Викинг. Во власти огня
Шрифт:
В какой-то момент его бровь дрогнула явно в желании удивленно изогнуться, и лишь усилием ледяной воли больше не пошевелилась, а я покраснела и посмотрела на него лишь мельком, так же поспешно удаляясь из зала вслед за остальными девушками.
Сердце предательски колотилось, потому что я ощущала его взгляд на себе до тех пор, пока не скрылась в коридоре, а в голове звучал его чуть хриплый приглушенный голос, который повторял: «Поговорим вечером, Лиза…»
7 глава
Я гордился Лексом
Это была молчаливая гордость, от которой в груди распирало от тепла.
Несмотря на свою боль и месиво в груди, он смог собрать волю в кулак и заявить о себе всему миру, показав каждому, что воля его отца и курс Алексея-старшего на защиту и покровительство своих людей будут продолжены так же твердо и уверенно.
Лекс всем дал понять, что никому не позволит создать смуту и раздор в своем квартале, а все мирные жители по-прежнему будут под защитой.
Кто же пойдет против него, тот будет жестоко наказан.
А я буду стоять за его спиной нерушимой поддержкой и опорой, как когда-то за моей спиной стоял дядя Лёша.
Похороны всегда изматывают.
И оставляют в душе ноющую бездонную дыру, которую невозможно заполнить ни через год, ни через десять лет.
Когда уходят родители — ты остаешься совсем один.
И нет ничего, что смогло бы унять эту боль.
За большим деревянным столом в Чертоге сейчас сидели только самые близкие, проверенные годами и проблемами люди, доверие к которым было безграничным и оправданным.
Это было молчаливое братство, где не нужны были слова, чтобы поддержать.
Достаточно было вот так сидеть и смотреть в глаза друг другу.
Не было сил даже просто поговорить о том, каким необходимым дядя Лёша был в жизни каждого из нас и как тяжело будет учиться жить без него.
Даже когда после нескольких рюмок ледяной водки Евгений заговорил о том, что пытается найти зацепку к разгадке того, кто стал заказчиком этого немыслимого дерзкого убийства, я не мог сосредоточиться на его словах.
Смотрел на бледного, но теперь такого хмурого и уверенного Лекса и думал о том, что этой ночью я видел странный сон.
Когда вошел в свою одинокую, вечно темную спальню, куда не позволял никому входить, кроме пары человек, то вовсе не думал, что смогу уснуть.
Голова гудела, и сердце ныло так, что хотелось выдохнуть тяжело, протяжно… и с дрожью.
Под веками были картины ужасов, где не было места ничему светлому и доброму.
Я повалился на кровать, чувствуя вековую усталость, и не ожидал, что сон заберет меня в свои сети.
Но когда увидел перед собой дядю Лёшу, то не сразу смог понять, что сплю.
Он был настолько реальный, настолько близкий, что я был уверен, что он жив.
В моих затуманенных мозгах не было даже сомнения в том, что сердце болит не зря.
Дядя Лёша улыбался и шел по зеленой тропе на склон горы, где сияло солнце, и было так легко дышать.
Туда, где его ждал мой отец.
А я стоял внизу и не мог сделать ни одного вдоха, видя, как они смеются
и обнимаются, счастливые оттого, что нашли друг друга.Они не видели меня.
Не слышали, как колотилось мое сердце от этой яркой картины, которая оживала перед израненной душой так неожиданно.
Я проснулся в поту, подскакивая и задыхаясь.
И еще долго не мог начать дышать, делая это хрипло и судорожно.
Где-то в глубине души я знал, что моя мама и сестра были рядом с ними, просто я их не смог увидеть.
Знал, что теперь они живут в доме, о котором грезил отец, часто мечтая о собственном жилище из дерева, где будет большой зал с камином, а у каждого из нас по собственной просторной комнате.
Я никогда не думал о том, что происходит там — на другом конце вселенной, куда уходят души.
Многое слышал, многое знал с чьих-то слов и из рассказов, но некогда было решить, во что верю я сам… И вот теперь я оказался беспомощным и совершенно сметенным тем, что увидел во сне так неожиданно и так реально.
У меня дрожали руки, когда я дошел до ванной комнаты и умылся, как всегда, ледяной водой.
Картинка счастливых папы и дяди Лёши не выходила из моей головы.
Но от нее на душе становилось немного легче.
Бред, наверное, верить в подобное.
Особенно мне.
Но сейчас я был склонен хвататься за эту соломинку, чтобы отыскать в ней силу и ранним утром выйти всё тем же несокрушимым и холодным, словно лед.
Только Ромка был моим маяком в этом мире.
Ромка и… Лиза.
Они делали мое сердце всё еще живым, наполняя теплом, к которому я не привык.
Ночью я вошел в комнату к брату и просто сидел рядом с ним, пока он не спал и смотрел по большому телевизору очередную программу про рыб.
Мне было достаточно знать, что есть те, ради кого я должен жить. И должен бороться дальше.
И не важно, были ли мои чувства взаимны.
Я пробыл с братом до утра, даже снова задремав на его низкой кушетке, сквозь липкую дремоту наблюдая за тем, как брат иногда улыбается и что-то бормочет себе под курносый нос.
Именно такие редкие секунды его сокровенного и непонятного для меня счастья давали мне силу настолько огромную, что казалось, я смогу сокрушить весь мир.
Утро не сделало раны менее болезненными, а мысли более радужными, но, выходя из комнаты брата, я был спокоен и уверен в том, что вместе с Лексом, Бьёрном и Женей мы способны решить любые проблемы.
А их было немало.
Я ожидал любую неожиданность.
Любого подвоха и даже попытки убрать Лекса прямо на похоронах отца.
Но к чему я точно не был готов, так это к тому, что Лиза станет моей!
Вот так просто.
Сладко.
Дико.
Самозабвенно.
И так чертовски неожиданно!
Впервые она не отталкивала меня, не боялась, не пыталась остановить, а целовала в ответ так жарко, что мысли о нашей близости не покидали моей головы весь этот день, даже когда нужно было оставаться собранным и готовым к любому выпаду врагов.