по эту сторону..."

Его голос затих. Когда он не продолжил примерно через минуту, Камеас прочистил горло. "Вы что-то говорили, ваше величество?"

"Был ли я?" - рассеянно ответил Маниакес. Его глаза и мысли были далеко. "Что бы я ни говорил..." Он ничего об этом не помнил." - это больше не имеет значения. Если бы у меня было золото, чтобы передать вам, уважаемый господин, я мог бы и не знать. Но я знаю. Теперь я знаю ".

"Ваше величество?" Голос Камеаса был жалобным. Маниакес не ответил.

VII

"Ваше величество!" - говорил гонец в сильном возбуждении. От него пахло взмыленной лошадью, что, вероятно, означало, что он проскакал на своем скакуне по улицам Видесса, города, чтобы принести свою победу! к Маниакесу. "Ваше величество, кубраты освещают солнечным светом серебряный щит над переправой скота к макуранцам!"

"Неужели они?" Маниакес выдохнул. Как и в случае с Камеасом, он полез в поясную сумку за деньгами. Он позаботился о том, чтобы у него там было золото сейчас, на этот самый момент. Гонец разинул рот, когда Автократор вложил ему в руку полдюжины золотых монет. Маниакес сказал: "Теперь передай слово Фраксу. Он знает, что делать." Он надеялся - он молился - друнгарий знал, что делать.

"Да, ваше величество, я сделаю это", - сказал гонец. "Иммодиос тоже послал к нему человека, но я пойду, на случай, если бедняга Вонос упадет с лошади и треснется головой или что-то в этом роде". Я поспешил прочь.

Его сапоги застучали по мозаичным плиткам пола в коридоре императорской резиденции. Гориос поднялся со своего кресла, вытянулся по стойке смирно и отдал Маниакесу официальный салют, приложив сжатый кулак правой руки к сердцу. "Ты знал", - сказал он, и в его голосе не было ничего, кроме восхищения.

Маниакес покачал головой. "Я все еще не знаю", ответил он. "Но я думаю, что я прав, и я думаю достаточно сильно, чтобы поставить на это. Когда Абивард впервые прибыл на Ту сторону и я вел с ним переговоры, он спросил меня, носят ли имперские гвардейцы серебряные щиты, и, казалось, был разочарован, когда я сказал "нет". А потом была магия Багдасареса..."

"Да, ты рассказывал мне об этом на днях", - ответил его двоюродный брат. "Ему удалось уловить слова, которые какой-то макуранский провидец передал Абиварду?"

"Это верно, или я думаю, что это верно", - сказал Маниакес. "Откуда бы они ни пришли, слова были достаточно ясны". Он перешел на макуранский язык: "Сын дихгана, я вижу широкое поле, которое полем не является, башню на холме, где честь будет завоевана и потеряна, и серебряный щит, сияющий над узким морем. "Возвращаясь к видессианству, он продолжил: "Откуда бы ни пришли эти слова, как я уже сказал, они значили - и значат - очень много для Абиварда. Если бы он попросил Этцилия дать какой-то один сигнал, чтобы начать движение его армии, это был бы тот самый сигнал - по крайней мере, так я предполагаю."

"Я думаю, ты прав", - сказал Гориос. "И твой отец тоже. Я никогда не видел, чтобы дядя Маниакес выглядел таким впечатленным, как тогда, когда ты изложил ему свою идею - и его тоже нелегко впечатлить."

"Кто, мой отец?" Сказал Маниакес, как будто удивленный. Он отказался от этого; он не мог довести дело до конца. "Я заметил, спасибо".

"Я так и думал, что ты мог бы", - согласился его двоюродный брат.

Маниакес сказал: "Я долгое время не мог решить, буду ли я наблюдать за морским сражением из здешнего дворцового квартала или с палубы корабля. Наконец я подумал, что если я был там, на стене с суши, то должен быть и на море. Я приказал Фраксу забрать меня в дворцовой гавани. Ты тоже пойдешь?"