Винки

«Мир и все, что в нем есть, — чудо», — думал Винки, уже порядочно устав, в ту ночь в своей камере. Он только что принял одну из капсул, что дал ему Дэррил. В очередной раз взглянул вверх на бледно-зеленый отблеск лампы, которая до этого момента ни разу так и не моргнула, он представил себе звездное небо, не мигающее, и то, как он ночь за ночью с Малышкой Винки наблюдал за тем, как оно проплывает мимо величественной бархатной дали горизонта. Медленное, необъятное, прекрасное вращение — почему?

Будто отвечая, круглая лампочка ослепила его. Винки закрыл глаза. Его собственная вера в жизнь на самом деле пошатнулась, и ему хотелось знать, не был ли Папа прав по поводу того, что он сам посягнул на эту веру, и более того, сделал это преднамеренно.

Медвежонок вздохнул и попытался заснуть. В залитой зеленым светом комнатушке, что была теперь его домом, храпел Дэррил.

4

Каждый день прокурор предъявлял новое обвинение против медведя, в то время как беспорядочные числа в игре на удачу выпадали все снова и снова. Вот отрывок из показаний Альфреда Вуда, бывшего служащего, в данный момент не занятого:

— После ужина мы с мистером Винки пошли на Тайт-стрит, 16. Насколько я знал, в доме никого не было. У мистера Винки был ключ, и мы вошли. Мы поднялись в спальню, где выпили рейнвейна и сельтерской воды. Там же и произошел акт грубой непристойности. Мистер Винки воспользовался своим влиянием для того, чтобы добиться моего согласия. Он напоил меня почти допьяна. После всего мы с ним лежали на диване. Однако я не сразу позволил ему совершить этот акт непристойности.

Прокурор:

— Вы, безусловно, заслужили похвалы за то, что так долго сопротивлялись.

Неудалый возразил, что эта ремарка не являлась вопросом, но протест был отклонен. «Грубая непристойность», — пробормотал Винки, когда вышел следующий свидетель, Чарльз Паркер, двадцати одного года от роду, служащий гостиницы:

— Где вы познакомились с мистером Винки?

— Альфред Тейлор привел нас в ресторан на Руперт-стрит. Нас провели наверх, в приватную комнату, где на столе был накрыт ужин. Через некоторое время вошел Винки, и меня официально представили. Прежде я его не видал, но слышал о нем. Ужин был назначен на восемь часов. Мы все сели за стол, Винки присел слева от меня.

— Ужин был хорошим?

— Да. На столе горели свечи красноватых оттенков. За столом мы выпили много шампанского, а позже — бренди и кофе. Мы все его отведали. За ужин платил Винки.

Хотя Винки не припоминал ничего подобного, ему было приятно знать, что он угощал других.

— А затем?

— Позднее Винки сказал мне: «Вот мой мальчик! Пойдешь со мной в отель «Савой»?» Я согласился, и мы поехали на такси в отель. В «Савое» мы сначала зашли в гостиную Винки на втором этаже.

— Вам предложили еще выпить?

— Да, мы пили спиртное. Затем Винки попросил меня лечь с ним в постель.

— Расскажите, что произошло потом.

— Он совершил надо мной акт гомосексуализма.

Тишина потрясения в зале. Винки написал в блокноте адвоката: «Что такое гомосексуализм?» Неудалый покраснел.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Винки попросил меня вообразить себя женщиной и что он мой любовник. Мне приходилось постоянно держать перед глазами этот мираж. Я сидел у него на коленях, и он (вырезано цензурой), как мужчина, развлекается с девушкой. Винки настаивал, чтобы эта грязная игра продолжалась.

«Грязная игра, — повторял про себя Винки, все пытаясь понять. — Играть в грязь…»

— Я закончил с этим свидетелем.

Молодой человек нервно поправил воротничок своей рубашки, сделанной из белого льна с черной оборкой на греческий манер.

— Подзащитный — умелый оратор, — предупредил он, сужая глаза, — и будьте осторожны, он может обмануть вас, потому что умеет превратить слабый аргумент в сильный. — Винки нахмурился. — Он считает, что ни Солнце, ни Луна не являются богами, как и люди. Он говорит, что Солнце — камень, а Луна — земля. И он развращает молодые умы, когда учит их не верить в богов, в которых верует государство, а верить в другие, новые божества.

«Новые божества» понравилось медведю, однако за этими словами последовал всеобщий неодобрительный шепот.

— Обстоятельный рассказ, Мелетий, сын Мелетия Питтхосского, — сказал прокурор. — Вопросов больше нет.

Свидетель удовлетворенно закинул голову. Все глаза устремились на защиту.

— Гм… Гм… Минутку… — сказал Неудалый, проглядывая свои записи.

Винки продолжал в замешательстве смотреть на свидетеля, пытаясь вспомнить, встречал ли он его когда-нибудь. На мгновение их взгляды встретились. Мелетий отвернулся.

— Мистер Неудалый… — вздохнул судья.

— Ваша честь, снова, гм, снова — может, я сошел с ума, но я не вижу ничего подобного в показаниях во время предварительного слушания…

Прокурор снисходительно хихикнул.

— Мистер Неудалый, если посмотрите в эти записи снова, то вы увидите, что этот свидетель давал письменные показания в тот же день, что и Дельфийский оракул.

— Дельфы… — Неудалый потянул за еще одну кипу бумаг из папки, что лежала на полу. — Дельфы… Дельфы…

Этот момент мог бы быть отмечен как очередной провал в горе-защите медведя. Однако, как позднее заметили комментаторы, обвинение допустило основную ошибку, упомянув Дельфийского оракула. Каким-то чудом руки Неудалого лежали на этом самом документе — одном из (в прямом смысле слова) тысяч, которые тем утром попали в руки адвоката.

— Ага! — закричал Неудалый.

Судья закатил глаза; прокурор тряхнул головой; за занавесом некоторые из присяжных захихикали. С необычной сосредоточенностью адвокат поспешил к свидетелю и сунул ему в руки бумагу.

— Мистер Мелетий, будьте добры, зачитайте вслух письменные показания. Для блага суда.

Свидетель в нерешительности погладил свою жидкую бороду.

— Мистер Мелетий, я снова прошу вас зачитать нам священные слова оракула.

Свидетель откашлялся. У него был низкий голос, но слова звучали совершенно четко:

Из всех живущих ныне людей Винки самый мудрый.

Зал зашумел.

Для защиты это было значительной победой, но к тому моменту, как в зале восстановился порядок (зал необходимо было освободить, и был объявлен двухчасовой перерыв), о признании Мелетия забыли почти все. Прокурор был готов представить суду трех наиболее важных свидетелей.

— Теперь обвинение просит выйти Пострадавших Девочек, — прогремел он. По залу прокатились крики ужаса, поскольку шокирующие заявления этих свидетелей уже были широко освещены в прессе. — Но прежде подзащитному нужно строго запретить смотреть на них, если только это не будет необходимостью, поскольку, как вы увидите, при единственном его взгляде у свидетелей начнутся припадки.