Вильям Гарвей

Текст присяги гласил:

«Ты должен поклясться, что будешь хранить и защищать то ученье, которое публично проповедуется в Болонском университете и других знаменитых школах, согласно тем авторам, уже одобренным столькими столетиями, которые объясняются и излагаются университетскими докторами и самими профессорами. Именно ты никогда не допустишь, чтобы перед тобой опровергали или уничтожали Аристотеля, Галена, Гиппократа и других и их принципы и выводы».

Но Гарвей по натуре своей не мог слепо охранять чей бы то ни было авторитет, если не был убежден в правильности проповедуемых этим авторитетом истин. Убежденности же этой ему за четыре года пребывания в Кембридже никто не сумел привить. Более того, все, что он там услышал и воспринял, возбудило в его уме множество вопросов и сомнений.

Вильям Гарвей очень скоро понял, что нравы и методы преподавания во французских университетах столь же мало могут удовлетворить его, как и ученье у себя на родине.

Из Франции он двинулся в Германию.

И тут столкнулся с той же рутиной, с тем же слепым поклонением авторитетам. Но было тут и нечто отличное.

Здесь в медицине господствовала «химическая школа». Ее основатель Парацельс (1493–1541 гг.) — личность настолько приметная и обособленная в истории медицины, что о ней стоит рассказать подробней.

Швейцарец по рождению, пастух в ранней молодости, Парацельс в конце концов окончил университет, много лет странствовал по миру и обосновался в Базеле, где получил кафедру физики, медицины и хирургии. Чернокнижник, астролог и алхимик, он дерзновенно ополчился против древности, торжественно сжег сочинения Галена, заявив, что подошвы его башмаков больше смыслят в медицине, чем древние авторы. Но и новых авторов он презирал не меньше. И на место всех и всяких учений выдвинул свое — мистический сумбур, в котором тонули верные наблюдения и открытия.

Он учил, например, что ритм пульса обусловлен влиянием небесных светил: два пульса ступней зависят от Сатурна и Юпитера, два шейных — от Меркурия и Венеры, пульс в области висков — от Меркурия и Луны, а главный пульс — под сердцем — от Солнца. Он предлагал рецепты для воскрешения мертвой курицы и для продления жизни человека до тысячи лет. Опередив гётевского Вагнера, он придумал способ для изготовления человечка-гомункулюса.

«Возьми известную человеческую жидкость и оставь ее гнить сперва в запечатанной тыкве, потом в лошадином желудке 40 дней, пока начнет жить, двигаться и копошиться, что легко заметить. То, что получилось, еще нисколько не похоже на человека, оно прозрачно и без тела. Если же потом ежедневно втайне, осторожно и благоразумно питать его человеческой кровью и сохранять в продолжение сорока седьмиц в постоянной равномерной теплоте лошадиного желудка, то произойдет настоящий живой ребенок, имеющий все члены, как дитя, родившееся от женщины, но только весьма малого роста…»

И наряду с этими бреднями, которым, однако, умудрялись верить, сквозь все наслоения шарлатанства пробивались его яркий ум и бунтарская натура, ищущая своих путей в науке. Этот мудрец и алхимик восставал против алхимии. Он говорил: «Задача алхимии не в отыскании философского камня, а в том, чтобы изготовлять лекарства для излечения больных».

Парацельс утверждал единство мироздания и пытался заполнить пропасть между живой и неживой природой. Он гениально предугадал существование микробов, призывал врачей развязать руки целительным силам организма, помочь им в борьбе с наводнившим организм врагом. В те времена еще ни один человек в мире даже и не подозревал о существовании этого врага — крохотных, невидимых простым глазом микроорганизмов.

«Химическое учение» Парацельса заключалось в следующем: человек состоит из серы, ртути, солей. Гармоническое сочетание их — здоровье, нарушение равновесия — болезнь. Преобладание серы, например, порождает лихорадку, преобладание солей — водянку и т. д. Для каждой болезни существует лекарство, нужно только найти целебную силу вещества, извлечь из него «эссенцию», имеющую отношение к той или другой болезни. Природа отмечает лекарства особыми значками, например: растение анакардиум следует использовать для лечения сердца, так как плоды его имеют форму сердца; чистотел помогает против желтухи, потому что у него желтый сок, и т. д.

Нелепость этих доводов очевидна теперь для нас. Но нужно помнить об уровне тогдашней науки и сказать кое-что в защиту самого Парацельса и его учения.

Разве ошибался он, когда находил, что организм человека и животных состоит из тех же химических элементов, что и неживая природа? Разве не правда, что нарушение соотношения этих элементов может вызвать болезни? Сейчас доказано, что нарушенный солевой обмен, недостаток или избыток минеральных солей может привести к целому ряду заболевании: подагре, каменной болезни, судорогам и т. д. Разве не применяем мы сейчас множество лекарств, составленных из тех же химических элементов, о которых говорил Парацельс? И, наконец, разве применение химии в медицине не создало эпоху в этой науке?!

Учение Парацельса было разработано его учеником Ван Гельмонтом и получило особенно широкое распространение в Германии.

Это была, по существу, первая попытка европейцев освободиться от влияния древних авторитетов, создать самостоятельную медицинскую доктрину.

Но стараясь внести в физиологию что-то свое, новое, последователи Парацельса основывались на сумбурном, мистическом учении и только еще больше запутывали науку.

В поисках подлинных научных знаний Вильям Гарвей не задержался и в Германии. Он отправился дальше, в прославленную своей оппозицией к древним авторитетам Италию. Так он попал в Падую…

По своей славе в области медицины Италия и Франция соперничали. Но в отличие от французских школ итальянские действительно были очагом и источником научных новшеств. И не только в области медицины: почти все великие ученые шестнадцатого века, развенчавшие неукоснительный авторитет древних, — Галилей, Бруно, Коперник, Везалий — жили, учились или работали в Италии. Итальянские анатомы поколебали тысячелетний культ Галена и создали новую анатомию. В Италию стремился всякий, кого не удовлетворяла наука комментаторов древних текстов.

Это не значило, что научная «ересь» в Италии шестнадцатого века была узаконена. Наоборот, выступления против господствовавших в области естествознания взглядов ставили ученого в положение воинствующего противника церкви со всеми вытекающими отсюда последствиями. Бруно, сожженный на костре; Коперник, объявленный сумасшедшим; Везалий, обреченный инквизицией на гибель по пути к «святым местам»; Галилей, подвергнутый позорному отречению, — они потому и пострадали, что осмелились открыто бунтовать против религиозных доктрин в вопросах мироздания. Но однажды зажженный факел бунтарства уже не угасал, вопреки всем и всяким преследованиям со стороны религиозных и светских властей.

Падуя с ее университетом была самым ярким очагом свободного просвещения в Италии. Особенно славилась Падуя своим медицинским факультетом. Тут преподавали один за другим Везалий, Фаллопий, Кассериус, Минадеус, Коломбо и Фабриций — создатели великой школы анатомов нового естествознания. В конце шестнадцатого века падуанский медицинский факультет достойно поддерживал свою славу. Кафедрой анатомии заведовал один из блестящих реформаторов анатомии Фабриций из Аквапендента.

Сюда, в падуанскую цитадель новой науки, и принес Гарвей свою любознательность и свое большое дарование.