Вихри волшебства

— Идите наверх, мальчики, — велела мисс Розали. — Сегодня я оставила его в постели. Так взвинтил себя перед встречей с юным Антонио, что ему худо стало. Очень ему не терпится поглядеть на необычную магию. Сюда, пожалуйста.

Они пошли вслед за мисс Розали по лестнице, покрытой толстым ковром, и оказались в просторной солнечной спальне. На больших окнах трепетали белые занавески. Все крутом было белое: стены, ковер, постель со взбитыми белыми подушками и белым покрывалом, букет ландышей на столике у кровати — и такое чистенькое, словно в комнате никто не жил.

— А, Эрик Чант и Антонио Монтана! — сказал Габриэль де Витт из груды подушек. Его высокий суховатый голос звучал напряженно и нетерпеливо. — Рад вас видеть. Подойдите и садитесь, чтобы мне было вас видно.

По обеим сторонам кровати стояли простые белые стулья. Тонино с донельзя перепуганным видом бочком присел на ближний. Мур его прекрасно понимал. Обходя кровать и устраиваясь на втором стуле, он подумал, что комната такая белая, наверное, для того, чтобы Габриэля де Витта можно было разглядеть. Габриэль был настолько худ и бледен, что на фоне обычных цветов совершенно бы потерялся. Белые волосы сливались с белизной подушки. Щеки так запали, что под высоким белым лбом и резкими скулами образовались темные впадины. Из-подо лба взволнованно глядели два пронзительных глаза. Мур старался не смотреть на треугольник белых завитков на груди, который виднелся в вырезе белой ночной сорочки под заострившимся подбородком Габриэля. Почему-то мальчику казалось, что это неприлично.

Но самым ужасным, как подумалось Муру, пока он садился, был висевший в воздухе запах болезни и старости и то, что, несмотря на всю эту белизну, повсюду таилась тьма. В углах было как-то серо и сумеречно. Мур не сводил глаз с узких, оплетенных вздутыми венами рук Габриэля, сложенных на белом покрывале, рук настоящего чародея, — потому что во всей комнате если и было что-то нормальное, так это они, — и от души надеялся, что визит не затянется.

— Ну что ж, юный Антонио, — начал Габриэль (его бледные губы так пересохли, что Мур не мог на это смотреть). — Я слышал, что волшебство у тебя получается лучше всего, если ты используешь чужие заклятия.

Тонино робко покивал:

— Думаю, да, сэр.

Мур все глядел на неподвижно лежащие руки Габриэля и готовился к беседе о теории магии на добрый час. Однако, к его удивлению, разговор о непонятном продлился едва ли минут пять.

— В таком случае, — сказал наконец Габриэль, — я, с твоего позволения, проделаю небольшой эксперимент. Очень небольшой и совсем простой. Как ты видишь, я сегодня чувствую себя нехорошо. Мне бы хотелось посредством слабого колдовства попробовать сесть, но я полагаю, что без твоей помощи мне это не удастся. Согласишься ли ты мне поспособствовать?

— Конечно, — ответил Тонино. — А подойдет ли… подойдет ли для этого заклинание силы? Мне придется петь, если вы позволите, поскольку в Каса Монтана колдуют именно так…

— Разумеется, — заверил его Габриэль. — Как только ты будешь готов.

Тонино откинул голову и запел — к удивлению Мура, очень мило и мелодично и, кажется, по-латыни, — а руки Габриэля еле заметно зашевелились на покрывале. Когда песня окончилась, подушки вокруг Габриэля вспухли пышной грудой, которая подпихнула старика в спину и усадила его. А потом подушки подтолкнули его еще чуть-чуть и слегка опали, и Габриэль уселся сам по себе, совершенно устойчиво.

— Молодец! — похвалил Габриэль. Он был в очевидном восторге. По резким скулам разлился блеклый румянец, а глаза сверкнули со дна впадин. — У тебя, молодой человек, весьма сильные и необычные способности. — Он нетерпеливо повернулся к Эрику: — Теперь я хочу поговорить с тобой, Эрик. Это очень важно. В сохранности ли твои оставшиеся жизни? У меня есть причины полагать, что кое-кто жаждет их заполучить. И мои тоже.

