Видоискательница
Шрифт:
Склероз — холодные руки и ноги;
Склероз — болезнь века;
Обусловлен жизнью.
— Вас слушают.
— Э-э-амм-м. Я.
— Да-да?
— Мне-э-э… Так… добры. Бобры.
— Да, что вы хотели?
— Сне слово нужно спромить.
— Это предмет, человек?
— Как вам… В угоду случаю пришлось прибрать. То, чем я душил последний раз этого… э-эх-х.
— Одеколон — «О’жён», «Блюз», «Саша», «Контакт», «Консул»?
— Я душил ея галстуком.
— Так что вы забыли?
— Как в суде называется стульчик?
— Кресло.
— Скамья подсудимых.
— ЧтО забыли вы?
— Бриться, бриться. Холодно там. Я забыл интерьер, который был тогда. Мои книги сгорели, мозги пропитались спиртом, я решил заняться спортом, но она подглядела, как я тряс животом перед зеркалом, в трусах и наушниках. Мне сорок два года. Я помещик. Мускулы мои налиты соком обновления. Мне стало стыдно, что она живот мой видит и бешеную пляску с движением бедер, ну знаете — туда-сюда! Дж-бз-тс-тс-тсс! И стыдно вообще — как бывает: будто укол или слово, и краска заливает, и столбенеешь, и… словом, умирает язык.
— Простите, служба наша нацелена на вспоминание одного слова.
— Да, на воспоминание. Я хотел вспомнить — как восполнить, наполнить янтарною жидкостью сосуды… Ну вот, про живот. Окно, у которого я плясал, выходит на балкон. Она на балкон пришла, дабы из железного жбана железною же вилкой капусту достать. Надела платок — все-таки улица, центр терморегуляции (а мне все говорят: ты не говоришь — формулируешь; тебе бы английский, опишешь научно и завтрак, и климакс, ты с жизнью — как с прибором, и она тебя так же…). Она на балкон пришла, заглянула в окно — там я — дз-бз-тс-тс-тсс… И не стала смотреть — чуть уголок губы взвела и глаза опустила так: вот в чем казус-ужус. Вроде бы она не видит этого, а я видел, что видела и — опотрашИлся от сугубой толстой тоски. И тело мое отскочило в ужусе — видала! И я побежал, и насел, и галстук сыскал, и матушку — Рашель Ароновну — дух выпустил. Пела она: щипиди-книпиди, бобе гебакт… — так помнится. А она — капустки сыночку, все ж таки пост, закуску, рыбу — все как… Матушка ослабла — и-и-и-и-и —
Огонек сигареты моей — дрожащий конус, похоже — горячий металл, и звенит, о пепельницу биясь, а я голый, и по-турецки здесь, на кровати. Не мыл, не ел. Что мне теперь — матушка, Рашель Ароновна, не жива.
Что же гудите вы трубкой — вы гудом выражаете, что я есть скотина? Ну так ругайте разнообразнее, уже гудите с полчаса. А я посижу — пойду пить. На груди моей волосики рыжие, в паху — рыжие, рыженький весь я. Посадят — появится матерьял для моей повести — я давно не освежал впечатлений. Следующие десять романов — все про убийство пойдут; я пишу у себя в Толстопальцеве, на своем этаже, в поместье, а мамочка моя, Рашель, не споет мне более «ас дер раби элимелех…». Не гудите, меня раздражает.
Вечер
Холодная синяя сталь приятна теплеющим пальцам. Словно жилы Иисуса нервы натянуты. Скоро — будет время мольбы. Я слушаю тело. Но нет сил видеть что-нибудь, кроме рук, слышать что-нибудь, кроме повторов.
— Сними мне тоску стаканом виски.
Поздно; листы улетают с кровати, и, падая под звуки аккордеона, я успеваю почувствовать хотение; и во сне хочется пить. Я хочу сказать что-нибудь, глядя на рубиновый брус чердака, но понимаю, что это бессмысленно. Розовые дома инородны.
Девочка в апельсиновом пальтишке держит в руках дощечку; темно-карие глаза; такой свет может быть только осенью — словно целый день заходит солнце и сочные рыжие тени на всем.
— Сними мне тоску — как кольцо.
Поздно. День высветляется по краям, как бумага, и так же сгорает.
Брачное объявление
Пишу по брачному объявлению. Живу я в Лесном Городке. У нас тут леса. Занимаюсь онанизмом вырезыванием по дереву выжигаю тоже. Рост 190, вес 180. Приезжайте к нам зарежу гуся или еще кого. Играю на фортепьяне. Сочиняю стихи по настроению. Например
Я люблю венигред И накутать катлед Патом взять пиздалед И пойти замочитьРаботаю в столовой № 2. Характер покладистый особо когда выпью. Детям буду матерью друзьям женой. Готовить люблю, вышиваю по плюшу, шью подзоры, накидки, крестами, гладью. На вас согласна. Напишите какое у вас, здоровье и если плохое то и это не приграда к нашей свадьбы потому, как племяннице четвертому мужу работаит в аптеке.
