Викинги

Люди, имевшие опыт в таких делах, проверили тщательно весы, потому что зачастую весы торговцев были так хитро отлажены, что это вполне стоило сделать. Но гири можно было проверить только на ощупь, и когда двое высказали сомнения в их точнос­ти, Токе сразу же ответил, что он с удовольствием сразится с каждым, чтобы доказать их точность.

— Это — часть профессии торговца,— сказал он,— сражаться за свои гири, и любого, кто отказывается это сделать, надо считать ненадежным и не иметь с ним дел.

— Не будет никакой драки из-за весов,— строго сказал Угге.— Все серебро, собранное в шлеме, сразу же будет передано Глуму и Аскману, и какой смысл Токе неправильно взвешивать, если и его серебро будет взвешиваться вместе с остальным?

Все, обещавшие делать взносы, стали вынимать серебро из поясов и передавать его на весы. Одни отдавали маленькие серебряные колечки, другие — мотки серебряной нити, третьи — уже отчеканенное в небольшие пластины серебро. Большинство, однако, вносило свои вклады серебряными монетами, они были из многих разных стран и самых дальних уголков земли, некоторые из них были отчеканены в таких отдаленных странах, что никто не знал их названия. Орм заплатил андалузскими монетами, некоторое ко­личество которых у него еще сохранилось, а Олоф Синица — красивыми византийскими монетами с проф­илем великого императора Иоанна Зимисцеса.

Когда все деньги были собраны, Токе пересыпал их в маленький матерчатый мешочек и взвесил все вмес­те. Весы показали, что его подсчеты были правильны­ми, поскольку получилась ровно треть нужной суммы. Был даже небольшой излишек.

— Излишек слишком маленький, чтобы делить его на всех и раздавать,— сказал Токе.— Я на своих весах не могу взвешивать такие малые количества.

— Что с ним делать? — спросил Угге.— Вовсе необязательно Глуму и Аскману получать больше того, что они просили.

— Давайте отдадим его вдове Гудни,— сказал Орм,— тогда у нее тоже будет небольшая компенса­ция за расстройство и разочарование, которые она пережила.

Все согласились, что это — отличное решение, и вскоре Соне и Гудмунд пришли со своими шестыми долями, собранными ими у своих родственников и друзей, присутствовавших на собрании. Шестая часть Соне была взвешена и признана правильной, а у Гудмунда была недостача, хотя он к своему серебру до­бавил еще несколько шкур и два медных котелка. Он громко оплакивал недостачу, говоря, что готов пок­лясться, что у него больше ничего нет, и умоляя, чтобы кто-нибудь из богатых людей одолжил ему недостающую сумму. Но этого никто не хотел делать, потому что все знали, что одалживать Гудмунду деньги — все равно, что выбросить их в море.

Наконец Соне Острый Глаз сказал:

— Ты упрямый человек, Гудмунд, мы все это знаем, но любого можно тем или иным способом уго­ворить изменить свой подход, и я думаю, что и ты — не исключение из этого правила. Я помню, как Орм из Гренинга смог уговорить тебя не так давно, когда он приехал в пограничную страну, когда ты не хотел продать ему хмель и корм для скота по разумной цене. Помню, что в этой истории был еще какой-то колодец, но что в точности произошло, я не помню, поскольку становлюсь старым. Поэтому, пока ты будешь искать недостающее серебро, может быть, Орм расскажет нам эту историю, как он смог тебя уговорить. Интересно будет узнать, какой способ он использовал.

Это решение было с энтузиазмом встречено члена­ми собрания, поэтому Орм встал и сказал, что история эта — короткая и простая. Но прежде чем он смог продолжить, с места вскочил Гудмунд и закричал, что не желает, чтобы ее повторяли.

— Мы это дело уже давно уладили, Орм и я,— сказал он.— Не стоит эта история того, чтобы ее слушать. Подождите немного, я вспомнил, что есть еще один человек, которого я могу попросить, и думаю, что он даст мне недостающую сумму.

