Виктор Вавич

— Позвольте, — и Виктор обернулся вполоборота к публике, — на обязанности наружной полиции, — и покраснел, чувствовал кровь в лице, — на обязанности следить за правильностью торговли. А то ведь такое вдруг, что случаи отравления.

— Справедливо-с, — говорил хозяин и кивал туловищем, — совершенно справедливо, бывают такие случаи, но только не у нас. Товар первосортный! — и хозяин провел рукой над прилавком. — Отведайте, чего прикажете.

И убедительно и покорно говорил хозяин. Уж публика снова загомонила. И Виктор слышал, как будто сказала дама:

— Действительно, если б все так серьезно. И ведь в самом деле бывают случаи.

И Виктор с серьезным видом наклонился над стеклянными вазами, а хозяин приподнимал крышки, как будто шапку снимал перед начальством.

— Семужка. Отведаете?

Виктор кивнул головой. Тонкий ломтик душисто таял во рту.

— Нет, уж у нас, знаете… Виктор кивал головой.

— А то ведь, — шептал хозяин, — для публики ведь смущенье, помилуйте! За что же скандал делаете? Виктор глянул на хозяина.

— Слов нет, бывают случаи, — шептал хозяин. Обиженно вздохнул.

— Семга замечательная, ей-богу, замечательная, — сказал Виктор.

— Плохого не держим, — надуто говорил хозяин. Глядел в сторону и ножиком барабанил по мрамору. Виктор вынул платок и обтер губы.

— Помещение смотреть будете? — Хозяин уж кивал распорядительно приказчикам: дергал вверх подбородком.

— Нет, уж другой раз.

— Как угодно-с, как угодно-с. А то можно. Как вам время. Очень приятно.

— До свиданья! — Виктор боком кивнул и стал протираться сквозь публику. На дам не глядел.

— Честь имеем. Очень приятно. Очень даже великолепно-с, — говорил вслед хозяин.

«Надо было додержать до конца строгость», — думал Виктор на улице и от досады ступал с размаху. Стукал панель.

«Вышло, будто он меня объехал, — думал Виктор, — все дамы так, наверно, и подумали», — Виктор вынул из кармана свисток.

— Т-р-р-р-рук! — и прикрыл пальцем дырку: благородно, коротко и приказательно.

Городовой сорвался с перекрестка, подбежал, вытянулся.

— Смотри мне. Чтоб в одиннадцать все лавки крыть. Ни минуты мне, без затяжек! — И сам не знал, что кивал свистком на лучезарную витрину, на серебряные колбасы. — Где народу натолклось, предупреди, пусть как хотят там, черт их дери: в одиннадцать — шторы и на замок. Порядок нужен.

— Слушаю, — сказал городовой. — Всех крыть прикажете?

— Всех! — крикнул Виктор. — К чертям собачьим, — сказал Виктор уже на ходу.

Груня к вечеру ждала гостей. Новые знакомые. Все было новое. Новые часы в кухне помахивали маятником, чтобы не стоять на месте, когда все весело суетятся. Груня приседала около духовой, а Фроська держала наготове полотенце: а ну пирожки поспели — вынимать. На полке новые кастрюли, казалось, звенели отблеску. Из духовки горячим ароматом крикнули пирожки.

— Давай! — Груня дернула полотенце, шипела, обжигалась и тащила лист из духовки. — Фрося! Фрося! Фрося!

Фроська махом брякнула табурет. Пирожки лежали ровными рядами и дышали вкусом, сдобным духом.

Груня, красная, присела над горячим листом, замерла — любовалась на пирожки, как на драгоценные камни. Фроська, наклонясь из-за плеча, тянула носом.

В дверь стукнули. Обе дрогнули. И сейчас же незапертая кухонная дверь распахнулась, и шагнул мальчик в белом фартуке поверх тулупчика. На голове доска.

— От Болотова это. Надзиратель здеся живуть? И мальчик сгрузил доску на стол, снял длинный сверток, увесисто шлепнул сверток об стол.

— Это чего это там? — Груня тыкала пальцем сверток.

— Надзиратель заходили, сказали на дом снесть. Не знаю, как бы не семга.

Груня нюхала: сверток пах морозом, бумагой, приятной покупкой.

— До свиданьице! — мальчик взялся за дверь.

— А сколько следует? — крикнула Груня.

— В расчете-с, — сказал мальчик и улыбнулся лукаво и весело Груне в лицо.

— Пирожочков, пирожочков! — Груня схватила пару пирожкв, перебрасывала их из руки в руку и кричала: — Ну скорей! Фартухом, фартухом бери: обожжешься. Как не требуется? Бери! Ой, брошу!

Мальчик, смеясь, подхватил пирожки в передник и бойко выбежал за порог, застукал по ступенькам и с лестницы крикнул:

— Очень вами благодарны!

— На морозе не ешь, простудишься, — крикнула Груня в двери и поспешила к свертку. Не терпели пальцы, срывали бумагу.

Чем богаты

— НИКОГО еще нет? — шепотом спросил Виктор в сенях и обдал горячую Груню свежим воздухом от шинели.

— Никого еще. Подсучи рукав, — Груня держала на отлете масленые руки и подставляла Виктору локоть — красный, довольный, веселый локоть. — Там наставлено! — Груня мотнула головой на дверь и пустилась по коридорчику в кухню.

В столовой на блестящей скатерти хором сияли стаканы, рюмочки, новые ножички. Расчесанная селедка и аккуратной цепочкой кружочки луку. Маринованные грибки, как полированные, крепко глядели из хрустальной мисочки.

Виктор залюбовался. Потушил электричество, зажмурился и снова зажег, чтобы сразу и заново глянуть. Обошел стол, подровнял ножички, вилочки, поправил один грибок, чтоб головкой вверх. Он шатал головой, чтоб блеск бегал, переливался по стеклу, по блюдечкам. Догадался, качнул над столом лампу: он смотрел, а блеск перебегал волной, играл приливом-отливом.

Придвинутые стулья ждали гостей.

Позвонили. Виктор торопливой рукой остановил лампу, побежал встречать.

В дверях стоял молодой человек с красным лицом в форменной почтовой фуражке. Фроська, распахнув дверь, держалась за ручку мокрым мизинцем.

— Можно? — и молодой человек лукаво смеялся.

— Пошла, — шепнул Виктор Фроське. — Прошу, — крикнул Виктор и пригласил рукой.

— Проходи, Жуйкин! — крикнул голос сзади, и Жуйкин, споткнувшись о порог, влетел в сени. Другой чиновник, постарше, с поднятым воротником, тщательно закрывал дверь на французский замок. Он запотелыми очками глядел на Вавича.