Три зимних вечера
Ситуация: я видела тебя в гробу. Не то, не ругательство. Стучат. Открывает. Что? Чаю? С булками? Собачки. Деточка. Быстрый говор. Дверь на замок. Снова: идешь? Я тебя просветила: от и до. Прозрела. Увидела. СПИД — Австралия-астрал-человеком. В сотый раз. Вместе. Молчим. Что? Не выходит. Не то. Слишком близко. Она все видит, все знает. В тысячный — стучат. Что же? Подписать. Конечно. Крики. Шутки. Ближе. Близко! Нет, не так. Кстати: несколько дел — это, то, для того. Захочет — увидит там. Двойница. Выброситься бы откуда. Допинги: это, то, третье. Не то. Комната — квадрат. Рама — квадрат. Узко. Густо. Не та цивилизация, не тот ракурс. Есть еще. Вот и день — другой, первый, магазины; в грязи кна:?со соткано то небо — оно вынуто из меня. Еще — рядом, рядом, впустить меня туда — быть в одном — плохо, трудно, бессловно. Проглотились глаза. Не та игра — не для того. Просто — никогда; некогда: дела. Доли. «Еще и еще» — просто вырасти в небо — уйти бы — в стекольные ворота — в берег цветов — слишком трудно быть тут — день волочится пудом на длинной веревке крысиного хвоста: хоть бы крови, тела, рева, пледа — не приходя в сознание — хоть бы поднять все, и за ним окажется просто камин и это небо, хоть бы рывка в окончание — изваляться по улице — извиться, и затихнуть у служебного входа, и медленно, тихо спать, чувствуя, как ты летишь в это небо — без любви, без себя; не таскаться по улицам в поисках — крожечный мячик сиреневой музыки. Тебе говорили, что я распущена, а ты не поверила. Олечка, возьми меня отсюда, уложи меня в тот мир. Я говорю — выстарела, ты говоришь — выгорела, а я просто жду выстрела и приталенный гроб из Миргорода.
С — П — Л — Ю
Сейчас снег пойдет. Ты видела весь мой позор. Пьяная я лучше, а после, злым надменным утром через день, когда хочется бить чью-то голову о край раковины, когда сжимается горло, и в синей ненависти ты стискиваешь кожу, и кровь пульсирует быстрее, а потом уже пахнет весной и полиграфическим браком, хотя все кругом разрушено, а подъемный кран стал частью пейзажа. Ты видела, как я заикаюсь, как я не могу разобраться в своих движениях; в картинках
любви все естественно, и блуд переходит в святость, как северный ветер в южный, но ты видела меня на грани мокрого дела, от которого удерживаюсь с трудом уже который год. Ты поняла, что я люблю кровь, — ты увидела мой позор, который в тысячу раз хуже блуда. Меня есть за что изолировать: каждая из моих наклонностей отталкивает от меня людей, а вкупе они выстраивают мощную изоляцию — все же естественный отбор действует и во время чумы.Мне видится все время что-то среднее между зоной и лепрозорием: двор, проволока, сушатся одеяла, мы курим махорку; это — отдых; есть несколько вещей:
любовь
махорка
ночь
наркота
уменьшающиеся дни.
Я опираюсь спиной о железный бак, я сажусь, загораю. На джефе. Кругом солнце. Кругом жизнь. Капель. Меняется свет. Мне надо встать. Я не могу встать. По деревянному настилу грохочет тележка. Среди просветбюллетеней — рыжими кнопками — объявление о
свободной
рабочей
силе.
СПЛЮ
Не увижу я твои глаза,
не спою тебе песенку «Ваш любовник скрипач».
Я решила здесь остаться.
Повешу твою картинку; половичок,
вольнонаемный шофер принесет мне селедку,
«сучок» —
зачем мне столица Союза.
