Вихрь
Шрифт:
— Все, что вы расскажете, может помочь нам найти его.
— Не пойму, как… — Она помялась. — Ладно. Однажды он так врезал сынку Льюисонов, что парню зашивали бровь. Но чаще это были просто мальчишеские потасовки. Могли подбить глаз или два. Иногда сильнее доставалось Оррину, иногда другим. Но он после этого всегда переживал.
— Большое спасибо, — сказал Боуз. — Припомните, о чем еще говорил Оррин сегодня утром. Даже если это показалось вам полной ерундой.
— Я же сказала, только о погоде. В кафе он внимательно слушал сводку погоды по радио. Вечером обещали ливень. Он повеселел. «Сегодня вечером, — говорит. — Наконец-то!»
— Как вы думаете, что он имел в виду?
— Он
Боуз уговорил Эриел остаться в номере, чтобы ему не пришлось искать сразу двоих. Эриел к этому времени более-менее успокоилась и согласилась с ним.
— Только обязательно мне позвоните, как только что-то узнаете!
— Позвоню, даже если ничего не узнаю.
В холле мотеля Боуз перекинулся парой фраз с дежурным администратором. Тот подтвердил, что видел Оррина на остановке автобуса, идущего к центру, но не заметил, сел он в автобус или нет. Худой парнишка в драных джинсах и желтой футболке, стоявший на обочине на солнечной стороне.
— На таком солнцепеке недолго получить и солнечный удар. Автобус ведь ходит редко, раз в сорок пять минут.
— Что теперь? — спросила Сандра Боуза, когда он отошел от стойки.
— Сейчас решим. Хочешь остаться с Эриел?
— Не хочу.
— Мы можем заглянуть в пару мест.
— Ты хочешь сказать, что знаешь, куда он поехал?
— Догадываюсь, — ответил Боуз.
Глава 22
РАССКАЗ ЭЛЛИСОН
Айзек Двали рассказал нам, как он отключает наблюдение Сети. Турк сидел в напряжении, поглядывая то на Айзека, то на меня.
— Это правда, — сказала я, когда Айзек закончил, и рассказала Турку об остальном. О своей беседе с Айзеком несколько дней назад, о том, что ему известен наш план и что Сеть не слышит наш разговор (во всяком случае в настоящий момент).
Я не была уверена, что Турк мне поверит, пока он не встал и не подошел ко мне. Мы открыто посмотрели друг другу в глаза — впервые с тех пор, как мы начали планировать побег, в следующее мгновение мы обнялись, торопясь разом высказать все то, что в нас накопилось. Получилась счастливая и бесконечно печальная невнятица. Но что значат слова? Нам было достаточно касаться друг друга и друг другу не лгать. Потом я дотронулась до его затылка, где кожа была еще совсем тонкой, а под ней пульсировала шишка. Он поморщился, и нашим объятиям настал конец.
Повернувшись к Айзеку, он сказал:
— Я тебе очень благодарен…
— Не стоит благодарности.
— …но испытываю смущение. Я был знаком с Айзеком Двали в экваторианской пустыне. Ты на него очень похож, учитывая все случившееся. Знаю, тебя воссоздали из тела Айзека. Но ты в значительной степени — чистокровный уроженец Вокса. И честно говоря, твой голос не очень похож на голос прежнего Айзека.
— Я не прежний Айзек. У меня еще нет имени.
Турк смотрел на него внимательно, как смотрели друг на друга все подключенные к Сети, считывая невидимые знаки.
— То есть я хочу сказать, что не понимаю, зачем ты здесь. Я не знаю, чего ты хочешь.
Айзек перестал улыбаться, в его глазах появился холодный блеск, заметный даже мне.
— Не важно, чего я хочу. Это никогда не имело значения. Я не просил делать мне инъекцию биотехнологии гипотетиков, когда я еще находился в материнской утробе. Не просил пропускать меня через Арку Времени, не просил оживлять, когда я честь по чести умер. Мои желания всегда были неуместны. Неуместны они и сейчас. Моя нервная система объединена с процессорами Сети. Я прикован к Воксу и не могу без него существовать, но Вокс скоро поглотит
нечто… нечто непостижимое.Было заметно, что он старается держать себя в руках.
— Гипотетикам наплевать на такую безделицу, как человеческая жизнь. Им интересен «Корифей». Когда их машины доберутся до Вокса, они поглотят «Корифея» и разрушат Вокс-Кор. Не выживет никто из людей.
— Откуда вы знаете? — спросила я.
— Говорить с гипотетиками я не могу — я не тот, кем меня считает Оскар, — но я слышу, как что-то тикает в темноте. Я улавливаю не мысли гипотетиков, а их намерения. — Его лицо расслабилось, он зажмурился, вероятно, прислушался. Потом покачал головой и посмотрел на Турка. — Ты навещал меня, пока я испытывал мучения. Не потому, что считал меня богом, не потому, что собирался меня использовать, как эти доктора, налетевшие на меня, как стервятники на падаль.
— Ничего особенного, — скромно возразил Турк.
— Если вы можете спастись, то я хочу вам помочь. Это тоже «ничего особенного».
— А вы сами? — спросила я.
Он опять улыбнулся, только с горечью.
— Мне не сбежать. Попробую спрятаться. Сейчас я пытаюсь создать себе защищенное пространство внутри Сети. Не для тела, а для своей «самости». Попытка не пытка. Но гипотетики очень сильны. А «Корифей»… «Корифей» безумен.
«Корифей» безумен.
В свою бытность Трэей я мало думала о «Корифее», как и все остальные. «Корифей» был абстракцией, собирательным понятием, обозначавшим процессоры, бесшумно и невидимо связывавшие Сеть и «узлы». Наши учителя показывали нам такую диаграмму:
Больше этого мы знать не хотели, да у нас и не было в этом необходимости. Система была устойчивой, сама себя охраняла, сама обеспечивала свою будущность, и в таком виде безупречно функционировала уже пять столетий. Что могло означать заявление о безумии «Корифея»?
Все дело было в вокских пророчествах. Наши основатели записали их в «Корифее» как бесспорные аксиомы — вечные истины, категорически не подлежащие оспариванию и пересмотру. Это было не важно, пока пришествие гипотетиков оставалось далекой целью, к которой мы продвигались маленькими шажками. Но теперь вопрос оказался поставлен ребром. Пророчество столкнулось с реальностью, и очевидный вывод — что пророчества могут оказаться ошибочными, — был вариантом, рассматривать который «Корифею» было запрещено раз и навсегда.
Этот конфликт затрагивал системы наблюдения и инфраструктуру, связывавшие воедино наши жизни и технологию; он касался лимбических интерфейсов и личных чувств всякого, кто ходил с «узлом» в затылке.
— Наибольшая опасность заключена в непредсказуемости результата, — продолжал Айзек. — Вероятнее всего бессимптомная тенденция к саморазрушению в органических и искусственных элементах системы. Это уже происходит, причем быстрее, чем я мог предположить.
Я потребовала объяснений и сразу пожалела об этом.
— До конца Вокса остаются считанные дни. Значит, не нужно дополнительное продовольственное снабжение, лишние люди тоже ни к чему, если они не являются добровольными участниками процесса. — Айзек отвернулся: видимо, ему было тяжело смотреть нам в глаза. — «Корифей» истребляет оставшихся фермеров.
Я отказывалась в это верить, пока не увидела подтверждения. Сразу после ухода Айзека я помчалась на одну из самых высоких башен и там бросилась к панорамному окну. Была ночь, но небо было необычайно ясным, на севере сияла луна.