Мур вспомнил о некоей картонной книжечке со спичками, половина из которых была уже сожжена.

— Ну, в общем, Крестоманси запер их в сейфе в замке и наложил всякие заклинания… Им там хорошо.

Глаза Габриэля блеснули, всматриваясь в даль, — он тоже поглядел на жизни Мура.

— Это правда, — кивнул он. — Они в надежном месте. Но должен сказать, что, пока вторая жизнь Кристофера хранилась в этом сейфе, я не переставал тревожиться. Видишь ли, я поместил его последнюю жизнь в золотое колечко и запер туда, — было время, когда Кристофер терял едва ли не по жизни в неделю, и ты же понимаешь, в таких случаях приходится что-то предпринимать, — но для меня стало большим облегчением, когда он женился и я смог вручить его жизнь Милли в виде обручального кольца. И я бы предпочел и даже настаивал, чтобы твои жизни оберегали столь же ревностно. Ведь спички так недолговечны.

Мур это понимал. Но в то же время ему казалось, что лучшего стража, чем Крестоманси, на свете просто нет.

— А кто их ищет, как вы думаете? — спросил он.

— Это очень странно, — ответил Габриэль, по-прежнему глядя вдаль. — Единственный человек, соответствовавший формам магии, которые я ощущаю, умер более двухсот лет назад. Чародей, известный под именем Норман Таррантул. Он был из последних по-настоящему злых волшебников.

Мур уставился на Габриэля, глядевшего вдаль, словно костлявый старый пророк. Тонино по ту сторону кровати тоже не сводил глаз с Габриэля и, судя по его виду, боялся не меньше, чем Мур.

— А почему, — хрипло спросил Мур, — вы считаете, что это кто-то из прошлого?

— Потому что… — начал Габриэль. Тогда-то и случилось то, чего Мур так боялся. Лицо Габриэля де Витта внезапно утратило всякое выражение. Подушки у него за спиной медленно осели, и старик снова оказался в лежачем положении. И тут стало видно, как призрачный Габриэль де Витт словно бы вылезает из самого себя. Высокий старик в длинной белой сорочке выбрался из старика, лежащего на кровати, и некоторое время постоял, переводя печальный взор с Мура на Тонино, а потом ушел куда-то далеко, причем эта даль странным образом не относилась к белой комнате.

Оба мальчика повернули голову, чтобы посмотреть ему вслед. Мур обнаружил, что сквозь очертания уходящего старика видны и Тонино, и ландыши на ночном столике, а потом и угол белого шкафа. Уходя, старик становился все меньше и меньше и наконец растворился в белой дали.

Мур ужасно удивился, что сдержался и не завизжал, — хотя он и вправду чуть не завизжал, когда снова посмотрел на того Габриэля де Витта, который лежал в постели, и обнаружил, что лицо у него посинело и еще сильнее осунулось, а рот открывается все больше и больше. Мур онемел и не мог шелохнуться, пока Тонино не прошептал:

— Я видел тебя сквозь него!

Мур нервно сглотнул:

— И я. Я тоже тебя видел. Интересно почему? — Это была его последняя жизнь? — спросил Тонино. — Он теперь насовсем умер?

— Не знаю, — ответил Мур. — Наверное, надо кого-нибудь позвать.

Однако, судя по всему, этот «кто-то» и так все узнал. По ковру за дверью протопали чьи-то ноги, и в спальню ворвалась мисс Розали, а за ней мистер Робертс. Оба они подбежали к постели и встревоженно уставились на Габриэля де Витта, словно ожидая, что он вот-вот оживет. Мур снова бросил взгляд на синевато-восковое лицо и открытый рот и подумал, что это уж точно и несомненно мертвец — никого мертвее Муру видеть не доводилось. Ему, конечно, показали родителей перед похоронами, но они казались просто спящими, совсем не такими, как сейчас Габриэль.