Здравствуй дорогой мой сын Ваня шлю тебе сердечный привет и здоровья от Господа Бога. Вань я жыва но нездорова. Болею все болею чё то болею кашель мучить по ляжкам течеть и замучила меня лихоманка. Вань где яйца? Искала я искала, уж и в синей коробочке, с гербами и в шкафу и под половицами и хуй еще знает где у черта на бороде а нету их. А пришла Валька Сопова и говорит, в курятник ходила? Неет, зачем жа? В курятнике у меня тщательно сложены подзоры и накидки, которые твой брат Вова Степанов своровал на фенольном заводе. Ваня тута пришедшая посылка так я ее не открываю, жду можа это тебе? А если там конфеты с печеньем? Ваня приедешь поешь. Я ведь ходила записываться в Краснопресненском соцобеспеченьи. Тама дають знатные обеды, заказы бывает а если сильно попросить и перевязать один глаз и два пальца то дают одежды. С обувью Ваня. Я вышла оттуда с мешками через плечо и пошла записываться в Союз Писателей. Оне поглядели на мене и сказали книга когда выходит? Да выходит она выходит не терзайтя вы мне душу. Она и собратая уже, айв типограхвии валяться будет можа ишшо где. Издательско дело темное. Они говорять вы мамаша не расчитывайтя на стипендию потому что из-за ёй грызутся таки монстры как лаурят Гандлевский с Евгений Поповым. Стипендия, шесть сот тысяч рубчиков! Мне картошку сажать надо! Хватит! В жопу! У меня высшоё образованиё! У меня спяцальность литературный работник! Я с Москвы. Не, их это не ебёть что я двое разов на заграничные языки переведенная, не ебёть их это! И зачем меня потянуло туда, за семенной картошкой? Не помню Вань. Вань ты меня убил пальто корейское порвал. А како пальтецо то ой будто как вельвет, да сиренево со вставочками с капюшончиком а сверху кофта будто или толстый свитор а ты яво цепанул гдейто. Так вот за это не поедешь ты со мной к Вове на зону на Новый год, будешь учить примеры и штопать пальто. Мне не легко дается одежда. А в ПТУ особенно спец. не разбалуешься. Ваня я не знаю с кем я буду жить зимой, стала больная больная и беспризорная. Еле хожу за собой а то и совсем не хожу. Папки у вас который был наверно больше не будет. Надоел он мне. Как начали его что ни вечер в милицу тягать совсем не стало жизни. Он день работаит а семь суток в КПЗ сидит. Они вишь дозналися как он хулиганичал в Липецке, компьюторы крушил с пьяных глаз и таперича шьют ему 144(2) что ли плюс не прописаной. А он как наебенится, на крыльце сядить и поёть Ой тюрьма тюрьма тюрьма, ступёноч к а протертая! Заебла меня статья сто сорок четвертая! И не боится никого, харя арестантская. В КПЗ он не скучает, отделал уже там кого-то а братва с яво работы носют ему колбасу копченую венгерские ватрушки и черешню. Я б и сама посидела за такой гужон. И по седьмому дню выходит он оттуда борзый румяный от трезвости жизни и витаминов, морда шире трамвая щетина, как у кактуса и по нулям всмысле бабок. Мне это надо. А тут ишшо вскрылося что у него хозяин квартиры без вести пропавши. Начали раскручивать это. А чего там раскручивать. Он вишь ты повадился его шмотки на себя одевать. А он то, пулковник пропащий, был в теле и в росте а наш-то имея 39 размер ног и 48 тела пялит на себя все подряд, носки гармоникой штаны по земле волокутся, спинжак до колен а голова у пулковника, видать, маленькая была, а верней сказать, что у нашего Семеныча головизна размером с пивной котел, и кепка лежит на ёй будто медаль. Я говорю что ж ты такой чучелой вырядился а он говорит мне так теплеича торговать, и шарф ишшо поверх кепки вяжет чтоб не слетала. И чо говорит ты вяжешься ко мне в плечах в самый раз. И менты сразу уловили это дело и кого-то там уже настрополили на него показывать. И что же я проведу свою старость таскаясь по зонам с водкой в пизде, от сынов к мужьям? А там и сама по второй ходке загремлю? Не надо мне это. Я картошку сажать буду. Вань а может я и дождусь его ты помни дядю Борю, как вы с ым песни пели. Он тебе и конфеточек и вафелек бывало всегда сворует, хоть ис какого похмелья. А я уж тырить стара стала, боязно чего-то схватют думаю раскрутют а бабы теперь на зонах все по мокряку, злые как собаки, говорила мне Филипиха она как освободилась в мае — с постели уже не встает слепая кровью ссытся, еле говорит башку ей там проломили ломом. А кто мне такую инвалидность оплотит? Бог с тобою Ванюша доколе свидимся пришли, ради бога десять рублей, тырни у кого побогаче там а малых не обижай.
Вот и все досвидания.
P. S. Спасаться от тропического гриппа я тебе советую так. Выдь во двор в куфайке, возьми пару бревешек потяжельше, распилуй их да поколи. Вздуй печку, наклади туда полен, скипяти чаю цайлонского покрепше и трескай его с медком. Как натрескаешься — опять беги на двор в куфайке и коли дрова. И так до трех разов. А если кто пристанеть с литовского посольства, мол, что этто вы тутт дэлаэттэ, пошли его по нашему русскому обычаю в баню, али двинь колуном по яйцам и скажи, что мол the climate of our country is famous for its contrast temperatures.
С тем и досвиданьица.
Матерь твоя