Сказав это, он поспешил в направлении лагеря. После того как он скрылся из виду, многие стали кричать, что они, несмотря ни на что, желают послу­шать рассказ о том, как Орм уговорил его. Но Орм ответил, что им придется попросить рассказать кого-нибудь другого.

— Гудмунд сказал правильно,— сказал он.— Мы Давно уже уладили это дело, и зачем мне бесцельно сердить его, если он уже и так пошел за деньгами, чтобы только эту историю не рассказывали? Ведь Соне, мудрый человек, упомянул об этой истории только для того, чтобы побудить его отдать деньги.

Прежде чем кто-либо успел что-нибудь сказать, вернулся Гудмунд и принес недостающие деньги. Токе взвесил их и нашел сумму правильной.

Итак, две трети выкупа, который был положен от Агне и Слатте, были переданы Угге Глуму и Аксону, после чего те двое признали похитителей своих доче­рей добрыми людьми и безупречными зятьями.

Оставшуюся часть, которую должны были упла­тить Агне и Слатте самостоятельно, они должны были получить в конце зимы, чтобы молодые люди могли собрать необходимую сумму в шкурах.

Но как только это дело было завершено, Олоф Синица сказал, что сейчас он хочет послушать исто­рию, обещанную им, о том, как Орм сумел уговорить Гудмунда изменить свое мнение. Все представители согласились с этим, и Угге сам поддержал предложе­ние.

— Поучительные истории всегда полезно послу­шать,— сказал он,— а эта история мне не известна. Может быть, Гудмунд и предпочел бы, чтобы мы не слушали ее, но ты не должен забывать, Гудмунд, что принес нам всем много хлопот из-за своего подхода к этому делу и что мы заплатили третью часть денег, которых требовали с твоих родственников, хотя ты достаточно богат, чтобы самому заплатить их. Учиты­вая, что ты сэкономил столько серебра, ты должен примириться с тем, что твоя история будет рассказа­на. Если, правда, ты сам захочешь рассказать ее нам, то, пожалуйста, сделай это. А Орм Тостессон, несо­мненно, сможет освежить твою память, если ты что-то забыл.

Гудмунд пришел в ярость и заревел. Это была его старая привычка, когда он злился, из-за нее он и получил прозвище Громовержец. Он втянул голову в плечи и задрожал всем телом, поднял кулаки к лицу и зарычал, как вервольф. Он надеялся, что люди подумают из-за этого, что он вот-вот впадет в неис­товство, а когда он был молод, ему часто удавалось запугать людей при помощи такого способа. Но никто больше уже не попадался на эту удочку, и чем громче он рычал, тем сильнее смеялись собравшиеся. Неожи­данно он замолчал и огляделся по сторонам.

— Я — опасный человек,— сказал он,— и те, кто меня злит, потом жалеют об этом.

— Когда один из представителей нарушает мир во время Тинга,— сказал Токе,— посредством угрозы или оскорбления, пьяной болтовни или клеветничес­ких обвинений, он должен уплатить штраф в размере — я забыл сумму, но здесь, несомненно, есть люди, которые могут напомнить мне.

— Он должен быть изгнан с Тинга судьями и представителями,— сказал Соне.— А если будет сопротивляться или попытается вернуться, то заплатит своей бородой. Так гласит древний закон.

— Дважды за всю свою жизнь я видел, как пред­ставителя лишали его бороды,— сказал Угге задумчи­во.— И ни один из них не прожил после этого долго, испытав такой позор.

Теперь уже многие стали ругать Гудмунда не за то, что он кричал на них, это никого не беспокоило, но потому, что завоеванная ими честь щедрости стоила им стольких денег, и сейчас они винили в этом Гуд­мунда. Ему стали яростно кричать, чтобы он убирался с Тинга, клянясь, что в противном случае у него отнимут бороду. У Гудмунда была очень красивая борода, длинная и роскошная, к которой он, очевидно, относился с большой заботой, поэтому он подчинился и покинул Тинг, не желая рисковать и ставить под угрозу бороду. Но когда он уходил, то было слышно, как он пробормотал: