Вилья на час

— Где у вас тут капелла? — пробасил он. — Хочу помолиться с дороги и заодно инструмент перед уроком проверить.

Хозяин с сыном переглянулись и не нашли, что ответить — о Боге в этих стенах последние тридцать лет вспоминали мало. Если только в проклятиях, но уж точно не в молитвах.

Бах поставил на каменный пол огромный саквояж и, сложив на груди руки, стал ждать дальнейших указаний, но так и не дождался.

— В любом фамильном замке есть две вещи, — сказал он на случай, если его вопрос не расслышали. — Склеп и капелла. Первое меня мало интересует…

— Вот как раз первое у нас в хорошем состоянии, а второго у нас просто нет, — выдал отец с улыбкой, заставив сына вздрогнуть. Альберт никак не предполагал, что родитель раскроет перед гостем их маленькую тайну — тайну не совсем полной смерти.

— Чего нет? — конечно же, не понял Бах.

— Капеллы нет, — улыбнулся хозяин довольно вежливо и поспешил успокоить опешившего гостя. — В Трансильвании народ все больше православный.

— А орган у вас хотя бы есть?

— Откуда! Православные а-капелла поют.

— Ну, проводите меня тогда в вашу домовую церковь — крест-то у нас один. Что-то меня в ваших лесах порядком растрясло, а я еще в детстве выучился одной истине

— помолись, и все пройдет.

— А у нас домовой церкви нет. Меня с детства приучили ходить к Богу пешком, но вы сможете спокойно пообщаться с ним из своей комнаты — уверен, он и оттуда вас прекрасно услышит. А мы не смеем вас больше задерживать. Отдыхайте с дороги. Как вы, надеюсь, помните, днем мы предпочитаем спать, а музыкой заниматься при луне. Так что увидимся вечером. Доброй вам ночи и такого же доброго утра.

— А ваш сын точно не немой?

— Нет, просто очень стеснительный. Он вас лучше узнает и заговорит. Впрочем, рот раскрывать ему ни к чему, главное, чтобы у него уши не заложило. Как и у вас от его игры. Доброй вам ночи, господин Бах.

На следующий вечер Бах встретил хозяина замка следующим вопросом:

— У вас нет органа, у вас нет капеллы, у вас так же нет и метлы?

— Метла как раз у нас есть, — ответил хозяин.

— Странно… Выходит, вы ей пользоваться не умеете? Не можете же вы в самом деле предпочитать подметать пол плащом? Это, конечно, экономит время, но мне не хотелось бы беспокоить вас всякий раз, когда мне вздумается куда-нибудь сходить. Будьте уж любезны выделить мне личную метлу. Мне, конечно, нравится, что не нужно играть на ваших балах, но в такой вековой пыли, что осела в танцевальной зале, невозможно заниматься, потому что мой чихающий нос будет постоянно сбивать вашего сына с такта.

Великий музыкант, конечно, преувеличил разруху в замке, но после смерти хозяйки хозяйством действительно толком никто не занимался. И все же к следующему вечеру пол был вымыт, клавесин протерт, отчего вдруг зазвучал совершенно по- новому даже под пальцами мальчика. Хотя пальцами тот клавиш не касался.

— Вы, молодой человек, не пробовали стричь ногти? Или в вашем замке и ножниц нет? Или без когтей сложно снимать с ушей паутину, проходя по коридору? — осведомился Бах. — Впрочем, я не жду от вас ответа, вы же немой. Ну-ка давайте, сыграйте что-нибудь для меня.

Альберт заиграл то, что знал лучше всего, но дальше третьей строки не ушел, потому что получил в глаз половинкой дирижерской палочки, которая раскололась, приземлившись на его железные пальцы.

— Как это я не заметил, что она с трещиной! — с неприкрытой досадой выпалил Бах, уставясь на жалкий черенок. — У вас ноты есть? Мне интересно взглянуть на произведение, где в каждом такте проставлен собственный размер.

— Я уже пятнадцать лет по памяти играю, — впервые нарушил молчание мальчик, поднимая на Баха влажное от слез лицо — несколько заноз, похоже, застряло в левом глазе.

— Да хоть сто лет играйте по памяти! Играть надо по слуху! И если бы вы оказались действительно немым, я бы мог поверить в то, что вы в добавок ко всему еще и глухи!

Бах вытащил из сумки исписанные листы и новую дирижерскую палочку.

— Вам знакомы эти цифры? — ткнул он в раскрытые перед учеником ноты. — Это размер две четверти. У вас свободны обе ноги — потому маршируйте, чтобы не сбиться!

Альберт не успел еще отыграть и половины нотного листа, как об его руки сломалась вторая палочка.

— Mein Gott!

Мальчик вздрогнул и уронил руки на колени.

— Что вы бросили играть?! Если вас не слушаются ноги, то одна надежда на ваш оживший язык! Повторяйте «mein gott»!

Мальчик поднял на Баха огромные глаза:

— Отец учил меня не поминать Бога всуе. Позвольте мне говорить «Teu-fel»?

— И то верно, ваша музыка и Бог несовместимы. Черт тут куда более уместен! Играйте уже хоть как-нибудь!

Теперь Бах остановил мальчика на четверти нотного листа.

— Где у вас свечи?! При лунном свете вы явно не видите нот!

И тут по зале прошуршал плащом сам хозяин.

— Как проходит первый урок, господин Бах? Вы довольны моим сыном?

— Так же, как был бы доволен играющим на органе чертом, — ответил органист.

— Вот и славно. Я знал, что мой сын не безнадежен.

На следующий вечер Альберт чуть не ослеп, когда вступил в танцевальную залу, потому что там оказались зажжены все канделябры.

— Присаживайтесь, молодой человек. Что стоите истуканом?

Ученик по отменной вампирской памяти добрался до инструмента с закрытыми глазами и опустился на стул. Глаза он так и не открыл, потому не заметил на клавесине горки свежевыструганных палочек.

— Немым вы уже притворялись, глухим тоже, теперь вы будете слепым? Тогда я могу с чистой совестью покинуть ваш замок.

— Вы не могли бы потушить хотя бы половину свечей, — взвыл мальчик.

— Так вы еще и поете? — изумился Бах. — Вам не хватает того, что вы не умеете играть на клавесине?

— Я боюсь показаться назойливым, но попрошу вас еще раз затушить свечи.

— Тогда будем играть днем! Хватит спать, когда все нормальные люди бодрствуют!

— Я не совсем нормальный человек, — начал Альберт и вдруг понял, что чуть не проговорился. Тогда он выдал то, что отец всегда говорил соседям: — У меня глаза болят от яркого света. Вот отец и не спит ради меня.

— А я в отличие от вас ничего не вижу ночью!

— А зачем вам видеть, вы ведь все ноты наизусть знаете?!

— Мне нужно видеть выражение вашего лица, молодой человек, чтобы понять — вы действительно такой бездарь или же просто испытываете мое терпение! Играйте!

— Не стану, пока вы не потушите свет, — надул губы ученик: этот черный сюртук все равно ничего ему не сделает, ведь он обычный человек.

— Вам надо, вы и тушите, — ударил по клавесину Бах, затем потер ушибленную руку и добавил: — Я и так намучился, пока зажигал! У вас все свечи оплыли, как будто их год не зажигали!